Михаил Меньшиков - ПИСЬМА К РУССКОЙ НАЦИИ

О древнерусском Перуне не осталось определенных указаний. Из шести (или семи) наших богов, перечисленных у Нестора, о Перуне сказано немного: «Постави кумиры… Перуна древяна, а главу его сребряну, а ус злат». Это достаточно для паспортных примет, но не для характеристики божественного духа, приписываемого кумиру. <…>

По народному преданию, записанному в летописях, Перун был вооружен луком, стрелами, палицей и даже плетью. Не надо забывать, что Перун был, подобно Юпитеру Громовержцу, божеством грозным, «попирающим». Светлым же и благодетельным богом считался Дажбог. Как символизировали наши предки это светлое божество – к глубокому сожалению, не осталось преданий. Известно только, что Дажбог был сыном Неба (Сварога) и олицетворял собою Солнце и что русские люди были внуками его, то есть прямым потомством Солнца (см. «Слово о полку Игореве»). Следовательно, если противопоставлять кого-либо из наших богов Одину, то не Перуна, а скорее Дажбога.

«Разве это серьезно? – спросит читатель. – Какой-то древний бред, какие-то воображаемые боги. Можно ли извлечь какой-нибудь толк из сравнения одной нелепости с другой?» Простите, отвечу я, древние религии вовсе не нелепость, а нечто такое, во что вложена была вся душа древних, все их познания, все нравственные идеалы. Правда, древние религии дошли до нас в крайне одичавшем состоянии, так что даже распознать трудно, какая мысль скрывается в том или ином, иногда нелепом, часто глубоко поэтическом мифе. Древние религии только потому уступили место новым, что сильно обветшали, выродились, и мы имеем перед собою лишь искаженные временем иероглифы, ключ к которым часто затерян. Но даже если счесть древние верования бессмысленным бредом, то спросите-ка психиатра, вздор это или не вздор. Он скажет вам, что бред – драгоценный материал, заслуживающий изучения, что существуют разные типы и разновидности бредовых состояний, и по ним не меньше чем по поступкам можно доискаться, какой именно душевной болезнью пациент страдает. А это, в свою очередь, даст руководство к пониманию его характера в здоровом виде. Я напомнил читателю древнегерманского Одина, чтобы еще раз отметить некоторые вечные черты германской расы, черты, не смытые христианской культурой и в последнее время как будто даже прорезавшиеся с древней силой.

Ничто не умирает. Не умирают души людей и явлений. Не думайте, что умерли древние боги… они живут гораздо ближе к нам, чем мы думаем, они живут в нас самих. Это наши страсти, это племенные свойства, созданные вместе с нашей природой. Идолы богов разрушены, имена их исчезли или послужили материалом для поэтического творчества, самое же существо богов осталось. Тот же попирающий Гнев, та же Жадность, то же Великодушие, та же Красота, та же Любовь. Не где-то в Греции, а под черепом вашим помещается Олимп, управляющий судьбою вашей, и хотите вы этого или нет, сознательно или бессознательно вы до сих пор служите древним богам – мрачным или светлым, смотря по преобладанию в вас темного или светозарного начала. Если бы мы могли расшифровать древние мифологии, как пытались многие ученые начиная с Бэкона [101](«О мудрости древних»), то, может быть, подошли бы к тем величественным представлениям, полным высокого благородства, какие запечатлены в системах Платона, Пифагора, Сенеки, Марка Аврелия и которые служат достойными Пропилеями для христианских истин. Мы, к сожалению, живем в эпоху, когда разрушен не только храм веры, но и прекрасные преддверия к нему. Следует согласиться с Гартманом: христианство действительно разлагается в Германии, да и не в одной Германии. В последней оно заменяется высшей будто бы религией – «германством», но если присмотреться к этому германству, то в нем невольно почувствуешь силуэт одноглазого бога с двумя воронами на плечах и двумя волками у ног…

Вот что пишет мне один петербургский родитель, по-видимому, мне известный, но подписи которого я решительно разобрать не в силах. Так как эта варварская черта – писать и даже подписываться неразборчиво – заслуживает наказания, то я выбрасываю из письма имена и фамилии, оставляя общую суть дела. «Сын мой, – пишет родитель, – сейчас еще в немецком училище… И с каждым днем я прихожу в больший и больший ужас от того, что там происходит. Сын мой и я лично много раз говорили с инспектором… Что он себе позволяет, не поддается описанию. Сын мой получает в ответ: «Русский дурак», я получаю в ответ: «Не ваше дело». Чье же, однако, дело, как не родителей, реагировать на такие, например, фразы инспектора: «Здесь Германия; русских идиотов, которые не желают смириться, выгоняют». В последний раз я получил такой ответ (по-немецки): «Ваш сын должен дать честное слово… ну да впрочем, ведь русское честное слово ничего не значит, это не немецкое Ehrenwort». Русских учеников этот инспектор ругает: «русский дурак», «тупой варвар», не позволяет им говорить по-русски, а его помощник… заявляет, что, «пока нас бьют, он не может быть в хорошем настроении, но когда будет нами взят Петербург, то есть будущий Вильгельмсбург, тогда я несколько успокоюсь». Тот же помощник инспектора ругает французских учителей перед учениками: «Luder» (сволочь). Когда англичане потопили «Блюхера», он придрался к двум англичанам из класса моего сына и оставил их ни за что ни про что на два воскресенья. А директор… заявляет, что он не допустит, чтобы в стенах германского училища раздавался «грубый русский язык в разговоре с немецкими учителями». Инспектор ругается площадными словами, чуть не бьет русских мальчиков, а ему говори «das ruhmvolle Deutschland» (славная Германия. – Ред.) на уроках географии…»

