Юрий Жуков - Из боя в бой. Письма с фронта идеологической борьбы
Слава пришла к этим предприимчивым живописцам еще в 1967 году, когда состоялась их первая выставка «Пейзажи пирожных». А год спустя они изобрели и выпустили в продажу… съедобные поздравительные открытки. Летом 1971 года Антони Миральда и Доротея Зельц выставили свои раскрашенные булочки и пирожные во дворце Гальера на выставке «Живопись и объекты 1971». Несколько месяцев спустя они появились на Парижской Бьеннале — их стенд был весьма популярен, так как всегда можно было выпросить у художников зеленое куриное крылышко или кусочек синего торта, — пищевые краски безвредны, а подкрепиться на голодный желудок не худо…
Итак, основатели школы «новых реалистов», которые десять лет тому назад претендовали на роль революционеров в творчестве и ниспровергателей основ, сделали неплохую карьеру. Их «авангардное искусство» усыновлено торгашами, которые неплохо на нем зарабатывают — мода поистиие великое дело! В этом я лишний раз убедился, наблюдая в Париже за головокружительными успехами ловкого французского дельца Жан — Клода Биноша, который умудрился на протяжении одного года провести три невероятно удачные распродажи «новых реальностей», причем цены на них возрастали в головокружительном темпе — от одного аукциона до другого.
Первый раз, выступая в отеле Друо 22 декабря
1970 года, Бинош заработал на продаже произведений «авангардного искусства» более пятидесяти семи тысяч. Второй аукцион он устроил там же 8 июня 1971 года. На сей раз выручка удвоилась и достигла почти ста двадцати трех тысяч франков. Результаты третьего аукциона, учи-нейного 5 декабря 1971 года во дворце Гальера, где обычно продаются наиболее ценные произведения искусства, превзошли все ожидания: восемьсот тысяч франков!
«В зале, битком набитом красивыми женщинами и волосатыми любителями искусства, не считая нескольких представителей музеев, — писал 13 декабря 1971 года журнал «Экспресс», — г-н Бинош победно провел распродажу, кульминационный пункт которой наступил тогда, когда началась дуэль по телефону между неким покупателем из Чикаго и мадам Элен Роша. Они оспаривали ДРУГ У Друга одну работу Энди Уорхола. В конце концов победила мадам Роша».
Ну, а чем же торговал Жан — Клод Бинош? Голубая губка для мытья, подписанная (!) покойным Ивом Клейном, была продана за четырнадцать тысяч франков; электрический биллиард с автографом американца Кинхольца пошел за тридцать тысяч франков, а школьная грифельная доска с росписью Бена — всего за семьсот пятьдесят — ничего, у Бена еще все впереди. Наиболее оригинальным был сочтен экспонат под названием «Собачья будка» Тони Берланта: он сварганил подобие собачьей будки из карты географических полушарий, а внутрь положил несколько обглоданных куриных костей. Все это вместе с костями было оценено в несколько десятков тысяч франков…
3 января 1972 года в еженедельнике «Экспресс» я прочел любопытную статью Отто Хана, из которой явствовало, что подлинным эльдорадо для всех этих «товаров» стала сейчас ФРГ. Вот что было написано в этой статье:
«Рынок (ультрасовременного. — Ю. Ж.) искусства, после того как на Уолл — стрит разразился кризис, переместился из Соединенных Штатов в ФРГ, которая менее чем за три года стала самым крупным в мире покупателем авангардной живописи. Это там некий Карл Стрелер, восьмидесятитрехлетний магнат шампупя, приобрел у ньюйоркца Краусхара всю его коллекцию: двадцать работ Уорхола, двадцать — Ольденбурга, двенадцать — Литхен-штейна. Это там мультимиллионер Людвиг, наживший свое состояние на шоколаде, собрал фантастическую коллекцию произведений современного искусства — более ста пятидесяти вещей, чтобы преподнести ее в дар музею Кёльна. Не проходит и недели, чтобы в ФРГ не появился очередной американский художник, чтобы заинтересовать покупателей своей продукцией».
Отто Хан пишет, что главным центром пропаганды ультрамодернистского искусства сейчас стал Дюссельдорф, где «значительную роль играют три официальных института»: основанный в 1960 году Музей изящных (изящных ли?!) искусств, которым руководит Вернер Шмаленбах — для него цены, конечно, не имеют никакого значения, поскольку его годичный бюджет равеп трем миллионам франков и к этому надо добавить пожертвования — только радио ФРГ ему подарило двадцать четыре миллиона; муниципальный музей, коллекционирующий «произведения» Тенгели, Ива Клейна, Армана, Манцони и им подобных; выставочный центр «Кунст-халле», посвящающий свою деятельность пропаганде «искусства концепций» (подробно об этом «искусстве» я расскажу ниже). К этому надо добавить множество картинных галерей, в том числе галерею и ресторан Споэрри, которые я уже описал.
