Владимир Николаев - Сталин, Гитлер и мы
Нет, это не просто политическая риторика! О том, как должна действовать эта ленинская диктатура пролетариата на практике, сам ее теоретик объявляет на XI съезде партии: «За публичное доказательство меньшевизма наши революционные суды должны расстреливать, а иначе это не наши суды, а бог знает что такое!»
Другой пример. В городе Шуе верующие протестовали против разграбления церквей большевиками. Узнав об этом, Ленин вознегодовал и заявил: «Чем больше представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше».
Точно так же Сталин и Гитлер, если во что и верили, то только в силу, насилие. Для них в его применении просто не существовало границ. Так, Гитлер заявлял: «Мы обязаны истреблять народы, так же точно, как мы обязаны систематически заботиться о немецком населении. Следует разработать технику истребления народов. Вы спросите: что значит „истреблять народы“? Подразумеваю ли я под этим истребление целых наций? Конечно. Что-то в этом роде, все к тому идет».
Упование Гитлера и Сталина на одно лишь насилие объясняется, по-моему, не только их неудержимым стремлением к неограниченной власти. Есть причина еще глубже и основательней — их комплекс неполноценности, который подсознательно их тяготит и который они пытаются преодолеть насилием над другими, иначе они не умеют. В этом смысле очень характерно признание, которое Ленин сделал своему лечащему врачу Кожевникову незадолго до своей смерти: «Политика — вещь захватывающая сильнее всего, отвлечь от нее могло бы еще более захватывающее дело, но такого нет». Как мы знаем, политика, по Ленину, — это прежде всего насилие.
Понятно, что во всех этих рассуждениях о пути Гитлера и Сталина наверх нельзя рассматривать их отвлеченно, в отрыве от окружения, от жизни общества. Немецкий психоаналитик М. Митшерлих по этому поводу замечает: «Масса сограждан с увлечением и дрожью восторга принимала участие в захвате фюрером власти, с ним они переживали свои собственные комплексы власти и мести. Так, они с восторгом отдались „сверхчеловеку“, чтобы создать расу господ (или, как у нас, построить коммунизм. — В. Н.) Теперь все — притеснения, убийства и преследования „чужаков“ — могло происходить без всякого чувства вины, потому что появились новые законы, новые ценности, новая мораль».
Примерно о том же пишет и французский философ А. Глуксман: «Проблема Гитлера не в том, что он совершил то, чего хотел, а в том, что ему позволили это сделать. Тайну следует искать не в его безумии, а в его современниках, которые наделили его безумие властью. Спрашивать, как был возможен Гитлер, значит спрашивать Европу, как она его допустила — то есть спрашивать нас самих».
То же самое можно сказать о Сталине (и Ленине) и нашем обществе. Писательница Е. Ржевская, прекрасно знающая рассматриваемую нами проблему, считает: «В обоих (нашем и нацистском) тоталитарных режимах наглядно проступают схожие черты и возможные заимствования. И сейчас, когда мы хотим обрести разумное миропонимание, для нас насущно увидеть общность родимых пятен тоталитаризма и тем непреклоннее отвергнуть их».
Два чингисхана
У Сталина и Гитлера была одна и та же главная цель, которую они раз и навсегда поставили перед собой, — завоевание мирового господства. С маниакальной настойчивостью они шли к ней, не считаясь ни с чем. Это и погубило их обоих в конечном счете. Гитлер стремился к господству над всем миром расистской идеологии и Германии, Сталин — коммунистической идеологии Советского Союза. Гитлер покончил с собой под грохот орудий, крушивших его канцелярию. В том же роковом для обоих диктаторов году Сталин окончательно убедился в гибели своей мечты о мировой победе коммунизма. В 1945 году его сокрушило оружие еще более страшное, чем артиллерия. Это была американская атомная бомба. Именно она остановила Сталина на пути в Западную Европу (за этим непременно последовали бы и другие завоевания), которую тогда ничто, кроме атомной бомбы, не смогло бы защитить от советской армии. Она была самой мощной на планете в мае 1945 года, но с появлением у американцев атомной бомбы вся ее немыслимая сила сводилась на нет. Вместо того чтобы радоваться великой победе, Сталин словно взбесился и стал, как обычно, срывать свое зло на ближайшем окружении и собственном народе. Догнать американцев в атомной гонке он так и не сумел. Это его и доконало.
