Тайна Ольги Чеховой - Воронель Нина Абрамовна

— Как вы осмелились ходить по городу с саблей? Ведь это запрещено!

— Мне не запрещено, я гражданин Австро-Венгрии.

— Как это — гражданин Австро-Венгрии?

— Бывший военнопленный, жду разрешения уехать на родину.

Тут Оленька заметила легкий акцент своего собеседника, да и внешность его сильно отличалась от российских стандартов, его скорей можно было принять за цивилизованного кавказского горца.

— А саблю вам выдали при освобождении из плена?

Австро-венгр захохотал, обнажая красивые белоснежные зубы, тоже какие-то не русские — редко у кого из ее знакомых были такие.

— Вас что, в монастыре воспитывали? Я купил ее на барахолке!

— Там что, можно купить оружие?

— Вам, конечно, нельзя. А мне, пожалуйста, хоть пулемет, были бы деньги!

— А у вас, значит, деньги были только на саблю, но не на пулемет, — заключила Оленька, собираясь уходить.

— Хотите, я провожу вас? — заторопился незнакомец и потянулся к Оленькиному чемодану. — А то ведь к такой красавице опять кто-нибудь обязательно пристанет.

Оленька подумала, а что плохого, если этот красивый австро-венгр ее проводит, — с ним и без тяжелого чемодана у нее гораздо больше шансов добраться без потерь до тети-Олиного дома. Вряд ли он сбежит с ее вещами, если ждет разрешения вернуться на родину.

— Вы кто — австрияк или венгр? — спросила она, явно позволяя иностранному подданному идти рядом с ее чемоданом в руке.

Он, конечно, понял ее правильно и возликовал:

— Конечно, венгр — разве не видно сразу? Австрийцы похожи на летучих мышей! Разрешите представиться! Бывший лейтенант разгромленной австро-венгерской армии Ференц Яроши!

— А где вы жили до войны, лейтенант Ференц Яроши? — попробовала на язык имя лейтенанта Оленька. Имя звучало вполне вкусно, особенно когда ему сопутствовало привлекательное лицо и стройная фигура. — В Вене?

— Что вы! Я граф Яроши и жил в своем поместье под Будапештом.

— А где вы будете жить, когда вам позволят вернуться на родину?

— Увы, я это узнаю, только когда вернусь на родину. Если вернусь.

— А нет опасности, что вам на родине вспорют живот, как это сделали наши крестьяне своим графьям?

— А вы осведомленная девица, госпожа… — И вежливый венгерский граф осекся, ожидая, что его спутница назовет свое имя.

«А почему бы не познакомиться с этим привлекательным венгерским графом? — подумала Оленька. — Все равно мне придется развестись с Мишкой», — и призналась:

— Меня зовут Ольга Книппер-Чехова!

— О-о! Вы родственница великого писателя?

— Это очень сложно, — засмеялась Оленька. — Даже трудно произнести: я племянница его жены и жена его племянника.

— Еще раз, пожалуйста, мне по-русски трудно понять — жена племянника или племянник жены? Кто чей племянник? Чьей жены? Вашей?

Оленьке сжалилась над бедным пленным венгром и постаралась ему разъяснить:

— Моя тетя Оля — жена, нет, вдова великого писателя, а мой муж Миша — его племянник.

Венгр из ее речи понял главное:

— Так у вас есть муж? — разочарованно спросил он. — Как же он отпустил вас в ночь одну, да еще с чемоданом?

— Он — актер, — пробормотала Оленька, — у него каждый вечер спектакль.

— Ваш муж — актер! Племянник жены? Вы хотите сказать, что вы жена гениального Михаила Чехова?

— Ну да, — пролепетала Оленька, — жена…

— Хотите, я стану перед вами на колени? — воскликнул бывший граф и плюхнулся в хорошо подтаявший жидкий снег.

Оленька посмотрела на эту сцену со стороны, и она ей понравилась.

— Встаньте, граф, — подыграла она лейтенанту австровенгерской армии так, будто сама была герцогиней из прошлой жизни. — Мой муж этого не стоит. Завтра я собираюсь подавать на развод.

Граф Яроши растерялся. Отряхивая снег с колен, он спросил:

— А вам не повредит, что я вас провожаю?

