Евгений Головин - Сентиментальное бешенство рок-н-ролла
Трудно долго держаться на плаву в таком потоке, это не удалось даже Роб-Грийе, написавшему, в конце концов, весьма судорожную книгу "Дом свиданий". Срединная позиция имеет свои большие преимущества — гораздо спокойней жить вне социума и вне индивидуальности, наблюдать расчетливым мозгом за телесно-душевными перипетиями. Однако и нейтральный рецептор чувственных данных, как и все подлунные креатуры, подвержен трению. В смысловой полифонии Василия Шумова нейтральное восприятие составляет лишь одно из направлений, хотя и весьма серьезных. Возможно, он и по характеру нейтрален и, поддаваясь тем или иным увлечениям, не забывает, подобно ваньке-встаньке, о точке равновесия. Есть у него занятная песня о двух петухах (1986 г.), где вопрос о нейтральном и активном (страстном) восприятии остается нерешенным. Жили два петуха — дворовый и флюгерный (аллюзия на сказку Андерсена). Дворовый, как и положено, задавака и гуляка — "…во дворе он главное лицо… Курицы спешат за ним гурьбой…" флюгерный, в "своей квартире на шпиле" — самовлюбленный, преисполненный сознанием высоты. Можно много чего сказать о символике флюгерного петуха, но здесь речь не о том. Сторонний и высший наблюдатель, он надменно созерцает тщету мира сего и тщету суматошной жизни своего дворового собрата — может быть, присутствовал при бесславной кончине его свойственников и сородичей. Отчужденный и независимый, он повинуется одному только ветру, но свобода от поисков корма и назойливости соплеменников куплена дорогой ценой — в любую погоду он обязан пребывать на посту, не имея шанса укрыться в курятнике. Свобода, одиночество, холод, жизненная мудрость — понятия взаимосвязанные. Итак:
Флюгерный чихнул и глянул вниз,Дворовый посмотрел зачем-то вверх,Их взгляды случайно пересеклись —Они стали врагами мгновенно.
Песня завершается вопросом: "Но кто из них был главным?" Риторический, на наш взгляд, вопрос. Они принадлежат разным сословиям: один — философ, другой — боец. Можно их также представить двумя аспектами единого существа — индивидуальным и социальным, созерцательным и деятельным, молчаливым и горластым. Это социальное и внутреннее «я» — их взаимоотношения всегда оставляют желать лучшего.
Полагаю, вся эта проблематика не была и не будет чужда Василию Шумову. Когда-то он играл в хоккей — кажется и сейчас не забыл увлечения сего, юность провел в Измайлово — одном из самых «урловых» московских районов. Вероятно, ему не раз приходилось решать инфайтингом спорные вопросы. Однако вопрос "кто из них главный?" подобным способом не решить.
Дело в том, что наблюдателю в "квартире на шпиле" необходимо наблюдать не только за пестрой суетой птичьего двора, — это предоставит лишь отвлеченную информацию, — но в основном, за поведением своего действующего «двойника». И жилец на шпиле может сказать своему суетливому другу пару теплых слов. Подумаем над весьма необычной для Василия Шумова песней "Криминальная Раша" (Russia, Россия, альбом "Голливудский василек"). Песня начинается простым, понятным бойцу обращением:
Так где же все твои мечты, парень,О справедливостиИ благополучии:Неужели к двадцати годамВсе твои грезы, парень,Улетучились?
Следует отметить фонетически удачное название "Криминальная Раша" — это гораздо эффективней официальной, помпезной "Криминальной России". Разумеется, «парень» — слово конвенкциональное, и автор может иметь в виду кого угодно. В том числе и себя — школьника среди школьников, парня среди парней. Привилегированный наблюдатель продолжает:
Тебя незаметноПрибирают к рукамБеспощадный дядя ВитяИ боевая Наташа.Они для тебяПриготовили местоВ дырке их патронташа.Это Раша, май френд,Криминальная Раша.
Стилистически примечательна очень редкая для автора сложная метафора (дырка их патронташа — место для тебя) и сильная фонетическая суггестия — это Раша, май френд. Но более всего любопытны содержание и настрой, общая интонация скучной, монотонной, жестокой обреченности. Песня, вероятно, реминисценция, поскольку сделана в Америке в девяностые годы. Совершенно неважно, случилось ли нечто подобное с автором или с кем-нибудь из его друзей или со знакомыми друзей. За обшарпанным фасадом Совдепии всегда представляются черные, глубинные кошмары-лабиринты жутких подземных городов, громадные, закутанные колючей проволокой, таежные зоны, где тысячами белесых, мутных огоньков мерцают глаза живых мертвецов. И когда мальчики из интеллигентных семей рвутся к «романтике», дабы хоть чуть-чуть расстроить заводную машинку своей жизни — школа, родители, институт — за водочным перегаром и нескладной матерной бранью они начинают чувствовать… ужас Совдепии. Многие из нас в юности встречали этих самых Витьков, "беспощадных дядей" и "боевых Наташ" и натыкались за мутной ласковой беседой на их колкий, оценивающий взгляд. Конечно, это не только советская проблема, вовлечение подростка в преступную среду — дело житейское, виртуозно изображенное Германом Гессе, Робертом Музилем, Генрихом Манном, если учитывать только великие имена. Но "криминальная Раша" нечто иное. Бездонный провал, вой всемогущей метели, неизбежная гибель.
