Двести Журнал - Журнал Двести
Есть в "Сказках о рыбаках и рыбках" герой, некий Волынов талантливый художник, стихийный педагог, потенциальный командор. Один из тех лилейно-белых персонажей, что противостоят у Крапивина абсолютному злу мира взрослых, приятное исключение из неприятного правила. В определенный момент Волынов этот задается вопросом: "Неужели эта дура (имеется в виду безымянная "баба-критикесса" — В.В.) возьмется утверждать, что Том Сойер и, скажем, Сережка из "Судьбы барабанщика" похожи друг на друга? Или Питер Пэн напоминает Витьку Щелкуна из "Школьной рапсодии"? Или пацаны из лихой книжки "Рыжие петухи на тропе войны" чем-то сродни мальчикам Достоевского?" Господину Волынову проще, он всегда может призвать на помощь авторитет авторов книг, которые иллюстрирует. А что может сказать в свое оправдание писатель, создающий свои собственные миры? Недаром приятель Волынова говорит ему: "…Похожи они трогательным сочетанием внешней беззащитности и внутренней отваги. Волыновский стиль…"
Эх, Владислав Петрович, если бы все было так просто…
Что и говорить, беззащитность и отвага — сочетание трогательное. Однако в реальной жизни оно встречается на порядок реже, чем на страницах крапивинских книг — если вообще встречается. Это не упрек, а констатация факта. Крапивин пишет своих героев такими, каким он хотел бы видеть самого себя в детстве, и, хотя герои его внешне различаются, все они одинаково простодушны и невинны, как стойкие оловянные солдатики, сошедшие с одного конвейера. Владислав Петрович валит в одну кучу все положительные качества, которыми могут отличаться дети, не обращая при этом особого внимания на то, что качества эти зачастую являются взаимоисключающими. Различия между героями, как правило, заключаются в разном "процентном соотношении" этих качеств, но присутствуют они всегда в полном составе. Отрицательными чертами автор наделяет своих малолетних героев с большой неохотой, приберегая такие подарки для предателей и мерзавцев вроде Ласьена и компании, являющихся не более чем марионетками в руках Темных Сил взрослого мира. Такое впечатление, будто Владислав Петрович никак не может понять, что дети бывают очень разными, зачастую гораздо более разными, чем взрослые, и разница эта глубже, чем разница между "хорошими" и "плохими" мальчиками. "Ты создал себе идеал — маленького рыцаря в куцых штанишках и пыльных сандалиях… И на основе этого идеала лепишь и пускаешь в свет своих героев… От себя-то все равно не убежишь".
Итак, исходная посылка творчества В.П.Крапивина: люди рождаются невинными и, являясь своеобразной "вещью в себе", не несут ответственности перед Вселенной.
Во всех его произведениях есть только один герой, отраженный в десятках зеркал и окруженный порождениями абстрактного зла. Мир Крапивина — это очень неуютный мир. Маленького человечка здесь со всех сторон окружают мерзавцы и равнодушные холодные подлецы. Единственный смысл жизни появляющихся изредка положительных взрослых героев — защитить, спасти, оградить невинное дитя от окружающей действительности, мира "тех, которые велят". Ни к чему другому эти эфирные существа просто не способны. У них по определению не может быть каких-то своих, собственных интересов, никак не пересекающихся с интересами подопечных недорослей, ничего своего, никаких тайн и секретов. Своеобразная авторская ревность проявляется в том, что помимо двух-трех "лилейно-белых" героев все остальные взрослые персонажи книги представляют собой полную им противоположность. Естественно, из всякого правила бывают исключения. Есть они и у Крапивина — достаточно вспомнить "Голубятню на желтой поляне", где и дети, и взрослые находились в примерно равном положении. Именно поэтому молчаливое большинство взрослых на Планете и состояло из неплохих, но сломленных "теми, которые велят" людей.
Мелочи, досадные мелочи постоянно мешают целостному восприятию нарисованной Владиславом Петровичем картины. Например, когда в "Сказках…" очаровательный Юр-Танка, знакомый нам по предыдущим книгам цикла "В глубине Великого Кристалла" малолетний князь скотоводческого племени (! — В.В.), трогательно переживает из-за убийства золотой рыбки, я сразу перестаю верить Крапивину. Значит, быка Ваську "по горлу острой сталью" можно, а безмозглую рыбку — ни-ни? "Она же живая!" Одно из двух: либо Владислав Петрович имеет крайне своеобразное представление о жизни скотоводческих племен, либо племя Юр-Танка прочно встало на путь вегетарианства. Правда, в этом случае не совсем понятно, чем же они все-таки питаются в глухой степи, но это, в конце концов, не так уж и важно. Главное — гуманизм, не так ли? (Кстати, сам образ рыбки, которая должна умереть, чтобы выполнить желание, в этом контексте сам по себе наводит на определенные размышления).
