Маргарет Тэтчер - Великая. История «железной» Маргарет
В результате Европейского совета в Ганновере в июне 1988 г. Комиссия глав центральных банков ЕС была сформирована под председательством Жака Делора для отчета по EMU. Мы с Найджелом надеялись, что Р. Пембертон, глава Английского банка, и К. Пол, президент Бундесбанка, совместно предотвратят появление отчета, который придаст ускорение EMU. Мы считали господина Пола настроенным враждебно по отношению к утрате валютной независимости Бундесбанком, а Пембертон не сомневался в убедительности нашей точки зрения. Она заключалась в том, что доклад должен иметь рекомендательные свойства, а не служить предписанием. Мы надеялись, что в него будут включены пункты, которые ясно дадут понять, что EMU никоим образом не являлся необходимым условием для формирования Единого рынка с последствиями в виде перевода полномочий от национальных институтов к центральному бюрократическому аппарату.
Мы с Найджелом встретились с главой банка 14 декабря 1988 г. и попросили у него обозначить все эти пункты в дискуссии по тексту документа, которые последуют. Вновь мы встретились с ним 15 февраля. Текст документа был совершенно неприемлемым и полностью соответствовал линии Делора. Мы с Найджелом хотели, чтобы глава банка отправил свой собственный документ на доработку; но когда это произошло, то это оказалось напрасными стараниями. Больше всего вредило то, что господин Пол не выразил возражений против позиции Делора. Когда доклад Делора появился в апреле 1989 г., он подтвердил наши худшие опасения. Текст доклада настаивал на том, что, включившись в первый этап, сообщество обязуется безоговорочно двигаться в сторону полного экономического и валютного союза. Было требование нового соглашения и незамедлительного начала работы над ним. Включены были большие объемы материалов по региональной и социальной политике, обосновывавшие дорогостоящий делорианский социализм в континентальных масштабах. Все это было для меня неприемлемо.
Найджел и Джеффри воспользовались докладом Делора для возобновления спора по ERM. Но я не считала, что доклад Делора по EMU изменял баланс спора об ERM. Напротив, что нам не следует еще глубже вовлекаться в европейскую систему, которая неизбежно изменится после доклада Делора. Я не была согласна с тем, что необходимо вступить в ERM для предотвращения не нравившихся нам процессов в сообществе.
Алан Уолтерс направил мне текст, озаглавленный «Когда наступит время», обозначив условия, которые мы должны соблюсти, прежде чем мы сможем вступить. Он предложил, чтобы все вошедшие страны отказались от всех рычагов контроля над международным обменом и от правовых механизмов, за счет которых они реализовывались. Все внутренние банковские системы и рынки капитала должны быть дерегулированы и открыты для проникновения конкурентов из стран ЕС. Любой институт, корпорация, партнерство должны были иметь свободное право войти в любое банковское или финансовое предприятие, подвергаясь при этом минимальному и благоразумному контролю.
Это были смелые предложения. Уязвимость подхода Алана заключалась, разумеется, в том, что он не устранял основных возражений, которые имелись у нас обоих против системы полуфиксированных обменных курсов, которую представляла собой ERM. Но я понимала, что предложение Алана могло быть единственным способом для меня противостоять давлению со стороны Найджела, Джеффри и ЕС с их требованием скорейшего вступления.
Мои отношения с Найджелом прошли еще одно тяжелое испытание в мае, когда я в своем интервью для «Уолд Сервис» практически признала, что рост инфляции происходил из-за нашего преследования дойчмарки. Дипломатический ответ предполагал иную формулировку: все произошло из-за того, что мы сократили процентные ставки в результате обвала фондового рынка в «черный понедельник» и сдерживали их слишком долго, отчего инфляция стала расти.
Найджел был на встрече министров финансов Европы в Испании и был крайне огорчен. Поэтому я позволила прессе принять линию, которая была менее точной, но более приемлемой для нас обоих. Но в этот раз я попросила у казначейства представить мне документ, в котором будут даны их объяснения роста инфляции. Впоследствии мне интересно было узнать, что Найджел попросил, чтобы первый вариант текста, который должен был полностью сосредоточиться на следовании ERM, был изменен. Неудивительно, что при таких обстоятельствах законченный вариант показался мне менее острым и убедительным, чем некоторые другие документы казначейства.
Худшее было впереди. 14 июня 1989 г., за 12 дней до Европейского совета в Мадриде, Джеффри Хау и Найджел Лоусон устроили засаду. Они направили мне совместное послание, содержащее предложение добиться приемлемого компромисса с Делором: согласие на первый этап, но никаких обязательств по второму и третьему. Мне предлагалось сказать, что я приму «не подкрепленную юридическими обязательствами рекомендацию» вступления фунта в ERM к концу 1992 г. с учетом выполнения к тому времени ряда условий. Альтернативой, как обычно, была изоляция.
