Газета Литературы - Газета День Литературы # 141

Юрий Петухов

ДУША НА ВОЛЕ

Я в Амстердаме глупом ночевал.Дождь лил в канал, с водой мешая слёзы.И старый мост выскрипывал угрозы,Когда над ним архангел пролетал.

О, град средь вод, ты пуст и безнадёжен,Лишь твой вокзал как парус корабля…И глас мерещится: "О Господи, земля-я!"Но глас в пустыне, разве он возможен?

Меж "фонарями красными", как тень,Средь полуголых липких проституток,Утратив сон и потеряв рассудок,Бродил я, всё смешав — и ночь, и день.

В стеклянных клетках, пленницы "горилл",Они сидели — птицы поднебесья,И негр, раздутый морфием и спесью,Их от гостей непрошенных хранил.

"Гориллы" вёрткие мне предлагали "дурь",И за рукав тянули — уколоться…В толпе один я был — на дне колодца,И было мне не до житейских бурь.

Европа праздная, гулянка до утра,Пустые лица шалых наркоманов,И ветер ветреный в пустеющих карманах,И с лицами старушек детвора.

И "кирха" — в преисподнюю дыра.Здесь меж голландцев Пётр наш погулял,Дурил и пил, с похмелья брал зубило,И было Питеру здесь весело и мило…

Ах, Боже мой, когда всё это было?Когда латинос масть здесь не держал!С тех пор судьба нас сильно изменила —И стало в мире гнусно и уныло. Финал.

О, демократия — химера из химер…Угрюмый нищий в струпьях над каналом,Мулат в перстнях и серьгах, зазывала,Притон, завод алмазов, Люцифер…

Вот аглицкий мужлан, как пень пьянющий,Француз истрёпанный, и русский нувориш,Сей град — Венеция, мол, "северный Париж".И ангел, понапрасну слёзы льющий.

Средь изобилия я видел мор и глад,Глазницы мёртвые мне пусто вслед глядели,И трубы смертные над ними нежно пели,И звон зловещий звал их тихо в ад.

О, демократия — химера из химер…Противен нам твой лицемерный облик.По мостовой чугунной среди облакЯ брёл, и был весь мир постыл и сер.

Малаец шустрый предлагал детей,И в нос совал мне фото малолеток,Из губ его — обсосанных пипеток,Как в храме дьявола, всё тёк и тёк елей.

А толпы пёстрые — дешёвый серпантин,Кружились бесновато и проворно,И Рембранд юный из чужих картинНа мостовой творил унылейшее порно.

Республика… здесь нету королей,Здесь Уленшпигель пьяный и безумный,Объедки выгребающий из урны,Король рассветов, олигарх ночей.

Мы вместе пили утренний туман,И вместе выли — жизнь не получилась,И ведьма Нелли в путах света билась…Да, пьяный брат, все зеркала — обман…

Он в отраженьях трепетных остался.А я ушёл, мой жребий уходить,Как солнцу жребий нам с небес светить,Но светлых дней уж круг, увы, распался.

О, Амстердам, болото из болот.Мой ум вместил твоё предназначенье —Утроба смерти, дряхлости и тленья.И нет спасенья, и повсюду сброд.

Я чары гнал, и путы разрывал,И белыми крылами бился в небо,И кораблём плыл в облачную небыль,И из пучины гибельной всплывал.

И таяла фата смурной Морены,И шпили прорывали небеса,И из прорех сочилась вниз роса,И бесы бесновались в клочьях пены.

И демон над пустыней пролетал,И мост вонзал в мой мозг свои занозы,И парус бил, текли в каналы слёзы —Я город мёртвых молча покидал.

Я последний писатель русский,Мной закончится Божий счёт.По тропе безысходной и узкойМой читатель, мой люд идёт.

И тропа та уже вся сзади,Да и люда — по пальцам счесть.Под обрывом в смиренной гладиРусь — убитая Божья Весть.

А поверху чёрные стаи —Всё стервятники и вороньё.Небеса пресвятые устали —Не глядят на корчи её.

Да и что глядеть, коль не сбылисьБожьи грёзы на грешной земле,Обратилися в прах и забылисьСлёзы Неба в горькой золе.

Не мечты и не вести благие,Не прощеньем заслуженный рай…Бог ушёл, не вернётся Мессия.Спи, Спасения не ожидай.

