Путешествие в Россию - Йозеф Рот
Я видел крестьян-евреев: они, конечно, уже не похожи на евреев из гетто, это крестьяне, но они очень сильно отличаются от других крестьян. Русский крестьянин – сначала крестьянин, а потом русский; еврейский крестьянин сначала еврей, а затем крестьянин. Я знаю, что эта формулировка сразу же каждого «определенно настроенного» человека заставит задать пренебрежительный вопрос: «С чего вы взяли?!» Я это вижу. Я вижу, что недаром евреи на протяжении четырех тысяч лет были евреями, никем иным, только евреями. У евреев древняя история рода, древняя, умудренная опытом кровь. Евреи – интеллектуалы. Евреи – народ, у которого уже две тысячи лет нет ни одного неграмотного; народ, у которого журналов больше, чем газет; народ, вероятно, единственный в мире, чьи журналы имеют гораздо больший тираж, чем газеты. Пока другие крестьяне в округе только начинают писать и читать, еврей за плугом размышляет над проблемами теории относительности. Для крестьян с таким сложноустроенным мозгом еще не изобретены сельскохозяйственные орудия. Примитивные устройства предназначены для примитивных умов. Даже трактор является простым инструментом по сравнению с диалектическим умом еврея. Еврейские поселения находятся в хорошем состоянии, они чистые и эффективные. (А таких пока очень мало.) Но это именно «поселения». Они не станут деревнями.
Мне знакомо самое поверхностное из всех возражений: шило, рубанок, молот еврейских мастеров уж точно не сложнее плуга. Но сама их работа остается созидательной. Созидательный процесс изготовления хлеба заложен самой природой. Но сапог человек создает сам.
Мне знакомо и другое возражение: много евреев трудятся фабричными рабочими. Но, во-первых, большинство из них – квалифицированные рабочие; во-вторых, занимаясь механическим ручным трудом, благодаря интеллектуальной деятельности после работы, благодаря дилетантской любви к искусству, благодаря насыщенной политической деятельности, благодаря запойному чтению, благодаря содействию в выпуске газет они сохраняют пытливый ум; в-третьих, именно в России можно наблюдать постоянный отток рабочих-евреев с фабрик, хотя и не в больших количествах. Они становятся пусть и предпринимателями, но ремесленниками.
Может ли простой еврейский «сват» стать крестьянином? Его занятие не только непродуктивно, но и в определенном смысле аморально. Живет он плохо, мало зарабатывает, больше «клянчит», чем работает. Но какую сложную, трудную, хотя и предосудительную работу проделывает его мозг, чтобы посредничать в создании «пары», побудить богатого, скупого гражданина к ощутимому подаянию? Что будет делать этот мозг в смертельном спокойствии?
«Продуктивность» евреев никогда не бывает очевидной. Если двадцать поколений непродуктивных, размышляющих умов жили только для того, чтобы создать одного Спинозу, если десять поколений раввинов и торговцев были нужны, чтобы появился один Мендельсон, если бы тридцать поколений нищих свадебных музыкантов играли на скрипке только для того, чтобы воспитать одного знаменитого виртуоза, я бы мог смириться с этой «непродуктивностью». За исключением Маркса и Лассаля, их предки могли бы продолжать оставаться крестьянами.
Итак, если в Советской России синагоги превратить в рабочие клубы, а школы Талмуда запретить, потому что они якобы религиозны, то сначала нужно совершенно ясно понять, что такое наука, что такое религия, что такое национальность для восточных евреев. Но для них наука – это религия, а религия – национальность. Их духовенство составляют ученые, их молитва является выражением национального характера. А вот права и свобода, которыми в России будет пользоваться это «национальное меньшинство», какую землю и работу получит – это сформирует совсем другую еврейскую нацию. Это будет народ со старыми головами и новыми руками; со старой кровью и сравнительно новой письменностью; со старым имуществом и новым образом жизни; со старыми талантами и новой национальной культурой. Сионизм стремится к сохранению традиций и компромиссу с современностью. Евреи России не оглядываются назад; они хотят быть не наследниками древних иудеев, а только их потомками.
Конечно, их внезапная свобода кое-где пробуждает яростный, хотя и тихий антисемитизм. Когда безработный русский видит, как еврея берут на фабрику и «индустриализируют», когда обездоленный крестьянин слышит о еврейских поселениях, в обоих непременно пробуждается старый, уродливый, искусственно взращенный инстинкт. Но если на Западе это стало «наукой», а кровожадность у нас – политическим «убеждением», в новой России антисемитизм остается позором. Публичный стыд покончит с ним.
Если еврейский вопрос будет решен в России, он будет наполовину решен во всех странах. (Евреев-эмигрантов из России пока почти нет, есть только еврейские иммигранты.) Религиозность в массах быстро снижается, религиозные устои рушатся, а более слабые национальные являются им плохой заменой. Если это продолжится, время сионизма, время антисемитизма, а возможно, и иудаизма закончится. Одни это будут приветствовать, другие оплакивать. Но каждый должен с уважением смотреть на то, как один народ избавляется от позора страданий, а другой – от позора причинять страдания; как побиваемый освобождается от мучений, а наносящий удары – от проклятия, которое хуже мучения. Это великое дело русской революции.
X
Девятая годовщина Октябрьской революции
(Перевод Альфии Зариповой)
Frankfurter Zeitung, 14.11.1926
Седьмого ноября 1926 года отмечалась девятая годовщина Октябрьской революции. Шестого вечером включили праздничную иллюминацию. В этот раз она была скромнее, чем в прошлые годы. Было хмуро и сыро, чувствовалось приближение зимы. Даже в полной темноте было ощутимо, что небо затянуто тучами. С туманом соперничали светящиеся серебристые и красные надписи. В витринах выстроились портреты и бюсты Ленина в строгой драпировке. Магазины закрываются. Слышится мелодичный звон ключей, какой бывает только в преддверии праздников. По будням они лишь уныло звякают. Да и прохожие идут не спеша, расслабленной субботней походкой, словно навстречу выходным. И всё же нигде не чувствуется предвкушения праздника. Над мокрой землей поднимается пар, над крышами ползет туман… Здесь экономят на всем, но не на иллюминации.
На следующее утро, в воскресенье, в 9 часов начался знаменитый, уже ставший историческим, парад Красной армии на Красной площади в Кремле. Придумать и поставить такой парад вполне мог бы и Шекспир. Красная площадь такая большая, что вместила бы как минимум три широких бульвара. Пройти на площадь можно через ворота, а замыкает ее многоглавый собор. Перед зубчатыми стенами Кремля находится деревянная усыпальница Ленина. Символично, что это и памятник, и трибуна. Квадратный газон вокруг отдаленно напоминает кладбище.
На площади плотными каре стоят
