Виктор Топоров - Жёсткая ротация
Антиалкогольная кампания закончилась именно тем, чем и должна была, — палёной водкой в немереных количествах, пивом, клеем и другими «синтетическими наркотиками». Кваса так и не завезли никуда, кроме деликатесных лавок и duty free, да и пить его как-то в лом. Перестройка, двадцатилетнюю годовщину которой мы нынче празднуем, закончилась точно так же.
2005
Наши новые меритократы
Строго говоря, Общественную палату на отечественный манер придумал ещё М. С. Горбачёв. Только он тогда не знал, что она так называется.
Произошло это при подготовке к Первому съезду народных депутатов СССР. Когда, наряду с прямым (и альтернативным) избранием делегатов, в дело пошли и «сотня» от КПСС, и «десятки» от крупных общественных организаций, и «единицы» от каких-нибудь филателистов с конькобежцами: целая Общественная палата в семьсот с лишним душ в рамках полуторатысячного съезда!
Горбачёвская идея заключалась в том, чтобы, совместив демократию охлократического оттенка, возникающую в результате прямых выборов, если они разражаются как гром среди ясного неба, с меритократией (то есть, буквально, с властью достойных, с властью людей, обладающих известностью и неоспоримыми заслугами в той или иной области человеческой деятельности), создать работоспособную конструкцию, обладающую определённым потенциалом для дальнейшей демократизации общества: охлократия + меритократия = демократия. Хотел как лучше, а получилось известно как.
И всё же Общественная палата по-Горбачёвски и впрямь обладала демократическим потенциалом — взять хотя бы наделавшую шуму историю включения-невключения А. Д. Сахарова в «академическую» квоту. К тому же «общественники», попав на съезд, становились полноправными его делегатами. Чего, увы, не скажешь про формируемую сейчас Общественную палату при президенте страны — реализуется идея сугубо монархическая (разумеется, квазимонархическая, по схеме президент = царь) как по замыслу, так и по исполнению.
Да ведь и впрямь цветущая сложность общественной жизни представлена в палате не то чтобы однобоко, но как-то, знаете ли, предвзято. Вглядитесь в список первой трети: кто в нём не состоит в «Единой России»? Нет, не спешите с частными опровержениями, позвольте переформулировать вопрос: «Кто из этих сорока с лишним человек отказался бы вступить в „Единую Россию“, будь ему оказана подобная честь?» — и вы убедитесь в справедливости вышесказанного. А что, вторую треть они сами наберут из Лимонова с Каспаровым и иже с теми? Как бы не так! А две трети общими усилиями наберут сплошных еретиков и раскольников в третью, последнюю, треть из регионов?
Вот и получим Общественную палату из того же, по слову Шекспира, вещества, что и Думу с Совфедом. И превратится она — тут наши новые «общественники» вспомнят о своих прямых обязанностях по основной профессии — в очередную лоббистскую структуру. Алина Кабаева попросит на гимнастику, Валерий Фадеев — на журналистику, доктор Рошаль — на педиатрию, и так далее. Люди всё достойные — меритократы — и просить будут не для себя, а на дело. Перед глазами — пример депутата Мосгордумы стихотворца Евгения Бунимовича, при котором в столице бурным ключом забила напрочь исчезнувшая было поэтическая жизнь.
Дурного в этом, естественно, нет. Хорошего — немного, но, обладая изрядным оптимизмом, его ростки разглядеть можно. Потому что у каждого из «общественников» будет иметься определённая обратная связь — пусть не с обществом, но с тем сегментом общества, который он — при всей заранее заданной благонадёжности, чтобы не сказать верноподданности палаты, — представляет. Пусть и по щучьему велению президента, но представляет. Тогда как Дума — в особенности формируемая исключительно по партийным спискам — не представляет никого и обратную связь поддерживает исключительно со Старой площадью.
По сути дела, создание Общественной палаты — ещё один шаг в сторону формирования корпоративного государства. И не исключено, что именно сюда из чисто бутафорской Думы постепенно перетечёт главное, а именно — формирование социальной составляющей бюджета. Особенно если «общественники» в дальнейшем сумеют пролоббировать и телетрансляцию собственных заседаний.
Вы скажете, что так не бывает? Согласен. Но и по-другому у нас не бывает тоже.
