Сергей Кремлёв - Берия. Лучший менеджер XX века.
Поэтому надо было убрать вначале Сталина — физически. Потом надо было разделаться с Берией — вначале политически, а потом — и физически. И эти чисто шкурные интересы Хрущева очень хорошо накладывались на ту политику Запада и Золотой Элиты Мира по отношению к СССР, которая начала формироваться после окончания Второй мировой войны и которая привела СССР к краху.
Глава 24
СТО ДВЕНАДЦАТЬ ДНЕЙ…
СТАЛИН умер…
И надо было жить без него.
Как?
В определенной мере на это ответило совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Совета министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР 6 марта 1953 года. Сам факт такого объединенного заседания был экстраординарным, но и повод был таким же. Заседание прошло на следующий день после дня официальной кончины Сталина и санкционировало «ряд мероприятий по организации партийного и государственного руководства»…
15 марта открылась 4-я сессия Верховного Совета СССР, которая одобрила решения, принятые 6 марта, и придала им силу закона.
Ворошилов заменил на посту Председателя Президиума Верховного Совета Шверника, «рекомендованного» председателем ВЦСПС.
Председателем Совета министров стал Маленков, его первыми заместителями: Берия, Молотов, Булганин и Каганович.
Ряд нынешних «историков» той эпохи, описывая первые траурные дни, усматривает хитрый ход Берии в том, что он, мол, первый предложил избрать Председателем Совмина Маленкова, а тот, в благодарность, назвал фамилию Берии первой, предлагая кандидатуры своих первых заместителей. И этим-де обеспечивал Берии первенство среди равных.
Но все такие объяснения — от лукавого, хотя для того, чтобы это в полной мере понять, мне пришлось просидеть вечер над подшивкой «Правды» за 1953 год. И из газет видно, что 4-ю сессию открыл председатель Моссовета Яснов, а затем первым выступил Хрущев, предлагая избрать Ворошилова Председателем Президиума ВС СССР. И это было чисто «техническое» выступление. Следующее за ним выступление Берии, предложившего назначить Председателем Совмина Маленкова, было таким же.
Думаю, и за неделю до сессии — 6 марта, предложение Берии о Маленкове, высказанное в кругу высшего руководства, было тоже вполне «техническим», без оттенка интриги.
Да, собственно, кто другой мог реально возглавить тогда Совет министров, кроме Маленкова или Берии? И кого другого мог предложить Маленков в «рабочие лошади» Совмина вместо Берии, который и при Сталине был в высшем руководстве основной таковой «лошадью»? Другое дело, что Маленков мог бы сразу вместо себя предложить Берию, но это было бы для него чересчур. Интриги не интриги, но амбиции теперь, после ухода Сталина, начали у Маленкова выпирать.
Да и не у него одного…
У Берии же амбиций не было — у него были идеи и инициативы. Но об этом — чуть позже. А сейчас я повторю, что во времена Сталина его ближайшее окружение не было приучено интриговать и бороться за власть, потому что власть тогда давала не столько «пироги да пышки», сколько «синяки да шишки». И даже поздний Сталин, вопреки утверждениям «политологов», никого из своих соратников лбами намеренно не сталкивал — якобы в целях сохранения своего положения. И не в натуре Сталина было подобное, и не в духе тогдашней власти. А кроме всего прочего, положение Сталина было тогда настолько прочно и незыблемо, что…
Короче, понятно что…
Читатель должен помнить московского историка Юрия Жукова, автора книги «Иной Сталин». В 2007 году вышла в свет другая его книга, продолжающая первую, — «Сталин: тайны власти». И так же, как первая, она производит двойственное впечатление. Охватывая период с 1939 по 1954 год, Жуков сообщает массу интересных и новых сведений, опираясь чаще всего на закрытые ранее архивы. При этом он четко выдерживает старый свой тезис: все гнусное, разлагающее и разрушающее в СССР — результат деятельности загнивающей и зачастую своекорыстной партократии, с которой не смогли справиться ни Сталин, ни… Маленков после смерти Сталина.
В общем и целом спорить с этим тезисом у меня нет ни малейшей необходимости — я сам убежден в том уже давно. Но Ю. Жуков с не меньшей последовательностью все объясняет интригами и клановостью, а вот с этим согласиться нельзя никак, если иметь в виду большую часть ближайшего сталинского окружения, и прежде всего — Берию!
