Европа и душа Востока. Взгляд немца на русскую цивилизацию - Вальтер Шубарт
Но и тогда существовала группа людей, которым смирение было несвойственно и которые не вписывались в гармоничную картину мира: алхимики. Они понимали, что сбились с главной дороги и бредут опасными окольными путями. Они вознамерились сделать то, что с отвращением отвергали схоластики: вскрыть Божьи тайны и проникнуть за кулисы творения. Алхимики были исключением, нетипичным явлением для того времени. Проклятые Церковью, избегаемые обществом, никем не уважаемые отщепенцы, они замыкались в своих монашеских кельях или других сокровенных местах и, закрыв наглухо окна, проводили свои эксперименты – боязливо, подвергаясь опасности и с неспокойной совестью. Сегодня те же самые духовные типы, всемирно известные и увенчанные лаврами, сидят в государственных исследовательских институтах или лабораториях больших заводов. Сегодня они олицетворяют идеал своего времени, которое стоит под знаком иного архетипа, чем готический мир.
Гармоническое мироощущение имеет многочисленные разновидности. Грек гомеровских времен и готический человек сходны лишь в главной своей установке души – в своем полном доверии и самоотдаче по отношению к благоустроенной целостности мира. В остальном же – явные различия. В готическом соборе поражает воплощенное в камне, безостановочное движение вверх – к Богу; при созерцании же греческого храма успокаивает та основательная устойчивость, с которой он опирается на землю. Оба типа сооружения выражают души их творцов. Гармоническое чувство греков пускает свои корни в землю, гармония готики держится за небо. Для грека сама природа является космосом, готический же человек ищет примиряющий центр гармонии по ту сторону воспринимаемых вещей – в Боге, в непостижимом. Один представляет собой наивный, другой – трансцендентальный тип доверия. Готический человек должен постоянно удерживать от искажения свое чувство гармонии, питающееся из неземных источников, наперекор всем проискам дьявола – антагониста Бога. Но готический образ творения столь широк, что в нем находят место и чёрт, и даже страдания, не ставя при этом под вопрос саму гармонию. Готическому человеку удалось даже страдание облечь в художественную форму. То есть он знал, что такое ужас и боль. Несмотря на это, его жизнеощущение гармонично. Он, правда, переживал мир как страдание, но не как проблему. Бытие не вызывало у него сомнений, а это – главное. Он знал страдания, тайны, чудеса, но он не знал сомнений, а потому не ведал и отчаяния. Он видел смысл во всем, даже в крестной смерти Христа; а страдания теряют свое жало, как только обретают смысл. Осмысленное страдание не нарушает божественной гармонии. Оно легче переносится, чем бессмысленная похоть, в которой находит прибежище прометеевский человек. Потому в средние века самоубийства были крайне редки, хотя никакой светский закон их не запрещал, как это имеет место сегодня в некоторых государствах. Ни в какой из периодов своей истории европеец не был так похож на русского, как тогда. С тех пор ход развития обоих миров отдалял их друг от друга все дальше и дальше, пока, наконец, они не превратились в прямо противоположные полюса душевных возможностей.
И в готическую эпоху проступали региональные различия между Севером и Югом. Северная готика кирпичных строений была лишь слабым отблеском искусства, процветавшего во Франции или на немецком Юге и Западе. Ей не хватало страстной, неутомимой жажды Бога, бьющей через край творческой фантазии, фанатизма вертикальных линий, мистически парящего внутреннего пространства. «Это объясняется плохим камнем, которым приходилось довольствоваться Северу», – полагали материалисты, как, например, Семпер[90], в своей книге о стилях. Конечно, кирпич порист, не поддается резьбе, но ведь в эпоху возведения 160-метровых башен можно было обеспечить и доставку на Север песчаника. Дело тут во влиянии северного ландшафта на жизнеощущение, в близости этого ощущения к земле и реальной действительности. О его приземленности и свидетельствуют северные строения.
Подлинным выражением северного духа является Реформация. В ее истоках лежит восстание вечных сил северной земли против вечных сил южного ландшафта, протест рассудка против чувства, месть критики – вере. По своей важности Реформация – самое выдающееся событие в период 1200–1800 годов, но и самое, заметим, роковое. Она становится началом прометеевской эпохи, она знаменует собою прорыв нового мироощущения, которое я бы назвал «точечным» чувством. Новый человек воспринимает в первую очередь не Вселенную и не Бога, а себя, преходящую во времени личность; не целостность, а часть, осколок бренный. Он уже не чувствует себя всего-навсего точкой прохождения вечных сил, а видит себя в центре Вселенной. У каждого теперь «свой» Бог, которому каждый молится в тиши своей каморки. Это новое отношение человека к Богу отражает и новое отношение к Космосу. Нового человека влечет не самоотречение, а самоутверждение. Он не себя соотносит с миром, а мир с собой. Его основное чувство – боязнь своего одиночества, изначальный страх вместо изначального доверия. Страх заставляет его везде добиваться господства. Его обуревает воля к власти, но, достигая ее, чувство благоговения он вытесняет гордостью. Только для человека героических культур знание есть сила, а не средство к спасению. Только ему приходит на ум считать основным стремлением всего происходящего – волю к власти. Он взирает на мир как на хаос, который он должен – сначала еще по воле Бога, а потом самовольно – укротить и оформить. Его главные ощущения колеблются между недоверием, страхом и высокомерием. – Чтобы властвовать, он должен разделять. «Divide et impera»[91] – вот девиз всех властолюбцев. Так мир утрачивает свое единство, уступая силам разделения. Там, где человек молится «своему» Богу, Всевышнему угрожает опасность распасться на множество личных божков. Бог теряет признак целостности и, следовательно, перестает быть Богом. – Лютер учил: только частное дело есть религия (для того, чтобы ее спасти). Отсюда – прямой и не очень долгий путь к Марксу. Маркс учил: религия есть только частное дело (для того, чтобы ее унизить). Сначала религию отделяют от целого, а потом подвергают презрению, которое тяготеет над всем изолированным!