2005
Не умеешь — не берись
Налицо парадоксальная политическая ситуация: власть, отдадим ей должное, раз за разом проваливает всё, за что берётся, тогда как оппозиция столь же последовательно и неуклонно проваливает любые попытки перманентными провалами властей в собственных интересах (не говоря уж об интересах страны) воспользоваться. Проваливает институционально — и это как раз понятно: оппозицию согнали с думской трибуны и запугали в субъектах федерации, — но проваливает и эмоционально, не умея поднять массы на протест даже в тех случаях, когда они и сами рвутся в бескровный бой.
Не зря же чуть ли не самыми серьёзными оппозиционерами слывут сегодня нацболы — они хоть что-то делают. Но лимоновцев у нас (вместе с сочувствующими) пятнадцать тысяч, а, допустим, «яблочников» — восемьдесят тысяч плюс четыре миллиона голосов на выборах. Не говоря уж о коммунистах. Что делают они? Или, поставим вопрос жёстче, как ухитряются они вести себя так, чтобы оставить многомиллионные массы безучастными? Не равнодушными — народ раздражён властью, лгущей внаглую, держа его не столько за дурака, сколько за лоха, — но именно безучастными, то есть не принимающими участия в акциях и не подхватывающими призывы? И не в призывах ли как раз дело? «Вали Путина!», «Даёшь демократию!», «Свободу Ходорковскому!» — что ещё? Ах да, отмена льгот — но протест против неё — и только против неё — оказался всё же более или менее массовым. А как обстоит дело с остальными требованиями оппозиции?
Власть мы, так или иначе (всеми правдами и неправдами), выбрали. Может быть, в самый последний раз — и любые выборы, а не только губернаторские, скоро отменят, — но выбрали. Выбрали вслепую, не связав ни обязательствами, ни какого бы то ни было рода императивным мандатом. Мы предоставили ей карт-бланш. Мы развязали ей руки. Короткие руки, но тем не менее развязали. Поэтому любые претензии к тому, что она делает, представляются беспочвенными — и на демонстрации выходят горстки людей. Что хочет, то и делает. Мы выбрали не программу, а человека. И даже не человека, а телекартинку.
Но это не значит, что нам надо (и можно) почивать на развалинах. И ждать, пока за нами придут, хотя, скорее всего, разумеется, не придут никогда. Власти дан карт-бланш на действия — но никак не на бездействие, никак не на имитацию действий. И если провозгласила она, например, желание устранить выбранных губернаторов и вожаков чеченского сепаратизма в одной связке, то мы вправе спросить у неё: где голова Басаева? Где удары по базам в сопредельных государствах? Где упрощённое судопроизводство? Где, если уж на то пошло, взятые в заложники семьи террористов?
И кстати, — власть ведь за язык никто не тянул — где рост ВВП? Где обуздание инфляции? Где конвертируемость рубля? Где выгоды от подписания Киотского протокола? И от передачи Китаю стратегически важных клочков земли? И от мучительно пробиваемого вступления в ВТО? И от сумасшедшего роста цен на нефть?
Мы выбрали власть. И предоставили ей тем самым — в отечественной традиции — карт-бланш. Теперь она вольна делать что хочет. Но делать. И делать умеючи. А не умеешь — не берись. Похоже, главная беда нашей власти в том, что она взялась не умеючи. И поэтому скорее рано, чем поздно, будет просто-напросто сметена Историей. А вовсе не реликтовой демшизой и отогнанными от пиршественного стола либералами. Но не пора ли и самим so-called оппозиционерам взяться за ум? Не пора ли научиться требовать от управления качество — и, только убедившись в его фатальном отсутствии, взывать к переменам? Потому что лишь такие призывы и будут расслышаны теми, кто нынче безучастен, хотя и не равнодушен.
Протестовать надо не против курса, избранного властью якобы во спасение государства Российского, а против её катастрофической неспособности выдержать собственный курс. Да, судя по всему, и любой другой. Надо протестовать, пока неумёхи не довели дело до подлинной катастрофы.
Правда, и такой протест не выведет на площади хотя бы десятки тысяч — не то время. Но подхватят его — на свой до поры до времени безмолвный лад — десятки миллионов.
2006
О государевой службе
Переходный период от социализма к феодализму (через межеумочный капитализм) сопровождается у нас множеством подстановок и подмен. Так, в частности, обстоит дело и с госслужбой. Государственная она или государева? Это ведь большая разница. И не суть, какая из них лучше, какая хуже; они разные — и функционируют тоже по-разному.
