Марина Цветаева - Рецензии на произведения Марины Цветаевой
Что касается Ильи Эренбурга, то у него, что называется, ни кожи, ни рожи: стихи его не блещут ни изяществом и новизною формы, ни глубиною вложенных в них переживаний.
Г-н Эренбург просто-напросто мудрит…
Конечно, и г-жа Цветаева и г-н Эренбург — фигуры калибра небольшого на поэтическом Парнасе, но вот что примечательно.
Мы, русские, пережили и переживаем страшные годы.
Пронеслась война, прошумел революционный ураган, мы накануне полного порабощения иноземцами, а наши писатели и поэты занимаются любовной галиматьей «земного и неземного свойства».
С такого рода поэтов и писателей, как с гуся вода!
Столько потрясающих драм, комедий и трагикомедий творится «в этом лучшем из миров» и кому-кому, а русским поэтам, писателям, художникам, композиторам и стыдно и грешно заниматься пережевыванием ничтожных чувствишек и извлекать из недр своей самовлюбленности дешевые перлы плоских переживаний.
Разве не характерно, что мы до сих пор не видим даже попытки художественного претворения пережитой и переживаемой трагедии нашей страны!
Но мы верим, что найдется такой русский гений, который воспроизведет в незабываемых образах наши страдания и муки, наши надежды и Любовь к тому, что называется Наша Родина, Наша Страна — Россия!
Д. Гр-в
Рец.: Марина Цветаева. Стиxи к Блоку
Берлин: Огоньки, 1922{44}
Как приятно отдохнуть от бесконечного политиканства, развернув этот маленький сборник стихов прекраснейшей русской женщины и поэтессы. Имя Марины Цветаевой еще недостаточно популярно среди широкой публики и немудрено: слишком красочно, своеобразно и возвышено ее творчество, чтобы стать достоянием многих.
Поэзия М.Цветаевой не имеет подражателей. Необыкновенная искренность, мягкость и задушевность делают ее единственной в своем роде.
А язык? Чистый, как родниковая вода, яркий, ослепительный, пестрый, как древние росписи кремлевских церквей, и затуманенный дымкой извечной русской печали.
«Стиxи к Блоку» как и «Стиxи о Москве» горят самоцветными камнями в кошнице нашей литературы.
Надо быть русским, чтобы понять и прочувствовать все красоты этой поэзии.
Десять стихов. И в них вся душа раскрывается, как сказочный цветок навстречу любви — тихой и печальной, как отблеск потухающей зари на золотых маковках московских соборов.
Мимо окон моих — бесстрастный —Ты пройдешь в снеговой тиши,Божий праведник мой прекрасный,Свете тихий моей души.[177]
Любовь и Смерть — две прекрасные сестры — чистые и холодные, как Христовы невесты, проходят об руку через всю поэзию Цветаевой, этот зачарованный сад, и не враждебны они друг другу.
Там, где поступью величавойТы прошел в гробовой тиши,Свете тихий святыя славыВседержитель моей души!
Среди «Стихов к Блоку» есть датированные 1916 годом, есть написанные после смерти поэта, но и те и другие овеяны одним настроением. Смерть поэта не вызывает горячих восклицаний и метущихся слов — ведь любовь сильнее ее. Смерть только:
Вольный сонКолокольный звон,Зори ранниеНа Ваганькове.[178]
(«Ст<ихи> о Москве» М.Цветаевой)
А как сильна и понятна символика Цветаевой: образы выпуклые и яркие разом создают картину:
Имя твое — птица в руке,Имя твое — льдинка на языке.Одно-единственное движение губ.Имя твое — пять букв.Мячик, пойманный на лету,Серебряный бубенец — во рту.
Творчество Цветаевой овеяно глубокой религиозностью — религиозностью чисто православной, русской, пронизавшей всю жизнь и играющей в ее стихах как желтый огонек восковой свечи на окладе византийской иконы.
Русская душа — вот в чем кроется тихая прелесть стихов Цветаевой.
И опять возвращаемся к проклятой «политике», и больно становится, как подумаешь, что на смену этой русской душе идет другая — складная, потаскавшаяся по мостовым разных «центров» и впитавшая всю пошлость модного материализма.
