Газета Завтра Газета - Газета Завтра 919 (26 2011)
Чем я отличаюсь от стрингера — стрингер работает на издания, которые больше платят. Я же…Как говорится, души наши принадлежат Богу, всё остальное "Комсомольской правде". Сегодняшняя "Комсомолка", процитирую своего главного редактора, это коммерческий проект. Аудитория воспитана телевизором, поэтому мы вынужденно ориентируемся на яркую обёртку, скандальную подачу материалов. При этом газета смогла сохранить костяк серьёзных авторов. А читатель у "Комсомольской правды" настроен патриотически. Нас читает по большей части провинция — общее настроение там таково. В Беслане меня подобрали с садовой скамейки и отвели к себе домой, потому что "Комсомолку" в той семье выписывали с конца 30-х годов.
"Завтра". Какова культура поведения журналиста на войне, какое необходимо снаряжение? Можно ли брать в руки оружие? Как весь опыт отражается в материале? Насколько этично тех же грузин, которые тебя "не закопали", информационно "закапывать"?
Д.С. Очень неэтично. Где-то в глубине души я даже понял Масюк. Такая же ситуация была в Ливии — мы находились среди повстанцев, но, по сути, душой были на стороне Каддафи.
Критерий профессионализма военного журналиста я как-то сформулировал следующим образом: в городе, через который прошла война и который закрыт на комендантский час, за 15 минут найти кров, друзей и прикрепиться к горячему трёхразовому питанию. Всё остальное — побочно. Не должно быть никаких военных вещей. Сейчас многие носят вещи, "закошенные" под военные бренды, — даже этого стоит избегать. Лучше всего, если ты будешь одет во что-то серое. При этом бомжом тоже не стоит выглядеть.
Я, например, столкнулся с тем, что мои огромные часы Casio приходилось в Грозном оставлять в сейфе на базе ОМОНа. Сказали: попадёшь под безадресную зачистку и ничего не докажешь. Оказалось, что это любимые часы ваххабитов. Пять будильничков — пять намазов, термометр, барометр, высотомер, компас — идеальный прибор для лазания по горам. Плюс есть подстройка времени по радиолучу, что, как мне сказали, открывает большие возможности для бородатых людей с тротилом и детонаторами. Командир чеченского ОМОНа мне сказал, что он бомбу с радиоприводом из них за 15 минут сделает.
Что касается оружия. В Чечне была и есть такая структура — республиканский чеченский ОМОН, который был на страшных ножах с новой властью. "Кадыровский" спецназ в 2004-5 гг. нёс минимум потерь в войне с боевиками, а в чеченском ОМОНе за раз могло погибнуть 18 человек, когда их подорвали прямо на выезде с базы. Заместителем командира там был Бувади Дахиев, Царствие ему Небесное. Я не понимаю, почему Кремль не сделал на него ставку, выбирая наместника для мятежной республики; это был человек с огромным авторитетом, к тому же ни единого дня не воевавший против нас. После первой чеченской его сдали, он скрывался в Москве, после второй его демонстративно убили.
Тогда я мотался по горам, я отрабатывал шахидок, подорвавших самолёты на Ростов и Волгоград. У нас в "Комсомолке" есть фирменная фишка, которая может показаться кому-то не очень этичной. После взрыва шахидок опознают через двое-трое суток, и можно найти их родственников, посмотреть им в глаза, понять, в какой среде будущие шахидки выросли. Был в горах, в ваххабитских сёлах, где не было никакой власти. Меня поразило, что шахидка, подорвавшая ростовский самолёт, была больна полиомиелитом, и её в детстве в ростовском госпитале вылечили. Не знаю что это: совпадение или дьявольщина какая-то. По Чечне я ездил с двумя ребятами из чеченского ОМОНа, видел на каком они взводе, и знал, что если мы на что-то нарвёмся, они живыми не выйдут. У них на заднем сидении валялся ржавый автомат, "сучка". Вот его я и попросил у омоновцев: не ровен час куда-нибудь встрянем, вы будете отстреливаться, а я, что же: как пассажир сидеть и по сторонам смотреть? Почистил его и с ним ездил.
"Завтра". Как надо вести себя по отношению к населению — заметно выделяться или наоборот, сливаться?
Д.С. С Коцем обсуждали эту проблему и пришли к выводу, что иногда чрезмерная мимикрия может сильно повредить. Хотя в Чечне нас иногда выручало то, что небритые, с рыжими бородами, мы становились похожи на чеченцев.
Когда мы работали в Косово, всё было по-другому. Карла дель Понте заявила о том, что в Косово процветала торговля органами, и мы исследовали тему, объехали за неделю все сербские анклавы. Было понятно, что следов тайных лабораторий мы не найдём, поэтому искали родственников молодых людей, которые пропали в 1998 году, в короткий период безвременья. Таких людей мы нашли. Родственники знали, что в течение нескольких месяцев после похищения их сыновья, внуки, племянники были живы, албанцы брали для них одежду и еду, при этом отказывались от любых выкупов. Понятно, что нужно было похитителям.
