Константин Симонов - Разные дни войны. Дневник писателя, т.2. 1942-1945 годы

Кстати, забавная подробность. Дверь в подвал была почему-то оклеена плотной черной фотографической бумагой, напоминая не то вход в какой-то склеп, не то комнату, где проявляют свои снимки фотографы.

– Даже ВЧ сюда провели, – сказал вместе со мной спускавшийся в подвал адъютант с такой гордостью, словно это было его личной заслугой.

Когда я вернулся, Москаленко спросил, ел ли я сегодня. Я сказал, что, в общем, нет, не ел. И он приказал дать мне поесть.

– И выпить дайте! – крикнул он вдогонку, как человек, который, не разделяя, все-таки сочувствует.

Мне дали тарелку с наспех устроенной закуской и водку, в которой Москаленко сказал, что это прекрасная венгерская водка, хотя я убежден, что он сам не только ее не пил, но даже и к носу не подносил.

Я выпил полрюмки этой водки и запил ее крепким чаем.

– Ну что, поедем на новый НП? – обратился Москаленко к Епишеву.

– А где ваш новый НП? – спросил я.

– За Зорау, левее него, на холме. Очень хороший обзор. Когда выезжали туда вперед, приглядел это место для НП. Прямо в воронке его там устроили, в которой уже один раз побывали. Заметили немцы, как на нем погоны блестят, – кивнул Москаленко на Епишева, – и стали стрелять. А мы с ним в воронку. Большая воронка от нашей бомбы. Сослужила, так сказать, двойную службу. Губанов, стулья возьмите, не забудьте, – обратился он к адъютанту. – Хотя и в воронке, а все-таки на стульях. Связь туда уже должна быть протянута. Ну что ж, пошли?

В это время ему позвонил один из командиров корпусов.

– Слушаю, – сказал Москаленко. – Так где же вы, в роще? В какой роще? Нет, все-таки в какой роще? – допытывался он терпеливо раздраженным голосом. – В той роще, про которую вы мне еще два часа назад докладывали, что вы в ней были? Ах, не в этой роще. А в какой же роще? Ах, вот в этой роще.

Он посмотрел на карту. Голос его не менялся.

– Ну, эта роща от той рощи, к вашему сведению, отстоит на двести метров.

И вдруг перешел со спокойного тона на яростный.

– Вперед! – закричал он. – Немедленно вперед! Некрасиво с вашей стороны так поступать, некрасиво, и больше ничего! Неужели же мне вас вперед палками гнать? Какое сопротивление? Никакого сопротивления у вас нет. Втягиваются в лес? Вы мне пять часов назад докладывали, что втягиваются. Вот так вы сами себе дело портите своими неправдивыми докладами! А если бы вы мне еще пять часов тому назад сказали, что не втягиваются, что вы не можете войти в этот лес потому, что оттуда сильный огонь, я бы вам дал мощную поддержку артиллерией, и вы бы давно вошли в этот лес и прошли его насквозь. А вы боитесь сказать о заминке, не делаете надлежащего доклада, и из-за вашего неправдивого доклада, из-за таких дураков, как мы с вами, люди жизни кладут.

Я внутренне усмехнулся этой уже не впервые услышанной мною дипломатической формулировке чрезвычайно резкого по существу выговора.

– Ну ладно, пойдем, – закончив разговор по телефону, сказал Москаленко и с трудом надел тяжелую бекешу. – Почему шинель не взяли? – обратился он к адъютанту.

– Утром прохладно было.

– Да, утром прохладно было, а надо было бы все-таки шинель взять. Захватили с собой стулья?

– Захватили.

– Ну пойдемте. А вы что, с нами? – обратился он ко мне.

– С вами.

– Хорошо. Пошли.

Мы вышли из дома и поехали вперед, через Зорау. Зорау все еще горел и был забит людьми и техникой, так что мы ехали через город около часу.

По дороге, когда мы застряли в пробке, я увидел дом с какой-то неестественно обвалившейся, выгнувшейся в сторону улицы стеной. Рядом с этой стеной была гора щебня, кирпича, и человек пятнадцать наших бойцов раскапывали эту гору. Рядом с ними стояло несколько женщин.

– Что там? – спросил я.

– Там пятерых детей засыпало, откапываем. Они там голос подают, все живые, в подвале засыпало, но не убило.

Бойцы трудились в поте лица. Один из них скинул гимнастерку и работал полуголый, потный, в полном самозабвении.

На окраине города мы окончательно застряли, но впереди в просвете улицы уже виднелась вдали та горка, на которой нам надо было оказаться, и мы пошли пешком.

По дороге Москаленко увидел шмыгнувшего мимо него бойца с белым свертком под мышкой. Боец проскочил и залез в кабину машины, думая, что спрятался от начальства.

– Ну-ка, ну-ка, вот ты, с барахлом, поди сюда, – сказал Москаленко. – Ну, поди сюда.

