Том 10. Публицистика (86) - Алексей Николаевич Толстой
Художник огромной природной одаренности, А. Н. Толстой на протяжении всей творческой жизни стремился к осознанию общественных задач искусства. Оказываясь на новом рубеже своего развития, он всякий раз в прямой, лишенной образных иносказаний форме выражал свое credo.
1907 год. Едва успев сделать первые шаги на литературном поприще, молодой писатель публикует статью, название которой достаточно многозначительно – «О нации и о литературе».
1922 год. В атмосфере начавшегося общественного подъема Толстой стремится глубже постичь природу реализма и народности, выступает против формалистических излишеств в искусстве («Об идеальном зрителе»).
1922 год. Оказавшийся в эмиграции писатель понял ошибочность принятого решения, признал великую правоту социалистической революции в России. 14 апреля он публикует знаменитое «Открытое письмо Н. В. Чайковскому», замечательный документ политической прозорливости и гражданского мужества, означавший окончательный разрыв с лагерем эмиграции.
1923–1924 годы. «О читателе» и «Задачи литературы» – две статьи подчеркнуто программного характера, статьи-декларации, опубликованные сразу после возвращения на родину. В первой речь идет о читателе-народе, хозяине Земли и Города. Вопрос ставится в полном соответствии с замечательным принципом, провозглашенным революцией: искусство принадлежит народу. Во второй статье Толстой говорит о конкретных задачах, которые встают перед писателем. Многообразную программу нового искусства он заключает в крылатую формулу «монументального реализма».
Ряд программных выступлений завершает прозвучавшая на весь мир статья «Родина», опубликованная 7 ноября 1942 года, когда шли ожесточенные бои под Москвой.
Таковы основные вехи, обозначающие путь творческого развития Толстого-публициста.
Следует сразу же сказать, что степень интенсивности работы писателя в публицистике была весьма различной в разное время. Поначалу перед нами лишь отдельные выступления, порой скорее заметки, нежели статьи. Активность Толстого-публициста резко возрастает, начиная с поры Февральской и Октябрьской революций (1917-й год вообще можно назвать в творчестве Толстого годом публицистики: он печатает в газетах и журналах десяток статей – больше, чем за весь предшествующий период).
Писатель страстно хочет понять происходящее. Характерные настроения того времени отражают его заметки «Из дневника на 1917 год». «Я приехал на фронт из Москвы, из тыла, истерзанный разговорами о том, что Россия вообще кончается, что нельзя продохнуть от грабежей и спекуляций, общество измызгано, все продано и предано, а если кончится скоро, то еще хуже и пр., и пр.
Подобное душевное состояние всем знакомо и осточертело, и мне тоже, конечно. Работать, – писать пьесы и повести, – я больше не мог: до книг ли, когда гроза уже за окнами». («Русские ведомости», 1917, 15 января).
Неудивительно, что Толстой приветствовал Февральскую революцию, усматривая в ней начало новой эры – становления республиканской демократии, утверждающейся на «обломках самовластья». Это настроение отразилось в статьях «Первого марта», «Двенадцатого марта».
Но пылкая восторженность вскоре исчезает. На смену ей приходят напряженные размышления и надежды, иллюзии и разочарования, наивные прогнозы и мучительные сомнения. Толстой весь в поисках…
Казалось бы, скорее всего следовало искать выхода из тех тупиков, в которые заходила Россия, в окончании войны. Но и после Февральской революции, выявившей, по мысли Толстого, огромные потенциальные возможности народа, войну следовало продолжать до победы. Писатель лихорадочно ищет какие-то формы организации общественной жизни, которые бы, наконец, упорядочили ее, ибо больше всего он начинал опасаться распада общественных связей, ведущих к хаосу и анархии. Явно преувеличенные надежды возлагал он на «чудо» Учредительного собрания и даже некоторое время восхищался позером и кликушей Керенским. (Заметим, однако, что Толстой скоро прозрел, – правда, ценой немалых испытаний: уже в первой части трилогии, начало работы над которой падает на 1919 год, писатель сатирически развенчает либерального краснобая Смоковникова, а Керенский выступит в роли одного из его прототипов.)
Восприятие событий Октябрьской революции А. Н. Толстым было двойственным. Ни характера, ни движущих сил ее он не понимал, но и не относился к происходящему, подобно многим представителям буржуазной интеллигенции, откровенно предвзято и уж тем более – последовательно враждебно. В 1918 году он даже сотрудничал с новой властью, работая в Московском кинокомитете, в который входили М. Кольцов, А. Серафимович и другие художники, чьи симпатии полностью были на стороне большевиков.
С весны 1918 года в Москве начались затруднения с продовольствием, и Толстой принял предложение одного из антрепренеров совершить литературное турне по Украине. «В июле мы выехали всей семьей… на Курск, где проходила в то время пограничная линия… – свидетельствует Н. В. Крандиевская. – Позднее в своей повести „Ибикус“ Толстой описал это путешествие с фотографической точностью и так ярко, что мне прибавить к этому нечего» (сб. «Воспоминания об А. Н. Толстом». М., «Советский писатель», 1982, с. 110).
Иногда отъезд Толстого на юг с семьей пытаются толковать как начало эмиграции. Это не совсем так. «…Мы уехали из Москвы в летних одеждах, предполагая вернуться к осени», – вспоминает пасынок Толстого (Ф. Ф. Крандиевский. Рассказ об одном путешествии. – «Звезда», 1981, № 1, с. 155).
И все же Толстые оказались за пределами Родины, оказались в эмиграции.
Но и в эту пору, когда пути возвращения назад, казалось, были отрезаны – и не известно, на какой срок! – Толстой не теряет здравомыслия. В очерке со знаменательным заголовком «То, что нам надо знать!» он выражает уверенность в жизнеспособности русской нации и ее государственности, обретенной как результат накопления трудного исторического опыта.
1919–1921 годы – самые трудные в жизни А. Н. Толстого.
Читая сейчас публицистические выступления писателя той поры, особенно важно подойти к ним конкретно-исторически. Это поможет избавиться и от приуменьшения присущих Толстому противоречий и одновременно отыскать истину там, где она оказывается порой погребена под различного рода чужеродными напластованиями.
Характерна в этом отношении статья «Торжествующее искусство», написанная в 1919 году. Автор подвергает язвительной критике положение искусства в пореволюционной России. Непосредственная же критика направлена в адрес футуристов, поспешивших объявить себя государственным искусством, единственным течением, уполномоченным выступать от лица новой власти.
Для Толстого – писателя-реалиста – футуризм был неприемлем еще с дореволюционных времен, этим и объясняется сила критики в его статье. Но все решительно изменяется в представлениях писателя, как только он узнает, что советская власть никогда не уполномочивала футуристов выступать от ее лица, что футуристы сами присвоили себе это право. И особенно важна была для таких художников, как Толстой, принципиальная критика футуризма как течения, чуждого интересам народа, выраженная в первом развернутом выступлении партии по вопросам искусства – в «Письме ЦК РКП(б) „О Пролеткультах“» (1920).
У нас нет возможности подробно характеризовать те изменения, которые происходили в сознании Толстого в годы эмиграции под влиянием революции и победы народа в гражданской войне. Необратимость происходящих процессов он начал понимать в конце 1921 года, а весной 1922 года демонстративно порвал с эмиграцией. Важнейшее свидетельство коренного перелома в его мировоззрении – «Открытое письмо Н. В. Чайковскому» (14
