Иоахим Гофман - «Русская освободительная армия» против Сталина
Для сохранения своей дистанции в отношении немцев Власов все же считал нужным не составлять списков на повышение самому, а разрешать подписывать и подавать их начальнику командного отдела армейского штаба. После войны это трактовалось так, что не его слово главнокомандующего имело вес у немцев, а слово человека, которого теперь представляли как собственного агента немцев в армейском штабе [93]. Этот аргумент подхватила в особенности советская пропаганда, стремясь дискредитировать Позднякова, антипатичного из-за его публицистской и политической деятельности, как орудие СД, гестапо и СС, и приписать ему все возможные злодеяния. Насколько бессмысленны спекуляции, представляющие Власова и руководящих офицеров Освободительной армии как заложников гестаповского агента, видно уже по служебным функциям Позднякова, обусловившим его контакты со штабом генерала добровольческих частей, но не с какими-либо инстанциями гестапо или СД. На то, что такое сотрудничество было бы совершенно невозможно уже по организационным причинам, указали как генерал добровольческих частей в ОКХ, генерал кавалерии Кёстринг, так и – особенно подчеркнуто – бывший начальник отделения в отделе военной пропаганды ОКВ, полковник Мартин, который, как он пишет, очень близко познакомился с Поздняковым в ходе своей предыдущей деятельности. Кроме того, как полковник Мартин, так и генерал Кёстринг и его бывший адъютант, ротмистр запаса Герварт фон Биттенфельд, после войны – статс-секретарь и шеф канцелярии федерального президента ФРГ, дали самую высокую оценку личной честности, патриотическому духу и организаторским способностям Позднякова [94]. Иначе он вряд ли стал оперативным адъютантом Власова и не был бы назначен на ответственный пост шефа офицерских кадров РОА.
После назначения генерала Власова главнокомандующим солдаты Русской освободительной армии присягали ему следующим образом [95]: «Я, как верный сын моей Родины, вступая добровольно в ряды бойцов Вооруженных сил народов России, перед лицом соотечественников присягаю, – для блага моего народа, под главным командованием генерала Власова бороться против большевизма до последней капли крови». Поскольку с немецкой стороны, по-видимому, именно со стороны ОКВ, возникло сильное сопротивление против присяги исключительно персоне генерала Власова, тот счел необходимым одобрить дополнение, в котором, по крайней мере, упоминалось о союзе с Германией. Поэтому далее текст гласил: «Эта борьба ведется всеми свободолюбивыми народами в союзе с Германией под главным командованием Адольфа Гитлера. Я клянусь остаться верным этому союзу». Тем самым удалось обойти присягу персоне Гитлера в такой форме, которая даже получила одобрение рейхсфюрера СС.
Солдаты РОА еще и в конце войны носили на своей серой полевой униформе немецкие знаки отличия, что привело к роковому недоразумению, когда американцы усмотрели в этом доказательство их принадлежности к германскому вермахту. Тем временем, не говоря уже о том, что и французских солдат генерала де Голля или польских солдат генерала Андерса в 1944–45 гг. было трудно отличить соответственно от американских и британских солдат, у власовских солдат отсутствовал собственно и внешний признак принадлежности к вермахту – государственная эмблема в виде орла со свастикой. Ведь 2 марта 1945 г. ОКХ распорядилось о поспешном издании следующего запоздалого приказа [96]: «Военнослужащие русских частей, подчиненных главнокомандующему Вооруженными силами Комитета освобождения народов России, с данного момента перестают носить германские государственные эмблемы на униформе и головном уборе. Место германской государственной эмблемы занимает носимая на правом плече нарукавная национальная эмблема и кокарда Русской освободительной армии (РОА). Одновременно немецкий персонал связи с частями Русской освободительной армии (РОА) перестает носить нарукавные национальные эмблемы РОА». Теперь, вместо германского государственного военного флага, над Освободительной армией развевался национальный бело-сине-красный флаг или петровский военный флаг с Андреевским крестом [97]. На штандарте главнокомандующего был изображен Святой Георгий Победоносец на синем фоне с трехцветными кистями. А служебные печати РОА имели надпись «Вооруженные Силы Народов России» [98]. Если еще требуется доказательство автономного статуса Освободительной армии, то он проявляется и в том, что Вермахт, как и при союзных армиях Румынии, Венгрии и других стран, был представлен при ней лишь офицерами связи, не имевшими права отдавать приказы, – уполномоченным генералом германского вермахта при главнокомандующем Вооруженными силами Комитета освобождения народов России и германскими командами связи при русских дивизиях. Тем самым, не считая некоторых связей чисто формального характера, Русская освободительная армия была «юридически и фактически» полностью отделена от германского вермахта [99].
