Александр Никонов - Свобода от равенства и братства. Моральный кодекс строителя капитализма
Вера в запреты у простых людей лежит рядом с верой во всемогущество начальственного прозрения и государственного управления. Простаки, например, верят, что даже такой сложной системой, как экономика, вполне можно управлять. Между тем экономическая система ничуть не проще климатической. И управлять экономикой невозможно, потому что по самой природе этого явления любой управляющий человеческий фактор является частью системы, сидит внутри нее. Подобными системами нельзя рулить, их можно только подталкивать и прогнозировать с определенной долей вероятности.
Кстати, о прогнозах… Для того чтобы управлять чем-то, нужна предсказательность, то есть знание того, как поведет себя система при воздействии. Если щелкнуть выключателем, загорится свет.
Это простой случай с простой системой. Особенности же сложных систем как раз в том и состоят, что они труднопрогнозируемые. Но, допустим, вы великий ясновидец и гениальным прозрением умеете предсказывать непредсказуемое будущее – неважно, экономики или свое личное… Причем абсолютно точно! То есть настолько точно, чтобы им управлять. И вот вам явилось внезапное озарение, что завтра вы попадете под автобус. Чтобы избежать этого, вы весь день не выходите из дома. И под автобус не попадаете. Вопрос: было ли ваше предсказание точным, если оно не сбылось?
Это не такой простой вопрос, как кажется. На этом вопросе стоит мир…
Что именно вы предсказали, когда дали прогноз о попадании под автобус? Реальность или нереальность? Можно ли этот прогноз теперь проверить? Почему вы не предсказали свое сидение дома, ведь оно точно случилось? Не потому ли, что вы не умеете точно предсказывать? Или просто точные предсказания не сбываются?
…Нет, до определенной степени рулить экономикой можно. Ее можно даже совсем задушить, как это сделали в СССР. Ее можно тормозить или отпускать на волю. Однако экономикой невозможно управлять так, как это пытался делать Госплан – вычисляя с точностью до единицы, сколько и каких лампочек, электробритв, а также прочих товаров потребно людям. Экономика чересчур сложна для этого. Сложна не в том смысле, что мы еще чего-то не знаем про нее, чтобы вычислить, нет, она сложна в чисто квантовом, гейзенберговском смысле – принципиально непредсказуема. Нельзя предсказать, когда и через какое время перегорит данная лампа, сколько бра повесит в Нижнеудинске на стенку хозяин дома, не разобьет ли десяток яиц неуклюжий дядя Вася, неся свою пайку из магазина, не повредит ли машину в аварии дядя Саша из Верхнего Волочка.
В экономике задействованы сотни миллионов людей со своими интересами. Каждый из них – субъект. Но поскольку их миллионы, экономика, состоящая из субъектов, объективна. Или, что то же самое, является живой, существующей по своим законам сложной системой, существующей как одно целое и потому не сводимой к своим составляющим. Точно так же человека нельзя свести к набору его клеток… Люди, сидящие в Госплане – это составляющие экономики, ее клетки. Поэтому управлять всем организмом экономики не могут, а погубить его – запросто: так же, как раковые клетки губят организм.
Как любая живая система, экономика лучшим образом сама себя регулирует, чтобы сохраниться. Автоматически. А управление экономикой в ручном режиме, как это пытались делать в СССР и в книге Айн Рэнд, убивает ее. Будучи сложной системой, экономика не терпит тупой централизации. Она может существовать только тогда, когда мириады решений принимаются на местах клетками этого живого организма самостоятельно. Вы ведь не пытаетесь давать команду каждой клетке своего организма, как ей жить и работать и по каким идеологическим принципам существовать?..
Большевики, вскормленные новой западной религией (марксизмом), были, тем не менее, плодом русской жизни. Они варились в общественном котле, в котором самым парадоксальным образом сочетались западный «научный социализм» с уже существующим здесь «почвенным социализмом» – далекой от рыночных привычек крестьянской общиной. И это противоречие отразилось в политике большевиков. Они злобно костерили отсталость и феодальность России, но при этом не менее злобно ругали и буржуазный Запад.
И поэтому пошли третьим путем. Который и привел страну в голодный тупик 1991 года, когда запасы хлеба в городах исчислялись днями…
Впрочем, до этого еще далеко, а пока большевики, только-только взявшие власть, решают строить новое, светлое общество. Принципы понятны: капитализм – это зло, отставание от капитализма – тоже зло. А нам нужна империя добра! Царство справедливости и изобилия! С чего начнем, товарищи?..