Мне жаль, что неразборчивость подписи моего корреспондента не дает мне права довериться его письму и, возложив на него законную ответственность, напечатать имена действующих лиц. Что психологически такое немецкое училище в Петрограде допустимо, об этом и говорить нечего. Психология чисто тевтонская, и возмутительна не столько она, сколько дряблость того Перуна, который оказывает гостеприимство Одину. К чему в Петрограде немецкая колония с целым рядом школ? Еще возмутительнее, однако, сам папенька, пишущий мне приведенные строки. Как же это так: его сына педагоги-немцы ругают «русским дураком», «русским идиотом», при его сыне оскорбляют Россию, а папенька только тем и ограничивается, что пишет в газеты. Да зачем же вы, русский человек, держите вашего сына в немецкой школе? Разве в Петрограде, который пока еще не Вильгельмсбург, не существует русских училищ и гимназий? И почему вы не привлечете оскорбителей вашего сына к судебной ответственности? Это было бы куда внушительнее, чем обращаться к печати, да еще подписываясь так, что разобрать нельзя.

Ах, этот славянский Перун с железными будто бы ногами, деревянным телом, серебряной головой и золотыми усами! Должно быть, это существо было и в старые времена очень добродушное и бесхарактерное, похожее на того идола, которого видел во сне вавилонский царь. Правда, у того ноги были отчасти железные, отчасти глиняные, а у нашего Перуна – сплошь железные, символ неодолимой мощи народной. Может быть, это и спасет нас от участи, предсказанной Даниилом Вавилону. Но все-таки какая опасная идея сочетать в божестве своем золото, серебро, железо и… дерево! Не предрешило ли это историческую слабость наших средних классов, их легкую воспламеняемость и податливость ко всем стихиям и в то же время деревянную инертность в отстаивании своего национального «я»? Благодаря невольной измене средних своих классов все славянские племена уступали давлению чужих культур, в особенности немецкой. Жестокий и хищный Один со своими воронами и волками сделал много захватов в царстве Перуна, и немножко бы побольше твердости последнему не повредило.

Вы скажете: каждое время имеет своих богов, и превыше всякого язычества сияет свет откровения, принесенного Христом. Я же думаю, что во всякое время остаются те же боги, то есть те же племенные характеры, те же основные страсти, но над всеми ними действительно должен торжествовать свет Христов. И Один, и Перун, и весь пандемониум, заложенный в наших нервах, неистребимы, пока живо человечество, но… народные страсти должны быть обузданы. Они должны быть воспитаны в ином, единочеловеческом идеале. В силу разных причин на Западе, и особенно в Германии, идет открытое восстановление язычества. Укрощенный древний зверь разнуздывается, и находится наука, находится философия, восторженно приветствующая этот процесс. Ницше, откровенно признававший себя врагом христианства и антихристом, не начинает, а заканчивает этот процесс. Вполне планомерно, и в теории совести, и в практике ее в самом сердце Европы идет восстановление древних демонов. Как же мы, независимое христианство, должны отвечать на это?

Наши забытые боги, как и немецкие, не умерли, но они слишком скромны, чтобы мечтать о древней власти. Наши низменные страсти, наш народный характер, кажется, искренно подчинились Христу и вовсе не намерены выходить из возможного для них повиновения. Мало того, мы искренно верим, что дисциплинирующее и воспитывающее влияние христианской морали должно продолжаться и впредь. Зверь не только должен быть укрощен в человеке, но и очеловечен, и не только очеловечен, но и обожествлен, насколько это допустимо в земных условиях. Сказано: «Будьте совершенны, как Отец ваш небесный». Дан закон непрестанного совершенствования, облагорожения, восхождения из греховности в праведность, из праведности в святость. Мы, русские, не забываем этого вселенского идеала и признаем всевысочайшую власть единого мирового Бога. Против немецкого одичания мы должны и можем выставить свою нравственную культуру. Если титанический взрыв дьяволизма, проявляемый германской расой, действительно угрожает всей будущности человеческого рода, то мы и наши союзники от лица именно человеческого рода должны противостать этому дьяволизму и обуздать его. Очень много писалось и у нас, и за границей о сравнительной мягкости славянской расы, о незлобивости ее и простодушии.