В Косово нас спасало то, что мы арендовали грамотную машину, не пожалели денег и наняли красный ленд-ровер. И нас принимали за западную миссию. За несколько дней до нашего визита в Приштину застрелили в затылок болгарина. Его всего лишь спросили, который час, он ответил по-болгарски, решили, что по-сербски и убили.
В последний день поездки, ночью мы оказались на автовокзале в Приштине, откуда должны были уехать на обычном автобусе в Белград. И почти кожей почувствовали, что вот-вот начнутся проблемы. Тогда я разделся до пояса и начал спокойно мыться под каким-то краном с водой, а Коц купил хот-дог и два кофе. Вели себя предельно нагло — и это помогло. К нам никто не подошёл, хотя поначалу хотели.
"Завтра". В чём же, на ваш взгляд, специфика последних арабских революций?
Д.С. На египетской революции я заметил такую вещь. Вокруг каирской площади Тахрир с раннего утра появлялись обученные группы людей, они стояли на магистралях, на развязках и зазывали проезжающих. Когда набиралось человек пятьдесят, их гуртовали, впереди шли активисты с зажигательными кричалками, очень похожими на фанатские, таким образом очередная группа приходила на площадь Тахрир и начинала митинговать. Эта стихия была вполне управляема. Было объявлено, что на площади Тахрир собирается миллион человек. Это физически невозможно. Сто тысяч было, возможно, даже несколько больше. Но Каирская агломерация — это 25 миллионов. Огромное число людей сидело по своим кварталам, разлив горючую смесь по бутылкам от кока-колы, с ножками от столов и ждали, когда революционная толпа пойдёт громить лавки. То есть хватало тех, кому эта революция была совсем не нужна.
В Ливии я дошёл, что называется, до точки сборки. Дома хочется на войну, на войне хочется домой. В Ливию у меня было два захода на цель. Сначала я сменил там Сашу Коца. Чуть ли не в аэропорту разошлись в разные стороны.
По отработанной схеме я доехал до Аль-Саллюма… Это не туристический Египет: совершенно жуткая помойка, роммелевские места, где итальянцы и немцы во время Второй мировой катались на танках.
В первую поездку я всё-таки попал в Ливию. Один из критериев профессионализма любого журналиста — это упорство. Тебя гонят в дверь — ты лезешь в окно. Трёшь морковку, пока кровь из пальцев не брызнет. У меня в паспорте шесть штампов о выезде из Египта и только два о въезде. Таможенники были весьма удивлены, но были рады продать мне на каждый выезд пятнадцатидолларовую визу. Я пересекал границу с Египтом пешком, и раз за разом возвращался обратно.
Я чувствовал, что будет неприятная поездка, правда, не знал, что следующая будет ещё неприятнее. Съездил в Свято-Боголюбовский монастырь, где за меня молились, и по совершенно удивительному стечению обстоятельств, когда у меня начинались какие-то проблемы, монастырь выходил на связь. Когда я в четвёртый раз пытался прорваться в Ливию, никакой охраны на границы не было. Там стоял пост местной повстанческой полиции, которой русские журналисты ужасно не понравились. Причины стали ясны позже. Это была грамотно срежиссированная информационная политика. В те дни к Бенгази подошли войска Каддафи, и повстанцы побежали. Сообщалось, что в Бенгази уличные бои, что войска Каддафи насилуют и убивают. Но войска Каддафи не дошли до Бенгази. В этот ключевой момент вмешалось мировое сообщество, началась бомбёжка. Западные журналисты смотрели на нас круглыми глазами: куда вы едете?! Ливия для въезда и работы журналистов была закрыта на несколько дней, и мы под этот запрет попали. Нашу настойчивость оценили по достоинству. Второй раз на блокпосте нам сказали: ещё раз появитесь — мы вас расстреляем. В третий раз нас отбили египетские пограничники, выбежали нам навстречу. Но ливийские повстанцы нашли нас на египетской территории, и натужно улыбаясь, сказали: "Пойдёмте с нами, мы вас отвезём в Тобрук". Фотограф, который был со мной, а он работал в первую чеченскую войну, пошёл за ними, как сомнамбула. В этот момент мой телефон соединился с матушкой Марией из монастыря. Мелькнула мысль — не случайно! Я коллегу успел достаточно жёстко остановить, времени на разговоры не было, я просто придержал его рукой и несильно, но незаметно, ударил по печени. Он очнулся, вышел из оцепенения и потом заметил, что очень похоже на чеченский вариант. Так в 1999 году попал корреспондент ИТАР-ТАСС Владимир Яцына, которого боевики потом расстреляли.