Спи, ни рая не будет, ни ада,Только вечная грязь и смрад,И одна лишь тебе награда,И не будет других наград —

Как лежать под обрывом чёрнымЧёрной вестью несбывшихся грёзПод капелью смиренно-покорныхБогородицей пролитых слёз.…Я с тобою под саваном узким,Нас обоих в агонии бьёт —Я последний писатель русский,Мной закончится Божий счёт.

Там в столице веселье и пир.Веселится, гуляет Москва…А у меня в груди — восемь дыр…И отрезана голова…

Я в чеченском овраге лежу,Злой и мёртвый, и шлю презент,Генералам продажным шлю,И тебе, мистер-херр президент!

Вам к столу, чтобы пить допьяна,По европам мотаться с лихвой,Обмывать вином ордена,Посылаю я череп свой!

Чашу сделайте из него, и пируйте в угарном пиру,И пока вас чёрт ни возьмёт, ни за что я здесь не умру.

Буду я из пустых глазниц, на веселье ваше смотреть,Буду с вами вместе гулять, буду пить, хохотать и петь.

А когда будет праздник мой —Среди ваших утех и потех —Я приду за своей головой!Я приду отомстить за всех!

Нас носят черти по чужим пределам,Нас бесы кружат где-то далеко,Ни нам нет дела, ни до нас нет дела,Рождённый в мае мается легко…

Не замечаем боли и страданий,Не различаем дня в слепой ночи,Не оправдает, мама, ожиданий —Рождённый в мае, кайся и молчи.

Но бьётся сердце майское в тревоге,И нет покоя в маятной тоскеДуша на воле, а судьба в остроге,Рождённый в мае, — жизнь на волоске.

Мы ищем что-то алчно и упрямо,И нет покоя и терпенья нам…Мы возвращаемся с чужбины, мама,К гробам родным, к угасшим очагам.

Но только нам есть Свыше назначенье,И есть свобода даже на цепи,Рождённый в мае, не проси прощенья,Рождённый в мае, майся и терпи.

Будто Тютчев, угрюмый старик, вдруг из гроба восстал,По-державински хмуря набрякшие виевы веки…"Поднимите мне веки!" Подняли. И он простонал:"Просыпайтесь ужо… Хватит спать, человеки!"

И Россия проснулась, и тихо плечом повела,И куда-то Америка вдруг провалилась, паскуда,И Господь прослезился — благие творятся дела,И не верилось Господу в светлое дивное чудо.

И какой-то там флот в наших ласковых водах тонул,Может, "пятый", а может, "шестой" — нам считать несподручно,И какой-то антихрист стенал и визжал меж акул —И смотреть на него было тошно, нелепо и скучно…

Будто Тютчев очнулся от сна гробового и встал…Будто вспомнил Господь про детей своих глупых и блудных…Час настал… или, может, ещё не настал…Трудно вспомнить. И грезить несбывшимся трудно…

Владимир Шадрин

ПОЗДНИЙ ГОСТЬ

Ночь, устремляясь к своему концу,Коснулась крыш мерцающим надрезом,И потекла прохлада по лицу,А где-то по визгливому кольцуПровёл трамвай пронзительным железом.А я не спал. Предутренняя мглаСдавила сердце неподъёмной думой.Земля, как будто, музыки ждала,Казалось, в ней мерцали зеркала,А в зеркалах плескался свет угрюмый.Казалось, сердцу мглы не одолеть,Что тяжкой думы не осилит разум,Что свет и тьма, как будто жизнь и смерть,Как будто жизнь и смерть, явились разом.И ожиданье озарилось вдругТаинственным восшествием мажора,Как будто кто-то в роли дирижёраВозвысил солнце мановеньем рук.И заалело! Где-то высокоЗажгла огонь бетховенская нота…Туман в низинах — словно молоко,А по верхам порывисто, легкоУже пошла громадина восхода.