Поставив перед собой одну и ту же цель, оба современных чингисхана шли к ней по-разному: Гитлер, не таясь, объявил о своих намерениях, Сталин действовал осторожнее, исподтишка, прикрываясь лозунгом мировой коммунистической революции, которая должна была осчастливить все человечество. Фашистская пропаганда открыто провозглашала: «Наша цель — Германская империя!», «Наша идеология — Адольф Гитлер!» Советские пропагандисты об имперских целях Сталина не шумели, но о том, что «Сталин — наша идеология!», они кричали с той же неистовостью. Г. Раушнинг в тот период, когда будущий фюрер рвался к власти, писал: «Гитлер убежден, что ему нужна лишь одна победоносная война, чтобы преобразовать всю землю согласно своей воле… Задачей Гитлера было ускорить ход мировой революции и оказать финансовую помощь деструктивным подрывным элементам во всех странах». Тем же самым был озабочен и Сталин. Как известно, Советский Союз постоянно оказывал огромную помощь зарубежным коммунистическим партиям — пятой колонне Сталина и всевозможным террористическим организациям за рубежом. Именно для этой цели был создан так называемый Коминтерн — всемирная коммунистическая организация с центром в Москве, которая и пыталась осуществить под руководством Сталина мечту Ленина и Троцкого о мировой революции.
Гитлер не скрывал, что свой путь к завоеванию мирового господства он начнет с покорения России, которая была ему нужна как неиссякаемый источник ресурсов для обеспечения успеха в намечавшихся им походах. При этом он все же считал нужным объяснить эти свои агрессивные намерения и соображениями идеологическими. В книге «Моя борьба» он писал: «Нельзя ведь забывать и того факта, что правители современной России — это запятнавшие себя кровью низкие преступники, это — накипь человеческая, которая воспользовалась благоприятным для нее стечением трагических обстоятельств, захватила врасплох громадное государство, произвела дикую кровавую расправу над миллионами передовых интеллигентных людей, фактически истребила интеллигенцию и теперь вот уже скоро десять лет осуществляет самую жестокую тиранию, какую когда-либо только знала история…»
В таких случаях обычно говорят: «Чья бы корова мычала…» Любопытно, что примерно в таких же выражениях советская пропаганда разоблачала в 30-е годы немецкий фашизм, пока Сталин и Гитлер не вступили в преступный сговор в 1939 году.
«Отношение к России, — писал Гитлер, — я считаю необходимым подвергнуть особому разбору. И это — по двум причинам. 1. Эта проблема имеет решающее значение для всей вообще иностранной политики Германии в целом. 2. Эта проблема является оселком, на котором прежде всего проверяются политические способности нашего молодого национал-социалистического движения; на этом оселке мы проверяем, насколько в самом деле мы способны ясно мыслить и правильно действовать».
Гитлер доходчиво объяснял немецкому обывателю, что даст ему завоевание Советского Союза: «Если бы мы имели в своем распоряжении Урал с его неисчислимыми запасами сырья, леса Сибири, и если бы бескрайние поля Украины лежали в пределах Германии, наша страна утонула бы в изобилии… Неспособные сами сделать это славяне обязаны созданием и сохранением русского государства „немецкому ядру“ в его правящих классах. Большевистская революция уничтожила их». Заметим, что замечание о «немецком ядре» имело под собой какую-то почву, хотя оно, конечно, не играло той решающей роли, какую приписал ему Гитлер. Среди нашей знати всегда было много обрусевших немцев, а у последних российских царей немецкой крови было куда больше, чем русской.
Гитлер довольно детально описал будущее порабощенной России: «При заселении русского пространства „имперский крестьянин“ (то есть немецкий переселенец. — В. Н.) должен жить в прекрасных поселках. Немецкие учреждения и ведомства должны размешаться в роскошнейших зданиях, губернаторы — во дворцах; вокруг этих центров будет построено все необходимое для поддержания жизни. В окружности радиусом 30–40 километров от города мы разместим красивые деревни, соединенные превосходными дорогами. Все остальное пространство будет принадлежать как бы другому миру — миру русских… Мы станем их господами, а в случае бунта сбросим на их города несколько бомб и дело с концом. Один раз в год можно будет проводить по столице отряд киргизов, чтобы, глядя на ее каменные памятники, они получили представление о мощи и величии Германии».