В пропаганде ультрамодернистов с Дюссельдорфом соревнуются сейчас Кёльн, где «самый серьезный музей, выставив сто пятьдесят «картин» из коллекции Людвига, придал оттенок респектабельности современному искусству», и город Крефельд, музей которого, руководимый Полем Вембером, уже в 1962 году выставлял «картины» Ива Клейна, а сейчас «всегда первым показывает художников американской школы».
Отто Хан подчеркивает, что этот «бум» ультрамодернистов в ФРГ прежде все объясняется тем, что «магнаты (западногерманской промышленности. — Ю. Ж.) сейчас вместо того, чтобы скупать целые конюшни скаковых лошадей, как это делалось когда‑то, предпочитают дарить самим себе целые конюшни художников».
Таким образом, рыночная экономика вполне благоприятствует поборникам новомодного неискусства, которые все громче и все назойливее заявляют, что сама‑де эпоха требует сломать кисти, сжечь палитры и искать вдохновения не в общении с прекрасным, а в любовании содержимым сточных ям и мусорных свалок. В какой‑то бешеной коловерти кружатся вокруг этих помоек, гримасничают, юродствуют люди, давно уже отрекшиеся от святого искусства и думающие только об одном: чем бы еще удивить людей, какой бы еще придумать выверт, который привлек бы милостивый взор пресыщенного всем на свете мецената? Критик Раймон Конья грустно и не очень уве ренно писал в «Фигаро» 25 июня 1971 года: «Вещи стареют быстро, поскольку сейчас быстрее происходят коренные перемены, — сегодняшнее искусство, как кажется, не имеет ничего общего со вчерашним… «Бедное искусство», «искусство концепций», «минимальное искусство», «ланд арт» — все эти новые школы обозначают разрыв с прежней манерой выражения».
Я далек от того, чтобы пренебрежительно и предвзято относиться ко всякому эксперименту, ко всякому поиску. Искусство жило, живет и будет жить, неизменно обновляя формы своего выражения. Я не отрицаю и благородного горького права художника на ошибки и заблуждения, от которых прежде всего мучительно страдает он сам. Но подлинная трагедия тех, кто сегодня, в семидесятые годы XX века, в тысячу первый раз пытается ниспровергнуть классику, сокрушить не только реализм, но и здравый смысл, заключается в том, что всеми своими псевдоновациями они, хотят того или не хотят, оказывают прямое содействие темным силам реакции, — это им всегда были не по нраву источники чистого, незамутненного творчества, к которым припадал народ, набираясь душевного здоровья.
Перелистываю сейчас свои записи о посещении различных, наиболее представительных, выставок 1971 года: большой международной выставки в музее Гугенхейма в Нью — Йорке, где были представлены самоновейшие тенденции искусства США, Франции, Англии, ФРГ, Бразилии, Италии, Японии, Голландии; парижской выставки «Большие и юные сегодня»; Майского салона; Осеннего салона и целого ряда других. Всматриваюсь в приобретенные там репродукции того, что было выставлено. Читаю и перечитываю статьи и книги, посвященные этим выставкам. И снова и снова ужасаюсь: какое страшное бесплодие, какая творческая сушь! Как мало подлинно интересных, заставляющих думать и волноваться работ и какое бесчисленное количество пустых и просто оскорбительных для человеческого разума поделок!..
Я был бы жестоко несправедлив, если бы сказал, что огонь творчества вовсе погас на Западе: на многих выставках 1971 года, как и раньше, наперекор моде, прорывались вперед художники, относящиеся к своему творчеству с чувством ответственности — в их произведениях светится неугасимая мысль, звучит гордость за деяния человека, воздается должное извечной красоте природы, гремит мощный протест против ужасов войны и угнетения человека человеком. Но как мало таких произведений я видел на этих выставках!
В Майском салоне 1971 года запомнились «Черная кукла» Иоахима Пачеко — мертвый негритенок на столе; «Летающий гроб» Сильвано Лора — имитированная в модной манере «поп — арта» груда обломков сбитого американского самолета; «Некоторые люди бродят по городу» Рютьера Рюле — какие‑то угрюмые, отвратительные фигуры за окном, как бы символизирующие злые силы больного капиталистического города; «Картина» Жоржа Ропера — реалистический натюрморт: книги, трубки, рюмка…
