Егор Гайдар - Государство и эволюция

Все это показывает, что ленинский "социализм" глубоко лежал в русле русской истории, был органичен для царства "Малют, Иванов, Годуновых" и империи "Павлов, Аракчеевых, Петров". Он представлял собой развитие одной из линий державной истории. Конечно, в российский организм Лениным был занесен вирус, но и сам организм был готов его воспринять. Только это не был вирус анархии и разрушения государства, чего боялись наиболее крепколобые государственники строгого режима. Как раз наоборот, это был вирус патологического, злокачественного усиления, разрастания государства.

Вечный российский выбор – к саморазвивающемуся гражданскому обществу или самодержавно-восточной деспотии? – был наконец сделан. Было, однако, в чертежах ленинского социализма нечто абсолютно свое, уникальное, что резко отличало его и от всех западных аналогов государственного монополистического капитализма (империализма), и от классических образцов азиатского способа производства, – то, что хотя и было связано с русской самодержавно-бюрократической и общинной традицией, но принципиально отрицало многое в ней.

Соединение восточной деспотии (диктатуры) в политике, государственного монополизма в экономике и коммунистической идеологии, отрицающей частную собственность, – только в этом органическом синтезе, скрепленном кровью и подогретом на огне гражданской войны, возникает поистине тоталитарный монолит.

Дело в том, что хотя при "азиатском способе производства" не развивалась традиция уважения, традиция законности частной собственности, но не развивалась и традиция ее отрицания. Тем более такая идеология немыслима при государственном капитализме. Подобной идеи отрицания частной собственности, и юридически, и социально-психологически насаждаемой государством, пожалуй, вообще не было в известных нам обществах.

Между тем именно жесткой, жесточайшей ликвидации и делегитимизации самого понятия частной собственности добивались Ленин, большевики. Он это делал, несомненно, из доктринерских, начетнических побуждений. Однако объективно это оказалось как раз "недостающим звеном", как любил выражаться Ленин, чтобы замкнуть уникальную цепь поистине универсальной, невиданной ранее диктатуры, чтобы достроить до логического совершенства восточную деспотию. Именно здесь корень, ядро нового строя в истории, тоталитарного строя в его коммунистической редакции. Поэтому, кстати, коммунистический вариант тоталитарного строя был "совершеннее" по конструкции, чем фашистский (там, как известно, соединялись государственный капитализм, политическая диктатура и иная государственная идеология – шовинизм-расизм).

Не притеснение частной собственности, а ее радикальное искоренение, юридическая ликвидация и делегитимизация в сознании общества – вот основа тотальной, монолитной государственной политико-экономической диктатуры. Тут проходит четкий водораздел между "империализмом" и "социализмом". Таким образом и возник социализм как высшая (последняя) стадия азиатского способа производства.

Азиатский способ производства и его "европейская проекция" – государственно-монополистическое производство, – для того чтобы приобрести внутреннюю завершенность, предполагали элиминирование частной собственности, захват ее государством. Конечно, это была бы завершенность абсурда… Это был бы выход за пределы известной истории человечества – и "западной", и "восточной" – в некое новое измерение. Тоталитаризм вообще любит окончательные решения, перечеркивающие всю предыдущую историю. Германский тоталитаризм искал окончательное решение еврейского вопроса, российский – окончательное решение "рыночного" вопроса.

Конечно, для морального оправдания таких экстремистских шагов необходима мощная идеология, прикрывающая тотальную экспроприацию собственности государством некими сверхпривлекательными утопическими лозунгами. Роль этой идеологии и выполнял социализм, провозглашавший, разумеется, не "огосударствление", но исключительно "обобществление" собственности и, как следствие, резкую гуманизацию всех социально-экономических отношений. При этом фактически как раз не отрицалось, что собственность будет принадлежать государству. Для того чтобы здесь перепрыгнуть через логическую пропасть и ухитриться поставить знак равенства между огосударствлением и обобществлением, нужна была определенная словесная эквилибристика – объявлялось, что само всемогущее государство при благодетельной диктатуре компартии каким-то чудом "отмирает".

