Виктор Гюго - Том 15. Дела и речи
Так вот: мы не упадем ни в первую, ни во вторую. Ваше благоразумие спасет родину. О Франции можно сказать, что она не тонет. Если бы наступил потоп, она была бы ковчегом. Да, настанет час, когда Франция победит врагов, как внутренних, так и внешних. Я выражаю здесь не надежду, а твердую уверенность. Что представляет собой коалиция партий в сравнении с всевластной действительностью? Даже если одна из этих партий и захотела бы поставить божественное право над публичным, другая — саблю над голосованием, а третья — догму над разумом, — все равно невозможно в конце девятнадцатого века посадить цивилизацию под арест; конституция — не ущелье, в котором могут укрыться контрабандисты; нельзя ограбить французскую революцию; человеческий прогресс невозможно обобрать, как обирают пассажиров дилижанса. Наши враги могут заключить между собой союз. Пусть! Их союз бесцелен. В переживаемый нами период колебаний и бурь уже сейчас можно различить сквозь глубокий мрак контуры могучей фигуры, которую невозможно свалить с ног. Это — закон, вечный закон честности и справедливости, порожденный общественной совестью; за густым туманом, окутывающим поле боя, на котором мы сражаемся, скрывается победитель — будущее. (Глубочайшее волнение в зале. Аплодисменты слева.)
Наши дети увидят это ослепительное будущее. Но и мы тоже, и при этом с большим основанием, чем древние крестоносцы, можем сказать: «Так хочет бог!» Нет, прошлое не одержит верх! Пусть на его стороне сила, на нашей стороне справедливость, а справедливость могущественнее силы. Мы олицетворяем философию и свободу. Нет, все силы средневековья, сосредоточенные в «Силлабусе», не смогут победить Вольтера; нет, все силы монархии, будь она даже тройственной и будь ока, подобно гидре, о трех головах, не смогут победить республику. (Возгласы «Нет! Нет! Нет!» слева.) Народ, опирающийся на право, это Геракл, опирающийся на палицу.
Так пусть же Франция продолжает пребывать в мире. Пусть народ хранит спокойствие. Чтобы вселить уверенность в цивилизацию, достаточно присутствия отдыхающего Геракла.
Я голосую против катастрофы.
Я отказываюсь санкционировать роспуск палаты. (Единодушные продолжительные овации слева. Сенаторы левой поднимаются и горячо поздравляют г-на Виктора Гюго, возвращающегося на свое место. Заседание прерывается.)
IV. Ответ лионским рабочим
Париж, 19 июля 1877
Дорогие и мужественные сограждане!
Я с волнением прочитал ваше прекрасное послание. Я был счастлив уже тем, что, выполняя свой долг, выполнил его ради вас. Теперь я еще более счастлив. Благодарю вас.
Я буду продолжать свое дело; вы будете опираться на меня, а я — на вас.
Нынешний час таит в себе угрозы; возможно, что период тяжелых испытаний наступит вновь. Мы будем поступать так же, как поступали до сих пор. Мы тоже пойдем «до конца».
Вопреки нашей воле, увы, нас ставят в опасное положение. Что же, поскольку это необходимо, мы принимаем вызов. Что касается меня, то, выполняя долг, я не отступлю ни перед чем. Возвращение из изгнания дает право вновь туда вернуться. А принести в жертву жизнь гораздо легче, чем принести в жертву родину.
Но не будем страшиться чего бы то ни было. За нас, свободных граждан свободной Франции, сама сила фактов, подкрепленная силой идей. А они-то и составляют два великих потока цивилизации.
Не может быть никаких сомнений относительно будущего. Истина, разум и справедливость победят, и благодаря всемогуществу всеобщего избирательного права из нынешнего жалкого конфликта, быть может даже без потрясений и борьбы, возникнет процветающая, умеренная и сильная республика.
Французский народ — войско человечества, а лионская демократия — его авангард. Куда идет это войско? К миру. Куда идет этот авангард? К свободе.
Граждане Лиона, братья, я приветствую вас.
Виктор Гюго.
V. Опубликование «Истории одного преступления»
1 октября 1877 года
Эта книга больше чем своевременна — она необходима. Я публикую ее.[54]
VI. Выборы
12 октября 1877 года
Господа!
В вашем округе баллотируется выдающийся человек. Мы поддерживаем его кандидатуру.
