Михаил Меньшиков - ПИСЬМА К РУССКОЙ НАЦИИ

Народ вовсе не так сентиментален, как изнеженные канцеляристы. Народ довольно здраво судит о преступлениях: «Дурная трава – из поля вон», «Паршивая овца все стадо портит». В качестве неорганизованной массы народ не может иначе расправляться с лиходеями, как путем стихийного самосуда, но даже эта варварская форма суда все-таки представляет какой ни на есть суд, а не отсутствие суда. Неужели для кого-нибудь полезно доводить народ до отчаяния, до гражданской войны? А между тем взгляните объективно: что же такое эти уличные драки монархистов с жидами и мазепинцами, как не вспышки гражданской войны? Если уже теперь по нескольку раз в год приходится и в столице, и в крупных городах высылать на улицы усиленные наряды полиции и казаков, дабы сдерживать инородческие и революционные выступления и оберегать одну часть населения от разгрома со стороны другой, то не ясно ли, что эпохе оптимистического бездействия следует положить конец? Что значат ваши общего характера циркуляры местным властям и бумажные внушения азбучных истин? Необходимы действия, а не слова.

15 марта

Кроме государственной борьбы с мазепинской изменой необходима общественная борьба, и во главе ее должны стоять мы, великороссы. Не мы одни, ибо, повторяю, Российская империя есть общее достояние русского племени во всех его областных подразделениях. Это общий дом и для малороссов, и для белорусов, и для сибиряков, из которых многие так ограниченны, что тоже воображают себя «особой» национальностью. Если захотеть, то из стомиллионного народа можно, как и в эпоху Нестора, накроить десятки будто бы отдельных племен, но отдельность их будет чисто мнимая. «Се бо токмо Словенеск язык в Руси: Поляне, Древляне, Ноугородьцы, Полочане, Дреговичи, Север, Бужане, зане седоша по Бугу, после же Волыняне», – говорит летописец. Правда, «имяху бо обычаи свои и закон отец своих и преданья, кождо свой нрав». Но ведь и теперь обычаи и нравы у нас встречаешь чуть не в каждом уезде разные. Национальность выше своих вариаций, как целое выше части. Мы, великороссы, должны отстоять сложившееся в истории наше первенство среди малороссов и белорусов и, я уверен, отстоим его, но величайшая из наших побед должна состоять в том, чтобы доказать, что самая борьба этих русских племен с нами, русскими, в корне своем нелепа. Мы должны устами ученейших историков и талантливейших публицистов доказать, что теперешнее русское государство – до сих пор единственная возможная форма державной самостоятельности и белорусов, и малороссов. Их сепаратизм кроме жидовско-польских внушений и немецких грошей поддерживается еще отчаянным их историческим невежеством, и это невежество надо рассеять. К сожалению, у нас нет ни одного классического, пригодного для школ учебника русской истории. На совести покойного (ибо, в сущности, он умер как ученый) Иловайского лежит то, что скучнейшим и бесцветнейшим своим учебником он отвадил от интереса к русской истории длинный ряд поколений, прошедших школу, и этим способствовал упрочению в России космополитических идей. Правительство охотно бросает сотни тысяч рублей на покупку племенных жеребцов и целые миллиарды на создание флота. Но, может быть, неизмеримо полезнее было бы отпустить несколько высоких премий на создание основного учебника русской истории, увлекательного и правдивого, способного втянуть окончившего школу образованного гражданина в многотомную драму тысячелетней нашей истории. Даже из не вполне совершенных творений Карамзина и Соловьева и белорусы, и малороссы могли бы вынести сознание глубокой необходимости нашего национального единства, то есть крайней полезности для них сам их держаться Великороссии, как утопающие держатся за гранитный утес. Ведь уже был в истории великий ураган, как бы смывший с материка России и белорусов, и малороссов. Сколько столетий они, несчастные, томились в чужой неволе! И несомненно, томились бы и до сих пор, если бы не окрепшая в XVII веке Москва. Может быть, не случись этого, под боком Москвы уже давно не было бы самого имени Малой и Белой России, а были бы десятки миллионов ополяченных холопов под пятой у ксендза и еврея.