Прильнем же запекшимися губами к чистому роднику, что бьет из-под мшистого камня! Отдоxнем от «губисполкомов» и «пленумов», послушаем пышную медлительную московскую речь. Слушайте:
Но моя река — да с твоей рекой,Но моя рука — да с твоей рукойНе сойдутся, Радость моя, докольНе догонит заря — зари.[179]
В. Брюсов
Рец.: Марина Цветаева
Версты: Стихи. М.: Костры, 1921
<Отрывки>{45}
Поток стихотворных сборников не убывает. Розовые, белые, серые, зеленые, голубые и иные книжки, с размеренными строчками внутри, продолжают рассыпаться по прилавкам книжных лавок. Покупаются ли эти сборнички? — не сумею ответить; но если кто-нибудь систематически их собирал и читал, вряд ли он не пожалел о затраченных деньгах и потерянном времени. По крайней мере, из тех двух десятков новых книжек со стихами, которые разными путями собрались у меня на столе, большая часть определенно принадлежит к одному жанру: скучному.
Скучны эти стихи прежде всего потому, что все они напоминают великое множество других стихов, читанных и десять, и двадцать, и тридцать лет тому назад. Не то только, что в этих стихах те же темы, которые давно стали даже не традиционными, а шаблонами, те же самые слова, которые, вот уже полстолетия, составляют тощий словарь «средних» стихотворцев, те же размеры и рифмы у одного автора, как у другого, и т. д., — но особенно то, что и самый подход к изображению своего чувства, своей мысли безнадежно схож с приемами всем знакомых поэтов: словно есть какие-то рельсы, пять-шесть твердо проложенных путей, свернуть с которых новые «певцы» никак не в силах и на которые фатально попадает их речь, как только они начинают слагать стихи.<…>
К жанру «скучных» произведений несправедливо было бы отнести новую книгу стихов Марины Цветаевой. Ее стихи скорее — интересны, но они как бы запоздали родиться на свет лет на 10 (впрочем, большая часть их помечена 1917 и 1918 гг.). Десятилетие назад они естественно входили бы в основное русло, каким текла тогда наша поэзия. С тех пор многое из делаемого теперь М.Цветаевой уже сделано другими, главное же, время выдвинуло новые задачи, новые запросы, ей, по-видимому, совсем чуждые. А той художественной ценности, так сказать «абсолютной», которая стоит выше условий не только данного десятилетия, но и столетия, иногда даже тысячелетия, — стихи М.Цветаевой все же не достигают. Лучшее в ее книжке это — песни, немного в манере народных заклятий или ворожбы. Женственный оттенок, приданный автором таким его стихотворениям, делает их оригинальными и рядом с подобными же стихами других символистов. Таковы, напр., строфы:
В лоб целовать — заботу стереть.В лоб целую.
В глаза целовать — бессонницу снять.В глаза целую…
и т. д. <…>
С. Богдановский
Рец.: Марина Цветаева
Конец Казановы: Драматический этюд
М.: Созвездие, 1922{46}
В эстетическом движении современности наряду с основной нормой усиленного интереса к театру существует и другая, так сказать, меньшая норма, норма отрицания театра. Литература по «неприятью театра» обогатилась еще одним своеобразным номером: авторским предисловьем к драматическому этюду «Конец Казановы» Марины Цветаевой. В немногих красивых строках автор аргументирует: «театр (видеть глазами) мне всегда казался подспорьем для нищиx духом, обеспеченьем для хитрецов породы Фомы Неверного, верящих лишь в то, что видят, еще больше: в то, что осязают. — Некой азбукой для слепых. А сущность Поэта — верить на слово! Поэт, путем прирожденного невидения видимой жизни, дает жизнь невидимую (Бытие). Театр эту — наконец — увиденную жизнь (Бытие) снова превращает в жизнь видимую, то есть в быт… И то, что окончательно утверждает правоту… мою: в минуты глубокого потрясенья — или возносишь, или опускаешь, или закрываешь глаза… Это не пьеса, это поэма — просто любовь: тысяча первое объяснение в любви Казанове. Это так же театр, как я — актриса. Знающий меня — улыбнется». Не имея чести быть лично знакомым с автором, мы тем не менее также полагаем, что это не театр и не пьеса, хотя, конечно, может быть материалом для театральной постановки. Отсутствие действия мешает нам признать это пьесой; это всегда лишь диалог в стихах.
В наши годы Казанова привлекает к себе значительное внимание, и новое произведение Марины Цветаевой — дань памяти неутомимого любовника — можно сопоставить с новеллой П.П.Муратова[180] «Приключенье Казановы, пересказанное им самим» («Герои и героини»).