Окончательная формула Ленина может звучать так:

социализм = политическая диктатура партии + государственно-монополистическая экономика + коммунистическая идеология. Поскольку это не механическая сумма, а синтез, то все части претерпевают изменение внутри единого общего контекста. Здесь уже не остается традиционного "империализма", хотя и загнивающего, но все-таки государственного капитализма, предполагающего рынок, частную собственность и т.д. Нет, здесь действительно возникает качественно новый строй, принципиально отличный от своих предшественников, – строй, где рынка в принципе нет.

Глава IV

Частная собственность номенклатуры

Коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: упразднение частной собственности.

Бюрократия имеет в своем обладании государство… Это есть ее частная собственность.

I

История отношений между номенклатурой и номенклатурным государством, история их мучительных противоречий и отчуждения первой от последнего еще не написана. Но можно констатировать: строй был разъеден изнутри его собственным правящим классом. В свое время Маркс писал, что буржуазия "производит прежде всего своих собственных могильщиков". Коммунистическая олигархия сама стала могильщиком своего строя, впрочем, могильщиком расчетливом и корыстным, надеющимся обогатиться на собственных похоронах, точнее, превратить похороны своего строя в свое освобождение от него и рождение нового… тоже номенклатурного строя.

Проявилось это и в 1989-1991 годах. Я уже не говорю о том, что наиболее активная часть либерально-демократической интеллигенции ("прорабы перестройки") вовсе не относилась к числу диссидентов – в большинстве своем это, напротив, были люди, так или иначе связанные с властью. Но это как раз почти неизбежно при любой революции, которой предшествует революция духовная.

Гораздо важнее и нетривиальнее было то, что самые массовые отряды собственно номенклатуры – и хозяйственной и даже политической – вполне спокойно и достаточно сочувственно отнеслись к "антикоммунистической революции". Поэтому она и произошла так легко, бескровно и в то же время осталась "половинчатой", а для многих обернулась обманом их социальных ожиданий и надежд.

Ну и, наконец, совершенно очевидным стал характер номенклатурно-антиноменклатурной революции, когда все увидели, что именно номенклатура (и ее "дочерние отряды" вроде так называемого комсомольского бизнеса) прежде других обогатилась в ходе раздела собственности. Получили права гражданства термины "номенклатурная приватизация", "номенклатурный капитал" (и капитализм), "номенклатурная демократия".

В манихейском[43] сознании части нашего общества, пораженном "манией заговоров", возникли в связи с этим идеи мирового заговора номенклатуры, инспирированного, естественно, из Вашингтона и Тель-Авива ("Но чу! Катастрофа запланированная. Настоящий волчий сговор – за ним стояли триллионы США, процессу дали ход именно они"), вплоть до откровенно параноидального бреда про "агентов ЦРУ в Политбюро" и тому подобных галлюцинаций[44].

Однако настоящий анализ проблемы нам еще предстоит. В 1990-1991 годах у нас, безусловно, произошла мировая геополитическая катастрофа вне зависимости от ее оценки, со знаком "+" или "-". Она была неожиданной для большинства не только советских людей (включая диссидентов), но и для советологов. Так, в середине 80-х годов известные историки А.Некрич и М.Геллер писали: "Приближаясь к своему 70-летию, государство, рожденное в октябре 1917 года, завершает восьмое десятилетие XX века как последняя мировая империя. Над советской зоной – от Кубы до Вьетнама, от Чехословакии до Анголы – никогда не заходит солнце… Успехи системы очевидны". Именно таким было мироощущение Запада, панически боявшегося советской агрессии.

Причин краха коммунистической системы множество. Но нас в соответствии с основной темой интересует внутреннее разложение, идущее сверху социальное и психологическое перерождение элиты, а как следствие этого – политическое и экономическое перерождение системы.

С первых дней советского режима номенклатура, держащая глухую оборону от собственного народа и от мира, решает извечный для нее вопрос: каковы гарантии от "реставрации капитализма"? Главной же гарантией всегда было одно – постоянное усиление власти самого "гаранта", коммунистической элиты. И именно эта элита и стала основным "реставратором".