Однако я встретилась с Найджелом и Джеффри вечером во вторник 20 июня, чтобы обсудить их записку. В конце я сказала, что подробнее обдумаю, как проработать этот вопрос в Мадриде. Я оставалась настроенной скептически по отношению к вопросу, поможет ли нам согласие на вступление в ERM в достижении нашей общей цели блокирования IGC и 2-го и 3-го этапов Делора. Но об этом можно было судить только на месте, в Мадриде. В любом случае я очень осторожно относилась к назначению даты вступления фунта. Мне не нравился этот формат работы: совместные записки, давление и кабальные обязательства. Еще больше разозлило меня, что произошло дальше. Я получила вторую совместную записку. В ней Найджел и Джеффри говорили, что простое детальное перечисление условий, которые должны быть выполнены, будет «контрпродуктивно». Должна быть дата. И они требовали еще одной встречи перед Мадридом.
Я прочла их записку утром в субботу в Чекерсе, и почти сразу же раздался телефонный звонок из моего офиса с вопросом о времени встречи. Днем в воскресенье мне нужно было быть в Мадриде. Я могла встретиться с ними поздно вечером в субботу или рано утром в воскресенье на Даунинг-стрит, 10. Они выбрали последнее. Я знала, что Джеффри настроил Найджела поступить так. Я знала, что он всегда думал, что в один прекрасный день сможет стать лидером Консервативной партии и премьер-министром, эта амбиция становилась все сильнее по мере того, как ускользала от него. Он считал, и небезосновательно, что внес значительный личный вклад в наши успехи. Этот тихий, вежливый, но амбициозный человек с его ненасытным стремлением к компромиссу теперь старался доставить мне неприятности при любой возможности. Я подозреваю, что он считал, что стал незаменимым: опасная иллюзия для политика. Не существует другого объяснения тому, что теперь делал он и на что настроил Найджела.
Джеффри и Найджел прибыли на встречу со мной в 8.15 утра в субботу, как было оговорено. Они тщательно продумали все, что собирались сказать. Джеффри начал. Он настаивал на том, что я должна выступить первой на совете в Мадриде, обозначив условия, на которых мы осуществим вступление фунта и назначив дату вхождения в ERM. Они с Найджелом настаивали на четкой формулировке, которую я записала: «Мы твердо намерены вступить не позднее….» (обозначить дату). Они сказали, что если я сделаю это, то предотвращу переход всего процесса Делора на 2-й и 3-й этапы. И если я не соглашусь на их условия и на их формулировку, они оба уйдут в отставку.
Три вещи крутились у меня в голове. Во-первых, я не была готова к тому, чтобы меня шантажировали, заставляя занять позицию, которую я считала ошибочной. Во-вторых, мне нужно держать их на борту, по крайней мере, пока. В-третьих, я больше никогда не позволю такому повториться. Я сказала им, что у меня уже готов параграф, подробно перечисляющий более детальные условия вхождения фунта в ERM, и я воспользуюсь им в своей вступительной речи. Но я отказалась давать им какие-либо гарантии того, что я назначу дату. Я сказала им, что не могу поверить в то, чтобы два государственных деятеля такого уровня могли всерьез требовать назначения даты заранее: это будет золотое время для спекулянтов, и они это знали. Я сказала, что подробнее обдумаю, что сказать в Мадриде. Они ушли, и Джеффри выглядел невыносимо самодовольным. Так закончилась эта маленькая противная встреча.
Вкратце объясню, что произошло в Мадриде далее. Достаточно сказать, что, отталкиваясь от того, что мы с Аланом уже предлагали, и с рядом изменений, я высказала все то, что получило имя «мадридских условий» для вхождения фунта в ERM. Я подтвердила наше намерение вступить в ERM, как только инфляция снизится и осуществится первая фаза доклада Делора. Но я не назначила дату вхождения, и никто в Мадриде не заставлял меня этого делать.
В действительности «мадридские условия» позволили мне объединить Консервативную партию вокруг нашей позиции в переговорах. Дома заседание кабинета состоялось в обычное время в 10:30, 29 июня. Обычно я сидела на своем месте спиной к двери кабинета, пока входили министры. Однако в этот раз я стояла в дверях. Но в отставку никто не подал. Условие, что должна быть озвучена дата вступления в ERM, словно никогда и не ставилось. Найджел Лоусон даже ухитрился сделать замечание, что совет в Мадриде прошел неплохо, не так ли? Я подумала, что у него, конечно, крепкие нервы. Эта была одна из его привлекательных черт.