— Мне уже ничего не повредит! — продекламировала Оленька и хотела было расплакаться, но передумала, вспомнив, что слезы ее не красят.

Когда Ада открыла им дверь Ольгиной квартиры, она глазам своим не поверила — ее несчастная, обиженная судьбой сестра стояла перед ней сияющая и красивая как никогда, а за ее спиной маячил незнакомый бравый офицер. Какое-то неведомое чутье подсказало Аде, что этот вновь явленный красавец с саблей — офицер и грядущий муж Оленьки. Ее сердце стиснулось привычной досадной завистью — опять, как всегда, Оленька ее обскакала!

Ольга

Ольга никогда не обманывала себя, с младых ногтей понимая, что она далеко не красавица. И не старалась ею казаться. Она была достаточно умна и изобретательна, чтобы всегда выглядеть интересной женщиной. Ей не судилось сразу выскочить замуж по любви, как ее невестке красотке Лулу, а пришлось терпеливо ждать, когда появится ОН, способный оценить ее достоинства, и дождалась — трудно представить себе лучшую партию для нее, чем Антон Чехов. Решившись выйти за него, Ольга отмахнулась от круживших вокруг него легкомысленных актрисок, которых называла антоновками, и не испугалась нависавшей над ним угрозы смертельной болезни. По прошествии времени она даже оценила в глубине души преимущества этой страшной болезни — кто знает, сумела ли бы она с годами удержать стареющего мужа при его нестареющей склонности к антоновкам.

А теперь, даже в условиях полного крушения привычных устоев, она осталась первой дамой лучшего театра России. Жаль только, что даже этот почетный титул не смог оградить ни ее, ни ее племянниц от голодного прозябания. Подумать только, как она расплакалась, когда жених Оленьки, бывший граф Ференц Яроши, принес ей в подарок на день рождения пять куриных яиц.

— Откуда такое богатство? — спросила она, улыбаясь сквозь слезы.

— Из скромного пайка пленного офицера вражеской армии согласно условиям Версальского договора, — объяснил граф.

Расплакалась она потому, что впервые за полгода увидела куриное яйцо. Зато графа Яроши она видела каждый день — он как прилип к Оленьке в первый вечер их знакомства, так и не отлипает. Даже в контору гражданских регистраций сопровождал ее, когда она разводилась с Мишей. Так что теперь она собиралась замуж за Ференца, чтобы уехать с ним за границу.

А пока что сама Ольга готовилась к гастрольной поездке на юг России. Юг выбрал руководитель гастрольной труппы Василий Качалов, а Ольга не возражала: на юге живет хороший зритель, там можно есть яйца, запивая их молоком, а главное — она надеялась найти хоть какой-нибудь след пропавшего без вести Лёвы.

Первым городом для начала гастролей они выбрали Харьков. Ольга обожала Харьков — каштановые аллеи его парков, тихие, затененные деревьями и выстланные узорчатой керамической плиткой улицы, невысокие, элегантные дома. Они напоминали ей провинциальный немецкий городок, в который она когда-то увезла Антона умирать — тогда особенный немецкий уют слегка скрасил для нее трагизм тех дней.

Они приехали в Харьков в конце мая и были приятно поражены резким отличием настроения на весенних харьковских улицах от мрачного уныния московских. Особенно бросались в глаза выражения глаз здешних прохожих — у них был вид сытых людей, в отличие от голодного облика москвичей. Это приятное впечатление подтверждалось обилием уличных лотков, торговавших мороженым и пирожками, мимо которых порхали стайки нарядных дам в весенних туалетах и красивых шляпках. Потрясенные этим изобилием актеры МХАТа сходу так объелись мороженым и пирожками, что отказались от ужина в ресторане, а заперлись в своих гостиничных номерах и заснули блаженным сном сытых.

Благополучные жители университетского города Харькова с восторгом встретили московский театр, и все билеты были быстро распроданы. Особенно полюбился харьковчанам «Вишневый сад». Несмотря на подернутую печалью тональность спектакля, зрители вместе с актерами погружались в навсегда ушедший комфорт прежней жизни. Да-да, приходилось признать, что та, ушедшая, проклятая всеми видами искусства, жизнь была чертовски комфортной, и жаль, чертовски жаль, что она ушла навсегда.