Год за годомТебя окружают мордыОдна другой краше,Хочешь не хочешь,Сиди и глотайИх кровавоТруповатую кашу.
За годы советской власти образовалось чудовищное представление о человеке, поражающее своими крайностями. Официоз внедрял образ клинического фанатика, днем и ночью мечтающего, как бы поскорей пожертвовать собой "ради блага народа", но "лучшим сынам" грезился стальной авторитет, способный принести в жертву сколько угодно граждан ради приятствия "смешать их с дерьмом". Человек пытающий, человек пытаемый — пограничные столбы человека вообще, удаль пытающего, терпение пытаемого — главные добродетели. Все остальное — более или менее «дерьмо». Разговор об это субстанции, о простых физиологических процессах, почему-то всегда взвинчивает советских (русских) людей. В структуре любой нации существуют иррациональные пустоты, у советских (русских) это — отношение к фекалиям, возможно, и вправду объяснимое хроническим отсутствием общественных туалетов. «Пахан», "бугор" — это звучит гордо, остальные — будь они семи пядей во лбу — дерьмо. В интересующей нас песне это также отражено:
И хоть был тыНе самым тупым,В результате оказался ты у параши…
Так-то, май фрэнд, это "криминальная Раша". Получился почти классический рок-н-ролл, только тяжелый в душевном плане. Композиционно ответственные рифмы — "Раша — папаша — параша" — не улучшают настроения. Одна из немногих трагических песен у Василия Шумова. Любопытно, что клеймо homo soveticus, почти незаметное за десятилетия пребывания в России, довольно быстро проявилось в Лос Анжелесе. Ностальгия, надо думать.
Еще и вот почему трагична эта песня: она касается одной из ситуаций крайне опасных для метафизического здоровья. Немного мистики, совсем немного. Есть состояния вне жизни и смерти, часто называемые состоянием зомби или негативного бессмертия. В Дагомее и на Гаити считается: человек может попасть в такое положение или его можно околдовать так, что он станет зомби (точнее, "ронга") еще при жизни, поскольку теряет связь со своим "вертикальным измерением" или внутренним «я». Тягучий бездонный провал "криминальной Раша" растворяет такую связь — в песне этот момент акцентирован. Возвращаясь к символике предыдущей песни, можно сказать: ни в коем случае социальный (дворовый) петух не должен пропадать из поля зрения флюгерного, но, в то же время, и не должен подавлять свою активность ради одинокого наблюдения жизненных передряг из "квартиры на шпиле". Сложнее говоря, надо постоянно иметь в виду тонкие взаимосвязи центробежных и центростремительных порывов. Однако автор песни "криминальная Раша", по-видимому, считает ситуацию безвыходной:
Годы пребыванияВ игнорацииПриводят, парень,К полной самоликвидации.И ты будешь сваренВ том же общем котле,До тех пор, пока ты, парень,Стремишься туда, куда все.
Песня проходит черной нитью в композициях Василия Шумова, но это не единственная такая нить. Автор широко понимает идею эксперимента и не ограничивается "формалистическими поисками", как сказали бы лет двадцать назад. Его подход к проблемам экзистенциальным ненационален и очень современен. Я имею в виду следующее: русские, привыкшие к своим бескрайним пейзажам, думают, что всякое событие, как путника в степи, можно разглядеть издалека, и что, скорей всего, оно не произойдет и мимо пройдет. Поэтому для них "в мире быть" ("in der Welt sein" Хайдеггера), то есть внезапная встреча с каким-либо событием всегда шок. Русских ничего не стоит застать врасплох — в истории масса тому подтверждений. Для русских Бог, космос, Россия — нечто такое, что может случиться, а может и нет. Все это надо предварительно обсудить за чаем и водкой — наша "национальная болезнь" по мнению западных европейцев. В этом смысле Василий Шумов резко расходится с русской традицией. Он, похоже, чувствует: «время» — абстрактная категория, события взрываются неожиданно и сами по себе. По крайней мере, такое впечатление остается от песни "Случай в метро" (альбом "Тектоника").