Если Вермахт и РОА теперь официально считались союзниками, и тем самым создалась ситуация, которой не в последнюю очередь желали в течение ряда лет многие командующие германскими армиями на Востоке [100], то это все же не означало, что взаимные отношения были в результате лишены напряженности. И теперь еще, особенно на низовом уровне, сохранялись остатки пренебрежения к русским, вытекавшего из незнания и ослепления. Имеется немало примеров того, как сложно было некоторым немцам увидеть теперь в русских равноправных союзников. А как легко из этого могли развиться конфликты с далеко идущими последствиями, проясняет случай, который произошел в феврале 1945 г. На вокзале в Нюрнберге офицер личной охраны Власова, капитан Гавринский, находясь при исполнении поручения главнокомандующего, вступил в спор с немецкими офицерами Люфтваффе по поводу причитавшегося ему места в купе железнодорожного вагона 2-го класса [101]. Подоспевший фельдфебель из вокзального патруля и в 1945 г. еще считал себя вправе разрешить конфликт, пристрелив, недолго думая, русского офицера. Известие об убийстве этого особо испытанного офицера РОА, не раз награжденного за храбрость в акциях, проводившихся в тылу Красной Армии, настигло КОНР на общем собрании, как раз проходившем в Карлсбаде. Оно вызвало среди собравшихся русских резкое возмущение, а среди присутствовавших немцев – глубокую озадаченность и привело к омрачению русско-немецких отношений. Власов по телеграфу выразил протест рейхсфюреру СС, и немцы попытались затем сгладить ситуацию. Капитана Гавринского похоронили со всеми воинскими почестями, неся перед гробом орденские подушки. На траурной церемонии присутствовали городской комендант Нюрнберга и высокие немецкие офицеры. Но виновник не предстал перед военным судом, как того требовал Власов, его лишь перевели втихомолку в другую часть.
Умышленное или неумышленное пренебрежение, на которое русские всегда реагировали чувствительно, плюс воспоминания многих из них о прежних унижениях способствовали сохранению старых предрассудков и на их стороне. Так, например, в секретном донесении отделения контрразведки армейского штаба о настроениях в 1945 г. отмечается, что чувства антипатии к немцам в 1-й дивизии РОА усилились. В этом усматривался и результат влияния майора Зыкова, заметной и одновременно спорной и загадочной личности, которого Власов еще в 1943 г. назначил руководителем печатного дела формировавшегося Освободительного движения. Летом 1944 г. в Берлине Зыкова, видимо, похитило гестапо [102], но его идеи оказали существенное влияние на пропагандистские курсы в Дабендорфе, выпускники которых занимали теперь многие офицерские посты в частях РОА. Так, имеются голоса, обвиняющие политработников типа Зыкова, бывшего доверенного лица Бухарина, а позднее корпусного комиссара Красной Армии[16], в том, что те сознательно вносили недовольство в офицерский корпус и вбивали клин между РОА и вермахтом [103]. На влияние «гениального еврея Зыкова» недвусмысленно намекают обвинения бывшего сотрудника Власова, перешедшего в грузинский штаб связи, от 23 декабря 1944 г. [104] Он же донес тогда Восточному министерству, не особенно дружески расположенному к Власову, что в окружении генерала имеются люди, «негативно настроенные в отношении всего немецкого», «уже заранее исключившие из пропаганды все, что резко направлено против англо-американцев», и которые, что было представлено как показательное явление, хранят «полное молчание по еврейскому вопросу». О таком образе мыслей может свидетельствовать и зарегистрированное тогда высказывание капитана Воскобойникова, провокационно звучащее в ушах нацистов, «что евреи – симпатичные интеллигентные люди» [105].