Боец вылез из кабины и подошел. Свертка он не прятал. Он так и оставался у него под мышкой и состоял из простыни, двух полотенец, полосатой рубашки и кальсон.

– А, белье себе достал, – сказал Епишев.

– Нет, ты мне скажи, зачем ты барахолишь, когда люди там умирают? – Москаленко ткнул пальцем на запад. – А?

– Мы, артиллеристы, отстали, в пробке застряли. Ждем, – сказал боец.

– Вот поэтому вы и отстали и застряли, что барахолите в то время, как другие люди там умирают, – сказал Москаленко.

– Никак нет, – вдруг сказал боец. – Это я себе, чтобы пушку свою протирать, взял.

Москаленко посмотрел на него, на торчавшие из свертка тесемки от кальсон и полосатый рукав рубашки, потом искоса посмотрел на меня. Я был так поражен этим находчивым ответом артиллериста, что не мог не улыбнуться. Москаленко посмотрел на меня, снова на бойца, усмехнулся и сказал:

– Вот черт, даже что начальству сказать, знает! – повернулся и пошел дальше.

Мы поднялись на холм, у гребня которого действительно была та самая здоровенная воронка. В нее притащили стулья на один из них сел Москаленко, на другой – Епишев, а на третий поставили телефонный аппарат. Но, как выяснилось, телефонной линии сюда не провели, а протянули ее немножко левее к маленькому курганчику, торчавшему, как пупок, на самом гребне холма. Капитан из комендантской роты подбежал доложить что наблюдательный пункт устраивается именно на этом пупке и показал рукой на возившихся там саперов.

– Так что же они там строят? – спросил Москаленко.

– Наблюдательный пункт, – сказал капитан.

– Какой же мудрец приказал им наблюдательный пункт там, на этом пупке, делать?

– Не могу знать, товарищ командующий.

– Прекратить, – сказал Москаленко. – Пойдите и прекратите.

Он уселся на стул и стал ждать, когда подведут телефонную линию сюда, в воронку. Ему сказали, что недалеко отсюда, в нескольких сотнях шагов, есть домик, куда уже проведен телефон и где находятся штабные работники 95-го корпуса. Но Москаленко почему-то не хотел идти туда и упрямо сидел в воронке, наблюдая в бинокль за тем, как на уходившей к юго-западу дороге неподвижно стоит длинная колонна.

– Не двигаются, черти, – сказал он. – Вот ведь безобразие!

Связисты уже бежали по полю и, разматывая катушки, тянули провода. Наконец дотянули до воронки и стали подключать телефон. Этим занимался офицер-связист, но дело у него что-то не шло, телефон не работал.

– Как, будет у вас телефон работать или нет? – лениво и тихо, но с обещавшим взрыв шипением в голосе спрашивал Москаленко. – Вы скажите, будет или не будет?

– Сейчас будет, уже другой аппарат несут.

– Где он у вас, другой аппарат?

– А вот, несут.

И действительно, через минуту уже принесли другой аппарат и подключили его, но и он тоже не сразу заработал, два или три раза проверяли слышимость.

Наконец Москаленко соединился по этому телефону с тем, с кем ему было нужно, но посреди разговора связь прервалась. Он опять соединился – связь опять прервалась.

– «Волга»! «Волга»! – кричал офицер-связист, пытаясь третий раз соединиться.

– А ну вас к богу, – сказал Москаленко. – Поедем, Епишев, прямо в корпус.

– Товарищ командующий, а как же телефон? Тут оставить или как? – спрашивал офицер-связист.

– Ну как, как? – вылезая из воронки, сказал Москаленко. – За мной же следом ты его не потянешь, значит, оставляй тут. Поехали.

Снова пробившись через пробку, мы проехали через ту лощину, где немцы днем клали снаряды. Там валялись растерзанные лошади и разбитые повозки. Мы поднялись дальше в гору, миновали ее и остановились в какой-то маленькой деревушке. И тут началась серия разносов. Сначала Москаленко встретил лейтенанта, командира комендантского взвода.

– Где ваш командир корпуса?

– Не знаю.

– Как же вы не знаете? Что у вас за корпус, что вы не знаете, где командир корпуса, а?

– Не знаю, – повторил оробевший лейтенант.

– Найдите мне командира корпуса.

– Он уехал.

– Так что же вы сразу не сказали, что он уехал? Куда уехал? Вперед или назад?

– Вперед уехал.

– Ну, тогда еще ничего. А кто есть тут поблизости?

– Оперативный отдел.

– Найдите мне кого-нибудь из оперативных работников.

Пока лейтенант бегал за оперативными работниками, Москаленко заметил, что по склону возвышенности окапывались бойцы. Один сидел почти у самой дороги в уже вырытом им неглубоком окопчике.

– Что вы тут делаете? – спросил Москаленко. Когда он особенно сильно раздражался, он говорил только на «вы».