Вы изберете его; ибо избрать его — значит возродить ту палату, председателем которой он был.
Страна призовет обратно эту палату, распущенную столь странным образом. Она переизберет ее и тем самым проявит суровость в отношении тех, кто ее разогнал.
Избрать Жюля Греви — значит внести поправку в прошлое и дать залог будущему.
Я не стану ничего добавлять к тому, что вам только что рассказали об этом человеке, воплощающем в себе необходимые политическому деятелю качества, которые Цицерон определил так: красноречие и честность.
Я ограничусь тем, что изложу вам, с краткостью и сдержанностью, которые вы, несомненно, оцените, несколько мыслей; возможно, что эти мысли окажутся полезными в данный момент.
Избиратели!
Вам предстоит осуществить великое право и исполнить великий гражданский долг.
Вам предстоит избрать законодателя.
Это значит воплотить в одном человеке вашу верховную власть.
Граждане, к такому выбору нужно подойти серьезно.
Законодатель являет собою самое высшее выражение воли нации.
Его обязанности стоят выше любых других обязанностей. Почему? Да потому, что законы создает его совесть.
Совесть — внутренний закон; закон — внешнее проявление совести. Отсюда и вытекает то благоговение, с которым мы обязаны относиться к закону. Уважение к законам — долг юристов, обязанность духовенства, дело чести армии. Закон — это догмат для судьи, предел для священника, приказ для солдата. Слова «вне закона» выражают одновременно самое страшное преступление и самое грозное возмездие. Откуда проистекает это главенство закона? Повторяю, оно объясняется тем, что закон для народа — то же, что совесть для человека. За его пределами и выше его ничего нет. Именно этим объясняется, что в разумно управляемых государствах исполнительная власть подчинена законодательной власти. (Живейшее одобрение.)
Это подчинение необходимо; оно должно быть строгим и безусловным.
Всякое сопротивление исполнительной власти воле законодательной власти представляет собой беззаконие; всякое нарушение прав законодательной власти со стороны власти исполнительной представляет собой преступление. Применение силы против права — такое злодеяние, что Восемнадцатого брюмера достаточно для того, чтобы зачеркнуть славу Аустерлица, а Второго декабря достаточно для того, чтобы поглотить имя Бонапарта. И Восемнадцатого брюмера и Второго декабря потерпела крушение не Франция, а Наполеон.
Если я произношу сейчас это имя, Наполеон, то лишь потому, что никогда не вредно напомнить факты и сослаться на принципы; однако само собою разумеется, что это имя занимает слишком большое место в истории, чтобы мне пришло в голову сопоставлять его с именами наших нынешних правителей. Я не хочу задевать ничью скромность. (Возгласы: «Браво!» Смех.)
Я хочу лишь заявить, и заявить непреклонно, что власти обязаны проявлять глубокое уважение к закону, к законодателю, создающему законы, и ко всеобщему избирательному праву, создающему законодателя.
Вы видите, господа, что необходимо, ступень за ступенью, восходить к всеобщему избирательному праву. Оно и отправной и конечный пункт; ему принадлежит и первое и последнее слово.
Господа, всеобщее избирательное право скажет свое слово, и это слово будет непререкаемым и решительным. Окончательное решение, произнесенное священным голосом Франции, будет одновременно и повелением и приговором — повелением для республики, приговором для монархии. (Возгласы: «Да! Да!» Аплодисменты.)
Порою, господа, — это видно из истории, — правительствами овладевает мятежный дух. Они навязывают стране то, что можно назвать «кризисами по прихоти», и эти кризисы — самые губительные. Они тем более опасны, что они бессмысленны и безрассудны; им присущи бессознательность невежества и раздражительность каприза. Внезапно, грубо, беспричинно, ради собственного удовольствия они приостанавливают труд, промышленность, торговлю, обмен, развитие идей, вызывают противоречия между людьми, нарушают денежное обращение, угнетают мысль, затрудняют все, вплоть до свободы передвижения. Эти кризисы имеют наглость заявлять, что они намерены продолжаться, и выставляют свои условия. Их настойчивость ошеломляет ущемленную и обедневшую страну. О некоторых правительствах можно сказать, что они затягивают узел на общественном благоденствии. Этот узел можно либо перерезать, либо распутать; его перерезают революции, его распутывает всеобщее избирательное право. (Аплодисменты.)