Сад закипел под натиском зари.Какая мощь, какая мудрость в этом!Здесь каждый плод подсвечен изнутриКаким-то чистым, выстраданным светом,Здесь, продолжая вечную борьбу,Столкнулась с тьмою солнечная масса.Давай, земля, раскручивай судьбуНа каруселях Яблочного Спаса!Чтобы в сердцах, как в яблоках тугих,Рождался свет, чтоб мрака не бояться,Чтоб горевать над бедами других,А над своими бедами смеяться!..Близка зима. Слабеет голос мой.Но я прожил достаточно на свете,Чтоб научиться сумрачной зимойСлагать стихи о яблоках и лете,Под звук метели, глядя на огонь,В нём узнавать бушующее лето,Где сад раздвинул в яблоках гармонь.Пусть будет так! И свято будет это…

А ночь начнет стонать и плакать.Ночник, бессонница, часы…А за окошком хлябь и слякотьВ осенних отблесках грозы.А за окошком жуть такая,Что вдруг представлю, трепеща,Как холод, струями стекая,Шуршит по вороту плаща,Как ветки мечутся пружинно,Как тяжко воют провода,Как одинокая машина,Швыряет тьму туда-сюда,И как перрон уходит пестроСквозь тепловозные гудки…И вдруг представится так остро:Как мы ранимы и хрупки!И вдруг откроется так ясно,Что жизнь, наверное, прошла,И так мучительно и страстноДуше захочется тепла!Так заболит, что не замечуЯ, наваждение гоня,Как что-то холоду навстречуИз дома вытолкнет меня.

Какая глушь! Предзимнюю тревогуСкрипуче ворон выдал и умолк,А человек высматривал дорогу,И пёс на глушь прищурился, как волк.Река зеркал ещё не погасила,От холодов прозрачная до дна.И стало ясно, что не в буйстве сила,А вот в такой суровости она,Где пёс, как тень, бежит за человекомЧерез глухие мрачные места.И равнодушно потянуло снегомСо стороны Уральского хребта.Как незнакомо! Неисповедимо.Лишь ты да глушь, да между вами Бог.И пёс почуял легкий запах дыма,И ткнулся носом путнику в сапог.

Уже пошли проскальзывать морозыСквозь сонных рощ прозрачные дымки,Где облака и птицы, и берёзы —Штрихи одной задумчивой тоски.Лишь в отдаленье прошумит машина,И в тишине сомкнувшейся опятьВдруг всё предстанет так непостижимо!И ничего не нужно объяснять.Лишь облака, дорога, запах дыма,Холмы, река, грачиная ветла…И тень зимы застыла нелюдимоВ косых созвездьях дальнего села.

Среди полей, среди чужих,Среди дорог метельных долгих,Я, словно лист, кружил, кружилИ вот остался без дороги.И вот полмира замело,И сквозь заносы манят, манятСобачий лай, огни, село,Изба в трескучей глухомани,Где дух жилья, где теплота,Где быт суров и прост, и весок,Где женский смех и взгляд котаИз-под тяжёлых занавесок.Где детство чуткое моёВ метели ловит снова, сноваМотивы странного еёГлухого голоса печного.И я иду в который разНа этот голос, этот древний,Путём огней, страстей и глаз,Путём предчувствий и прозрений,Где буен мир и мглист, и чист,И занесён наполовину.И снежный вал, как лист, как лист,Несёт меня через равнину.

Я слышу печальные звуки,Которых не слышит никто…

Стали ночи заметно короче,В них тревожные ноты слышны,Ночью псы подвывают по-волчьиОт предчувствия скорой весны.Неспокойно. Тревога свежееТам, где стынет свистящая мгла,От натуги у ветра на шееПроступает кривая ветла.Слышу шорохи, скрежет уключин,Тепловоза ночные гудки,Ожиданьем чего-то измучен,Слышу чьи-то ночные шаги.В чьих-то вздохах — значение муки,В чьих-то вскриках — испуг и тоска.Всюду звуки, тревожные звуки…А других и не слышно пока.

По темну — собачий вой,По дороге — сыро.Полыхнёт над головойМесяц, как секира.Полыхнёт, заворожит —Веселись, коль весел,Там, куда наш путь лежит,Нет весёлых песен.По темну, да от селаМесяц смотрит косо.Жизнь прошла, иль не прошла? —Не решу вопроса.То ли пламя, то ли лёд;Сушит или тает?То ли яблоня цветёт,То ли — отцветает.Не хмельной, да сам не свой,Не с войны, не с пира.По темну — собачий вой,По дороге — сыро.