Согласно тому же источнику, в РОА тайком агитировали не только против самих немцев, но и против добровольческих частей, все еще подчиненных их командованию. Утверждается, что уполномоченные или агенты РОА пытались посеять недоверие среди восточных частей и побудить солдат присоединиться к Власову, «который решит русский вопрос без немцев». Так, офицеры восточных войск, многие из которых воевали уже несколько лет, в стиле советской пропаганды характеризовались как «гестаповцы», «изменники» и «наймиты», «поскольку они идут с немцами», и пренебрежительно противопоставлялись таким командирам, которые «не продались немцам» [106], т. е. прямо из плена направились к Власову. Речь шла об обвинениях, мало состоятельных в такой форме, т. к. подобное противопоставление противоречило принципам КОНР, согласно которым все русские добровольцы, где бы они ни находились, считались участниками Освободительного движения [107]. Наконец, не следует забывать, что теперешние руководящие лица РОА, как, например, генерал-майор Буняченко, который в звании полковника командовал русским полком еще на Нормандском фронте вторжения[17], большей частью сами были выходцами из восточных частей. Но иногда, видимо, предпринимались попытки заменить офицеров восточных батальонов, намеченных к включению во Власовскую армию, такими, которые прошли через учебный лагерь в Дабендорфе и тем самым непосредственно впитали в себя дух Власовского движения. Всем таким антинемецким течениям, действовавшим больше подпольно, чем легально, руководство РОА всегда решительно противостояло. Начальник Главного управления пропаганды КОНР генерал-лейтенант Жиленков расценивал эти явления как сознательные провокации противника и требовал в военном органе КОНР «За Родину» 7 января 1945 г., чтобы «солдат Освободительной армии старался быть максимально внимательным в отношении к своим союзникам и каждодневно заботился об укреплении братства по оружию русских и немцев» [108]. «Солдаты и офицеры Освободительной армии, – писал он, – должны проявлять высшую степень корректности и полное уважение национальных порядков и обычаев той страны, на территории которой они вынуждены бороться с большевизмом». Сам Власов, который когда-то был свидетелем, как Сталин после битвы под Киевом требовал от Берии в Кремле не упускать никакого средства для разжигания «ненависти, ненависти и еще раз ненависти» ко всему немецкому [109], именно в преодолении ненависти между обоими великими народами видел принцип своей политики, сколь бы уверенным в себе и критичным он ни бывал обычно в отношениях с немцами. Позиция, которую он занимал в отношении немецких союзников, нашла отражение в его речи 10 февраля 1945 г. в учебном военном лагере в Мюнзингене по случаю принятия командования над 1-й (и 2-й) дивизией РОА. «В годы совместной борьбы, – обратился он к своим частям в присутствии немецких почетных гостей, – возникла дружба русского и немецкого народов. Ошибки, допущенные с обеих сторон, и их исправление доказывают общность интересов. Главное – это доверие, взаимное доверие к работе на обеих сторонах. Я благодарю немецких и русских офицеров, участвовавших в формировании этого соединения. Я убежден в том, что с такими солдатами и офицерами, которых я вижу сегодня, мы скоро вернемся на нашу Родину. Да здравствует дружба немецкого и русского народов! Да здравствуют солдаты и офицеры русской армии!» [110] О Гитлере и национал-социализме он не упомянул ни единым словом. Официальный немецкий доклад о церемонии в Мюнзингене подчеркивает и то, как необходимо строго соблюдать равноправие, которого требовал Власов, т. к. лишь при этом условии можно рассчитывать на военное сотрудничество с ним и с РОА.