К тому же удивляют и многие частности… Увы, в книге Жукова сталкиваешься со странным смешением принципа подхода к источникам. То доктор наук Жуков опирается на «железные» архивные данные, то пользуется чуть ли не слухами. Особенно странно выглядит у Ю. Жукова подход к описанию последних предвоенных и первых военных дней 1941 года. Чуть ли не все исходные импульсы по мобилизации высшего руководства на организацию войны, включая идею Государственного Комитета Обороны, Жуков приписывает Молотову, который якобы привлек к действиям также Маленкова и Берию. Причем последний уже 30 июня 1941 года при живом наркоме ГБ Меркулове руководит у Жукова «госбезопасностью».
Союзники понадобились якобы Молотову постольку, поскольку, как утверждает Ю. Жуков, «предстояло отстранить от власти (так и написано! — С.К.) либо весьма значительно ограничить в полномочиях не только Вознесенского, Жданова, но и Сталина». Причем Молотов, якобы «как никто другой искушенный в кремлевских закулисных интригах, отлично понимал всю опасность подобного предприятия, знал, что в одиночку ничего сделать не может»… Потому-де и обратился к Берии и Маленкову.
Молотов, Маленков и Берия выглядят у Жукова неким триумвиратом, сыгравшим в первые дни войны по отношению к якобы растерявшемуся Сталину роль старшин казацкого «коша», которые говорят избранному кошевому атаману: «Бери же, сучий сын, власть, пока ее тебе дают!» Жуков утверждает, что то, что в узком-де руководстве «нашлись отчаянные люди», «наверняка приободрило Сталина, вывело его наконец из прострации (даже так! — С.К.)…»
Я надеюсь, что достаточно познакомил читателя с графиком первой военной недели Сталина и с некоторой общей хронологией тех дней, чтобы, мягко говоря, неправота Жукова была видна вполне отчетливо. Напомню, что в первые шесть дней войны только то рабочее время Сталина, о котором «выборочно» сообщил генерал Горьков, составило суммарно 55 часов, за которые было принято несколько десятков человек… Хороша «прострация»! Да, чуть позже момент примерно суточной депрессии у Сталина, скорее всего, имел место. Но это при той его нагрузке — чисто физической, не говоря уже о психологической, и неудивительно.
Я потому так подробно остановился на описании Ю. Жуковым начала войны, что хочу еще раз заметить следующее: подобный неправомерный подход приводит Ю. Жукова к объяснению и процессов в период незадолго перед смертью Сталина и вскоре после его смерти не чем иным, как исключительно «интригами» разных «группировок».
Многоходовыми интригами и жаждой власти, а не принципиальными соображениями объясняет Ю. Жуков и поведение Лаврентия Павловича.
Однако имея в виду не только Ю. Жукова, я возражу, что хотя интриги в среду высшего руководства с уходом Сталина и пришли, их характер злостно искажается, а масштабы раздуваются. Конечно, в целом на переменах в персональном составе руководящей группы и перераспределении обязанностей, произошедших 6 марта 1953 года, сказались как объективные потребности ситуации, так и личные симпатии или антипатии. И, переплетаясь, объективные и субъективные факторы программировали, увы, да, появление в будущем в высшем руководстве неких деляческих «блоков».
Так, было вполне логичным, что МВД и МГБ были вновь объединены в одно Министерство внутренних дел под рукой Берии. Но вот Молотов вновь стал министром иностранных дел вместо Вышинского, заменившего Молотова в марте 1949 года. Такой «ренессанс» Молотова был более-менее оправдан, однако то, что Вышинский был теперь перемещен на пост первого заместителя министра с назначением к черту на кулички — постоянным представителем СССР в ООН, было уже проявлением личных антипатий. К слову, Молотов как раз, не имея натуры прожженного интригана, в интриги мог быть, по ряду причин, втянут одним из первых.
Булганин сменил на посту военного министра маршала Василевского, перемещенного в первые замы, а вторым заместителем был назначен возвращенный с Урала маршал Жуков.
Министерства внешней торговли и торговли объединили, и министром вновь стал фактически отставленный к тому времени от дел Микоян. Для него смерть Сталина тоже оказалась политическим возрождением, которое я назвал бы, увы, возрождением теперь уже политиканским.
Знаток экономики Сабуров был переведен из председателей Госплана в министры образованного из нескольких министерств супер-Министерства машиностроения, а его место занял Григорий Косяченко, ничем ни до, ни после себя особо не зарекомендовавший. Известный нам уполномоченный ЦК по Госплану Андреев в 1950 году в официальной докладной в ЦК писал о Косяченко так: «Тов. Косяченко… в политическом отношении… человек неострый, активности в устранении недостатков в работе Госплана не проявляет, как организатор совершенно никудышный… Авторитетом среди членов Госплана и работников аппарата т. Косяченко не пользуется, не проходит ни одного партийного собрания без серьезной критики (это во времена-то «махрового, по уверениям «демократов», тоталитаризма»! — С.К.) в его адрес…»