По первости начали с возрождения капитализма, потому что без капитализма победить послевоенную разруху и накормить страну было невозможно. Временный откат от социализма к капитализму назвали НЭПом. Расчет оказался верным – слегка приотпущенная на шее рыночной экономики удавка позволила быстро поднять и накормить страну. Но большевистскому духу частная собственность, накопительство и корыстная работа на себя, а не бескорыстная работа ради блага других людей, были глубоко противны. Поэтому НЭП свернули. Экономикой стали рулить. Начали с цен.
Главный рулевой – товарищ Сталин – так излагал свое видение экономики: «а) потребовать от кулаков немедленной сдачи всех излишков хлеба по государственным ценам…» Это было первым пунктом его предложений по обеспечению страны хлебом. Но мы знаем: везде, где ущемляется роль денег, их дефицит приходится покрывать насилием. Поэтому вторым пунктом в экономике товарища Сталина логично значилось: «б) в случае отказа кулаков подчиниться… конфисковывать у них хлебные излишки в пользу государства с тем, чтобы 25 % конфискованного хлеба было распределено среди бедноты и маломощных середняков по низким государственным ценам… Вы скоро увидите, что эти меры дадут великолепные результаты…»
Результаты большевистского управления экономикой действительно были великолепны – в стране начался голод. Это случилось потому, что урожаи стали быстро падать (зачем что-то выращивать, если все равно отберут?), а сбор хлеба в закрома государства, напротив, возрос, поскольку реквизировали порой все подчистую. И где-то эти кривые должны были пересечься…
К тем, кто мешал ведению планового хозяйства, ЦК ВКП(б) настоятельно требовал «…применять суровые репрессии, осуждение на 5–10 лет заключения в концлагерь, а при известных условиях – расстрел».
Это вместо денег…
Большевики, стараясь «третьим путем» догнать передовые страны, по сути, сделали шаг назад – вновь ввели феодальное рабство, закрепостив крестьян: свободная внутренняя миграция крестьянам была запрещена, сельским коммунистическим рабам даже не выдавали паспорта, чтобы не сбежали с земли. (Любопытно, кстати, что тем же самым путем закрепощения крестьян пошел позже и коммунистический Китай. И точно так же, как у нас, результатом социалистического эксперимента стал беспрецедентный голод, подобного которому не было за всю историю Китая – за три года умерло 27 миллионов человек. И это не считая тех 30 миллионов китайцев, которые погибли в результате репрессий и умерли в концлагерях.)
Поначалу, конечно, русским крестьянам все происходящее не понравилось: обещали одно, когда царя свергали, а сделали, блин, совсем другое!.. И они начали повсеместно бунтовать. В ответ большевики бросили против своего народа армию. Это можно было бы назвать второй серией Гражданской войны, если бы не было обычной бойней – бунтующие села косили из пулеметов и использовали против крестьян химическое оружие.
В 1932 году товарищ Молотов, инспектировавший Украину, честно доложил партии, что большевистское регулирование сельского хозяйства привело богатейший хлебный регион страны к голоду. Раздутые трупы женщин, детей и стариков валялись на Украине по всем обочинам.
– Голод? – недоуменно переспросило партийное руководство. – Ерунда! Мы же строим общество справедливости и изобилия! Империю добра! Это при капитализме трудящиеся влачат жалкое существование, а у нас все по-другому… Пускай дохнут.
Три миллиона человек умерло на Украине за один только год. Зерно, которое большевики не успели вывезти в центр, потому что не было вагонов, гнило под дождями и снегом в огромных кучах прямо на станциях, но дистрофиков с огромными глазами, пытавшихся взять костлявой рукой горсть этого зерна, отстреливали часовые в буденновках. А крестьян, бежавших от голода с Украины, ловили и насильно возвращали назад – подыхать, как партия велела.
Голод был не только на Украине. Моя мать родом из Тамбовской губернии. Самое сильное впечатление ее детства – постоянная нехватка того, что можно было бы съесть. Ее сестра Лида, которой сейчас за восемьдесят, до сих пор отъедается, никак остановиться не может. А самое главное удивление крестьянских детей той эпохи (кому повезло дожить) – нынешнее изобилие на полках магазинов. Им до сих пор кажется, что это какое-то временное, эфемерное чудо. «Все есть в магазинах!» – последние пятнадцать лет поражаются мои родители, дядья и тетки.