Россия, я вижу — гонимыЖитьём продувным и худым,Уходят твои пилигримы,Глотая отечества дым.Уходят, суровы и чисты,Сквозь годы нужды и борьбы,Где даже разбойничьи свисты —Пророчества чьей-то судьбы.Была ль ты святою? Едва ли.Здесь мало пророчеств одних.Здесь прежде святых убивали,А после молились на них…

Перед метро, толпясь, народ валит,Стучат ботинки, цокают сапожки,Хрипят меха на старенькой гармошке,Закрыв глаза, играет инвалид.Он слеп и сух. Что чудится ему?На мокрый лоб седая прядь прилипла,А он поёт прерывисто и хриплоПро журавлей, про степь, про Колыму,Про горе вдов и удаль Ермака,Про облака, про тонкие берёзы…И все смешалось: радости и слёзы,И гнев, и боль, и нежность, и тоска…И шум толпы стихал перед слепцом.На шее дулась от натуги жила,И смерть свои печати наложила,И жизнь трудилась над его лицом.Был трудный путь ему Россией дан,Где много зла, а радости немножко.Хрипела жизнь, как старая гармошка.А позади и фронт, и Магадан.А он слепой и все отдавший ей,И позабывший, как она жестока,Среди людского смутного потокаИграл и пел о Родине своей.

Ночь в июне звёздна и быстра,Отдыхай, да голову не вешай.Жарко пляшут тени у костра,Да шуршит, подкрадываясь, леший.Ох, как он сегодня осерчал,И совсем не шуточно, похоже:То в дупле по бабьему кричал,То стращал, показывая рожи.Ты, чудак, постой, не голоси,А смотреть на страхи нам не ново,Всем найдётся место на Руси,Всем найдётся ласковое слово.Ты скажи-ка, леший, не тая:Иль грустишь по ведьме синеокой?Ты устал, должно быть, как и я,Как и я, такой же одинокий.И совсем опешив от добра,Он затихнет, смахивая слёзы,И пойдёт шататься до утра,Обнимать осины и берёзы.А когда забрезжит — чудеса!..На луга цветущие взгляните:Там сверкают слёзы и роса,Да зари малиновые нити.

Эй, музыкант, открой мне двери рая,Дай счастья мне, забвения и мук,Чтоб с каждым прежним звуком умирая,Ожить под вновь рождающийся звук.И станет он рыдать и веселиться,И рваться ввысь, и погибать внизу,Чтоб сквозь вуаль забвения на лицаНам возвратить улыбку и слезу.Промчалась жизнь. За ней придёт вторая,Вновь закричит, вибрируя, струна,И, значит, с прежним звуком умирая,Я буду знать, что есть ещё одна.Она придёт шальная, огневая —Ведь музыкант играл не для монет.И с каждым новым звуком оживая,Я буду знать, что смерти больше нет.

К утопающей в солнце и лете,Я тихонечко к Вам подойду,Только, будто меня не заметив,Вы лелеете розы в саду.Только взгляд Ваш рассеянно-зыбкийВновь на мне, как на месте пустом.И тогда с подсечённой улыбкойЯ по розам ударю хлыстом.Их головки повалятся рядом —Я вот так обозначил себя!Вы посмотрите огненным взглядом,Откровенно меня не любя,Тем хлыстом заменив многословье,На щеке мне прожжёте печать.Что же, может быть, собственной кровьюЯ заставлю себя замечать!..Вы помчитесь туда и обратно,Вы пойдёте вперёд и назад,Вспоминая меня многократно,Ночью выйдете в траурный сад.И заплачете Вы, и сквозь слёзыВдруг увидите там, в темноте,Как цветут отсечённые розыНа моём безобразном хлысте.

В бессонницы безумной каруселиВновь закружился возбуждённый мозг,Мечты и мысли, ясные доселе,Теряют образ, как нагретый воск.И в тяжком бденье, одиноком, жёстком,Переступая через "не хочу",Я из всего, что оказалось воском,Бессонной ночью делаю свечу.Мы иногда на выдумки горазды,Стремясь унять смятение своё.Горит свеча, и резкие контрастыВиднее в зыбком пламени её.Страшнее боль своя, да и чужая…Добрее друг, и беспощадней враг…Горит свеча, себя уничтожая,Но, погибая, побеждает мрак.

Были звёзды, как жала, острыВ беспредельной, возвышенной мгле,И сгущались ночные миры,Отражаясь на лунном стекле.И на трепетных кончиках жалТак раскрылся полуночный час,Словно взгляд из стекла отражалТе миры, что затеряны в нас.А когда вереницы зариПробуравили рыхлую мглу,Их живые лучи — посмотри —Пробежали, смеясь, по стеклу.И ликующий встречный накалИз стекла прорывался багров.Это свет изнутри возникалВ отражениях наших миров.

6-ая полоса