С фанатиками ввиду их досадного недостатка – глупости – неприятно спорить, но если есть среди малорусских и белорусских сепаратистов люди рассудительные и дорожащие правдой, то давайте спорить. Великороссы в состоянии выдержать не только бунт, но и мирный спор со своими западными и южными собратьями и доказать чисто объективную бессмыслицу их претензий. «Мы не хотим быть русскими!» – кричат с мозгами набекрень самые озлобленные из сепаратистов. На это есть резонный ответ. Не хотите, так и Господь с вами. Что касается вас, кучки народных отщепенцев, то кому какое дело до того, чего вы хотите или не хотите. Записывайтесь хоть в патагонцы, не только что в австрийцы. Но что касается ваших народностей, то тут уместны два вопроса: 1) точно ли малороссы и белорусы не хотят быть русскими? и 2) могут ли они осуществить свое нехотение? Я думаю, на оба вопроса серьезный ответ может быть только отрицательным. Великороссия еще не провалилась сквозь землю, а пока этого не случится, наше государственное племя будет сопротивляться отсечению от себя живых частей. Уж это как вам угодно – нравится ли вам это или нет, – но рубить себя заживо мы не дадим. Но если бы Великороссия сегодня и провалилась бы сквозь землю, едва ли не завтра то же самое случилось бы и с Малой Россией, и с Белой: их голыми руками забрали бы, как стадо без пастуха, более организованные и более сильные соседи.

Рассудительные люди должны признать, что даже великие державы нынче с большим напряжением отстаивают свое существование. Даже величайшие державы не находят возможным жить более в одиночку, а собираются артелями, по трое и больше. Мазепинцы скажут: да ведь существуют же небольшие державы, вроде Румынии или балканских монархий, держится же даже такая мелочь, как Голландия, Бельгия, Дания, Люксембург. Держатся они, это точно, но разве не ясно, что их существование политически ничтожное, отравленное постоянной опасностью захвата со стороны больших соседей? Как глыбы снега весной по оврагам, эти маленькие народности еще доживают свое средневековое бытие, дотаивают, так сказать, пока не дотают вовсе. Всем понятно, что в ближайшую же великую войну, как было в эпоху Наполеона, многие из этих самостоятельных лилипутов исчезнут сразу и без следа.

В какой панике живут маленькие народы, видно по недавним народным демонстрациям в Швеции: и королю, и крестьянству вдруг почудилось, что Швеции угрожает русское завоевание, – и произошел трогательный обмен клятвами защищать отечество до последней капли крови. Хотя в России не найдется даже сумасшедших людей, которых бы интересовала Швеция в качестве добычи, но маленькая страна чувствует грозное присутствие около себя великих народов, из которых если не один, то другой может просто неосторожным движением причинить Швеции катастрофу. Дания и Голландия чувствуют себя еще беззащитнее, а Бельгию, кажется, хоть голыми руками бери, она даже и не подумает защищаться. Румыния, правда, существует довольно спокойно, но лишь благодаря тайному соучастию с одним из тройственных трестов. Но насколько дорого обходится Румынии призрачная ее самостоятельность, показывает необходимость держать при семимиллионном населении армию в пять корпусов. Если бы мы вооружались в той же пропорции, то нам пришлось бы при 180-миллионном населении держать сто тридцать корпусов вместо сорока (беру круглые цифры). Даже при тройном и четверном напряжении обороны, крайне истощающем маленькие страны, все же слишком ясно, что погибни Россия в борьбе с немецкими империями, и вся коллекция маленьких балканских корон очутится в австрийском Гофбурге. Страшась этой участи, даже такие лютые враги, как сербы и греки, заключают коалицию с Румынией, и весьма возможно, что даже ограбленная с головы до ног Болгария попросится в кооператив со своими грабителями. Но ведь такой кооператив очень смахивает на федерацию небольших народностей вроде германских или австрийских. Раз и наши сепаратисты не мечтают дальше чем о федерации, то во что же обратится их «самостийность»? Сладость подобной федерации к тому же весьма сомнительна. Даже такая крупная величина, как Венгрия, вполне независимая внутри своих границ, спит и видит, как бы выйти из федерации.

Лично я очень симпатизирую тому племенному строю, который дал столь пышное процветание Северной Америке и англосаксонским колониям вообще. Но кроме отдельных конституций Штатов в Америке имеется общая конституция, причем в неделимом государстве признан и один национальный язык. Соединенные Штаты, отгородившиеся от остальной планеты величайшими из океанов, до сих пор могли позволять себе maximum внутренней свободы, но уже и теперь широко допущенное соревнование с коренным племенем переселенцев из Европы и Азии приходится ограничивать. При свободном состязании англосаксов с немцами, ирландцами, нефами, итальянцами и славянами получается такое впечатление, что «через столетие в Америке не останется ни одного англосакса». Это пророчество Густава Лебона, мыслителя слишком вдумчивого, чтобы бросать пустые фразы. В результате неслыханного американского прогресса выйдет то, что наследие господствующего народа достанется евреям, которые будут управлять слегка обангличаненными нефами и славянами.