Избранные эссе - Дэвид Фостер Уоллес
Суть всей этой длинной истории в том, что Шварц, хотя и (по понятным причинам) больше не снимается в хардкорных фильмах, оставил свои амбиции вернуться в обычное кино ради омута взрослой индустрии и теперь стал начинающим гонзо-режиссером – и даже руководит на этой неделе хаотическими съемками «полноприводных» сцен для видео под названием «За анальной дверью на CES» (о чем Макс Хардкор предположительно не знает).
Короче, суть в том, что в четверг вечером Гекуба заманил ваших корреспондентов на ужин, сообщив, что С. Шварц для взрослой индустрии сегодня стал чем-то вроде неофициального маскота, что он знаком абсолютно со всеми и что он почти маниакальный болтун, и мы решили, что он был бы хорошим источником бэкграунда, контекста и сплетен. Г. Г. уже подготовил нас к шварцевской манере общения (резкой, переполненной тиками, лишенной пауз, действующей на нервы так же, как действует на нервы протяжная нота), но что Гекуба забыл упомянуть, так это что Скотти Шварц совершенно не способен говорить ни о чем, кроме самого себя. На протяжении двух блюд и получаса времени Скотти рассказывает о своей карьере в кино, и о том, как его трахнул перст судьбы (анатомически сложная метафора – авторства Шварца), и о сравнительной несправедливости его и К. Фельдмана карьерных траекторий, затем еще двадцать минут – о расцветающих дружбе и предположительно платонических отношениях Шварца с заново-рожденной христианкой, с которой он познакомился в интернете (в течение пятидесяти минут, пока он все это рассказывал, один из ваших корреспондентов кусал салфетку, чтобы не закричать). Кроме того, Шварц, по-видимому, не способен или не намерен рассказывать истории, где в главной роли не он. Ниже максимально близко к тексту, учитывая оцепенение ваших корреспондентов, история Скотти о том, как его представили мистеру Рассу Хэмпширу, главе VCA Inc. и, по словам Скотти, «очень-очень большой шишке – вот настолько большой, если ты понимаешь, о чем я» в индустрии взрослого кино:
«В общем, я на вечеринке, тусуюсь и перетираю с телочками, и там, в другом углу зала, стоит Расс Хэмпшир, и Расс, типа, замечает мой взгляд, сечешь, и, и он такой, типа, „эй, парень, подойди“, и я, типа, подхожу, я, типа, иду к нему, я, в смысле, это же Расс-мать-его-Хэмпшир, сечешь, и я, типа, подхожу, я, типа, иду туда, где стоит Расс, и Расс подходит ко мне и такой говорит: „Скотти, я давно наблюдаю за тобой. Мне нравится твой стиль. Я разбираюсь в людях, и, Скотти, ты хороший человек. Я никогда не слышал, чтобы о тебе говорили плохо. [Держите в уме, что все это рассказывает Скотти. Учтите, что он дословно передает монолог Хемпшира. Учтите, что в этом месте меняются тембр его голоса и подача с идеально выстроенными паузами. Учтите, что Шварцу даже в голову не приходит, что нормальному гражданину США может быть скучно или неприятно слушать длинный рассказ Скотти о том, как его хвалят. Шварц понимает только то, что такой обмен репликами произошел и что он означает, что большая шишка его похвалила и эта похвала укрепляет репутацию Скотти, – и он хочет, чтобы все-все об этом знали.] Сынок, я просто хочу сказать: ты парень не промах, и если я чем-то могу помочь – все что пожелаешь, только скажи“».
…Конец зарисовки, и теперь Скотти – как Макс, Жасмин, Дженна, и Рэнди, и Том, и Каресса – оглядывает стол в поисках восхищения на лицах слушателей, которое просто обязано там быть. Как в обществе принято реагировать на истории вроде этой – на бесконтекстный анекдот, изложенный ни к селу ни к городу, с его самодовольной и неизящной (и тем не менее в конце концов трогательной в своей голой наивности) целью заставить тебя восхищаться рассказчиком? Те несколько секунд с повисшей в воздухе зарисовкой и взглядом Скотти, словно осязаемо ощупывающим лица ваших корреспондентов, – лишь первая из множества подобных ситуаций на AVN. Как реагировать на такое? Это было ужасно неловко. Один из ваших корреспондентов предпочел вариант: «Ого. Вау». Другой притворился, что поперхнулся брюссельской капустой.
413
(Очевидный каламбур здесь случаен… хотя один из ваших корреспондентов, спасаясь бегством в такси и слушая общие размышления Филта, ответил, что мы, несомненно, проникли в суть Макса настолько, насколько может пожелать проникнуть хоть один разумный организм. Последующее