К слову, один из наиболее талантливых продолжателей "крапивинского" направления, Сергей Лукьяненко, в своем отрицании постулатов мэтра допустил в "Рыцарях Сорока Островов" ошибку, странную для человека, уделяющего столько внимания психологии. Если герой Крапивина — это агломерат разнообразнейших положительных качеств, на самом деле свойственных детям, но плохо уживающихся в одной личности, то Лукьяненко наделил своих героев (так и хочется написать "пациентов") достаточно цельной и правдоподобной психологией, но — свойственной взрослым. Впрочем, когда у одного хорошего писателя герой проходит "по сто километров в день", у другого по сорок, но зато по пересеченной местности и с сорокакилограммовым рюкзаком за плечами, а у третьего горюет о "сотне баб", которые останутся неосчастливленными в случае его безвременной кончины, обращать внимание на такие мелочи даже как-то неудобно. Какие только чудеса с человеческой психологией и физиологией не творят отечественные фантасты "четвертой волны"!
В "Сказках о рыбаках и рыбках" Крапивина мы можем, по крайней мере, заметить мучительные попытки автора проанализировать недостатки собственного творчества и добраться до их скрытых корней. Болезненная процедура…
Итак, каждый ребенок у Крапивина по определению безгрешен и невинен до тех пор, пока не подвергнется тлетворному влиянию мира взрослых. Любое отрицательное влияние, таким образом, может быть оказано на него только извне. И, одновременно, любая подлость, совершаемая взрослыми "в защиту Детства", автоматически перестает считаться подлостью (сотрудничество Валентина Волынова с госбезопасностью ровным счетом ничего не значит, поскольку так он мог эффективнее выполнять функции защитника и охранителя, следовательно — все оправдано).
Противоречие? Ничего подобного!
Дело в том, что ребенок и взрослый у Крапивина не равны априорно. Единственные герои и действующие лица в произведениях Владислава Петровича — дети, все же остальное — не более, чем необходимый для придания сюжету динамики фон. В книгах Крапивина сам процесс взросления преподносится как почти неизбежная, но от того не менее страшная деградация личности. Его взрослые герои буквально живут прошлым, и воспоминания детства для них, как правило, важнее будничных забот дня сегодняшнего. Заметьте: они погружаются в воспоминания не о первой любви или первом самостоятельно выполненном ответственном задании, — нет, им вспоминаются пыльные лопухи их детства и тополя во дворе дома, где они играли в одиннадцать лет, разбитые коленки и полученные в школе двойки. Похоже, что им просто нечего больше вспоминать, этим постаревшим "крапивинским мальчикам". Их взрослая жизнь скучна, однообразна и лишена ярких красок — до тех пор, пока на их пути не появляется Ребенок. Характерно, что это не зависит ни от темперамента, ни от профессии, ни от возраста персонажа — и скадермен Яр, и скромный служащий Корнелий Глас, и человек искусства Волынов чувствуют себя одинаково неполноценными, пока не появляется кто-то, кому они могут "служить" и кого они могут "защищать". Впрочем, служба эта даже приятна, потому что это служба Идеальному. Крапивин упорно доказывает, что лучшая участь, на которую только может рассчитывать взрослый, это выполнение функций обслуживающего персонала и телохранителя при идеальном ребенке — в том случае, конечно, когда тот в этом еще нуждается, то есть, пока он не научился самостоятельно скакать по всем Граням Кристалла. Ну, а после этого остается только пойти в Церковь Матери Всех Живущих и тихонько отдать концы, как и поступает старый Командор. Впрочем, с "крапивинскими мальчиками", вероятно, действительно приятно было бы иметь дело — если бы они существовали в действительности. Все-таки, у психологии тоже есть свои объективные законы, которыми не рекомендуется пренебрегать.
Отсюда закономерно вытекает другая проблема творчества Крапивина — контраст между чрезвычайно зримым, ярко выраженным, сочным и деятельным Злом, и размытым, аморфным, вялым Добром. А о том, что эта проблема действительно актуальна, свидетельствует второй роман сборника, "Помоги мне в пути…" ("Кораблики").
