Крученых против Есенина - Алексей Елисеевич Крученых
Желтоволосый
С голубыми глазами,
о гибели которого неоднократно скорбит автор. Этот «обокраденный» «кто-то» – Есенин-юноша, прошлое, ушедшая молодость, прежняя радость, навсегда потерянная возможность настоящей здоровой жизни. Этот «кто-то» есть опять-таки проэкция во вне, на этот раз проэкция своего собственного идеализированного «я», точно также, как чорный человек есть проэкция во вне «я» – этического, осуждающего и издевающегося – жестокой совести.
Проэцирование во вне внутренних психических состояний свойственно каждому поэту; для Есенина оно особенно характерно (см. об этом также в нашей книжке «Есенин и Москва Кабацкая»).
Есенин пытался спасти «желтоволосого мальчика» из «простой крестьянской семьи» и пытался бороться с «Чорным человеком».
Просматривая стихи Есенина, мы убеждаемся, что он порывался вернуться в деревню, вернуться к прежней жизни; он попробовал было поехать в родные места, но там сразу же убедился в том, что:
Язык сограждан стал мне как чужой
В своей стране я словно иностранец.
и что:
Моя поэзия здесь больше не нужна
Да и пожалуй сам я тоже здесь не нужен.
Следовательно, «желтоволосый мальчик» погиб навсегда. Остался «скандальный поэт», «пропащий», перед которым «чорная гибель». (Все эти выражения взяты нами не разных стихотворений Есенина).
И вот к этому пропащему, «прохвосту и забулдыге» приходит чорный человек, рассказывающий ему о его погибшей жизни. Чорный человек чрезвычайно назойлив и жесток: особенно неприятные вещи он повторяет несколько раз – «жулик и вор, шарлатан», «называл скверной девочкой» и т. д. A за ним стал метаться и повторяться и герой поэмы. Наконец, он делает последнее усилие. Если не удалось ничто другое, может быть удастся уничтожить страшный призрак Чорного человека
– Чорный человек.
Ты – прескверный гость.
Эта слава давно
Про тебя разносится.
Я взбешен, раз'ярен
и летит моя трость
прямо к морде его,
в переносицу…
Но так бороться с призраками нельзя. Так можно на миг разбить галлюцинацию, но она должна появиться снова и с прежней силой, потому что причины, вызвавшие ее, не уничтожены.
Трость попадает «в морду» Чор-человеку, он, казалось бы, исчезает:
Я в цилиндре стою,
Никого со мной нет.
Я один…
И – разбитое зеркало.
Зеркало разбито – и только зеркало. То, что отражалось в нем – «я» осуждающее – не умерло, оно только загнано внутрь, «вытеснено» из области сознательного, выражаясь языком психоанализа. Но, вытесненное, продолжает жить в бессознательном и только ждет случая вырваться на свободу. Когда душевный конфликт окончательно созревает – вытесненный комплекс проявляется с полной силой. Тогда начинается психоз, безумие. Так должно быть. Так было и с Есениным. Чорный человек исчез в чорном провале разбитого зеркала. Но то смятение, отчаяние, болезненное самоосуждение – все, что воплощалось в образе Чорного человека – в один печальный день вырвалось на свободу и привело Есенина к самоубийству – может быть поэт еще раз пытался уничтожить своего врага, но снова оказалось, что он боролся с самим собой…
Как видим, поэма «Чорный Человек» является чрезвычайно важным материалом для исследования психики автора. Но и только. Как литературное произведение – «Чорный Человек», в конце концов, ничего чрезвычайного собой не представляет. Если «Чорный человек» как-то волнует читателя, то это происходит совсем не вследствие художественных достоинств поэмы.
Рассматривая «Чорного человека» с точки зрения чисто литературной, мы сразу видим, что все образы его, прежде всего, не оригинальны. По поводу фигуры самого «чорного человека» сразу приходит на мысль и чеховский «черный монах» и «черный ворон» Эдгара По, и еще десятки литературных черных масок, привидений, вестников безумия и смерти.
Шестикратное повторение слова «чорный» на протяжении шести строк тоже имеет уже литературную давность. Вспомним хотя бы Апухтина:
– Чорные мухи, как мысли всю ночь
не дают мне покою…
и через несколько строк опять:
– Чорные мысли, как мухи…[4]
и многое другое. Неужели, в самом деле, нельзя выразить ужас иначе, как повторяя «чорный, чорного, черному» и т. д. В наше время таким приемом и детей не настращаешь.
Не менее известен с давних пор образ книги, по которой читаются «грехи» всей жизни человека.
Все это, однако, нисколько не мешает тому, что «Чорный человек» является одной из наиболее ярких вещей Есенина. При всех своих технически-литературных недостатках, «Чорный Человек» убедителен, и несмотря на давно использованные приемы – иногда по настоящему жутко от этой поэмы. Это объясняется тем, что она, пожалуй, так же написана кровью и нервами, как последнее стихотворение Есенина.
Может быть – «Чорный Человек» не вполне – литература. Но именно потому, что он в большой мере правда, он и производит впечатление (правда, несколько иного порядка, например, как «человеческий документ», – дневник, последняя записка и проч.). А правдива поэма потому, что в каждой строке ее слышится: именно к этому должен был привести поэта его путанный, гибельный путь. «Чорный Человек» – это последний, предсмертный крик.
Есенину, оторвавшемуся от прежней своей среды (деревни) и заблудившемуся в гибельной среде «Москвы Кабацкой» – некуда было деваться, иначе, как в психоз и самоубийство.
Психоз у него начинался; это нам известно из биографических данных (см. в некрологах), это ужо известно, в конце концов, и из поэмы «Чорный Человек». Самоубийство было трагическим завершением душевной болезни.
И повторяем, иначе было невозможно. Есенин потерял почву под собой. Под конец своей жизни он не был связан ни с каким классом, ни с какой общественной ни даже литературной группой. Одиночество, о котором он так часто пишет в своих стихах, было, таким образом, далеко не призрачным. В своей поэзии он жил словами и мотивами, которые потеряли всякое значение и смысл в современной жизни (то церковные, то апухтинские). А других образов, соответствующих настроению и быту теперешней – в целом Советской, а не кабацкой – Москвы, он найти не мог. Есенин был некрепок и оторван от жизни, а оторванность от жизни – худший и губительнейший вид одиночества, особенно для тоскливцев. И именно эта изолированность от окружающего, от всего нового и свежего, сделала Есенина таким, каким он был. Теперь это уже ясно многим исследователям его творчества. «Есенин был изломанным человеком» пишет Вяч. Полонский в статье «Памяти
