Четырнадцать мгновений бармена - Валентин Одоевский
Несмотря на свою красоту и кажущуюся хрупкость она выпивала уже третий стакан «Ксенты»5, не закусывая, но выглядела совершенно трезвой. Её выдавал только уставший взгляд, что тупо смотрел то на стойку, то на дно стакана, который я ей любезно наполнял, про себя переживая, как бы ей плохо не стало.
Тем не менее, худо сделалось не ей, а какому-то мужчине за столиком, в кругу большой компании. Я увидел, как он тупо свалился с дивана на пол, а к нему подскочили те, кто с ним был рядом. Сразу же послышались звуки возни, суеты и возгласы о помощи.
Девушка, сидящая передо мной, молча допила свой абсент и, не успел я и глазом моргнуть, как уже сидела на корточках рядом с упавшим и что-то быстро говорила, попутно расстёгивая верх его рубашки. Она сама уложила его на бок, подложив под голову снятый с него же пиджак. Затем подбежала к моей стойке и, ничего не говоря, вынула из ведра со льдом бутылку вина, которую приложила к животу мужчины. Я ничего не понял, но противиться не стал. Видно было, что девушка знает, что делает.
Скорая приехала минут через десять. Упавшего стали выносить на носилках. За ним последовали и его близкие. Ушла с ними и она…
На следующий день эта же девушка снова появилась в нашем баре. На ней был всё тот же костюм, а глаза ещё более уставшие.
Она села за стойку и вновь заказала «Ксенты».
Когда первый бокал был опустошён, а я наливал второй, то я спросил:
— А что вчера с тем парнем случилось?
Девушка залпом выпила очередной бокал. Зажмурилась. Глубоко вздохнула. Затем открыла глаза, которые были уже красными от алкоголя и недосыпа, и сказала слегка сиплым голосом:
— Внутреннее кровотечение открылось.
Несколько секунд она молчала, смотря как я снова наполняю её бокал, а затем взяла его в руку, глядя на зелёную жидкость внутри и продолжила:
— У него печень больная, а он, дурак, перепил вчера. Вот результат. Четыре часа оперировали его.
— Так это вы оперировали его?.. — поинтересовался я.
Она снова опустошила бокал залпом и тут же ответила:
— Да. Его отвезли в больницу, где я работаю. Я и оперировала. А потом ещё четверых за день… Мы же с ним в полночь закончили где-то. Ну, сегодня, то бишь. Новый день. А дальше ещё эти четверо были…
— Вы, вижу, устаёте…, — сочувственно произнёс я.
— Вы не представляете насколько, — выдохнула она и опустошила очередной стакан.
— Вам плохо не станет от такого количества? — учтиво спросил я.
Девушка рассмеялась. Она смеялась искренне, завалив голову назад, и от этого мне даже стало неловко.
— Боитесь, что тоже упаду, как тот мужик вчера? — усмехнулась моя собеседница.
— Ну… вы же — девушка…, — замялся я. — Обычно девушки пьют что полегче…
— Немного не так. Я — сначала — хирург. А уже потом — девушка. Хотя, я себя уже ей не ощущаю, если честно…
Она потупила взгляд и опёрлась головой на руку.
— Всё время операции, пациенты… кровь… хирургичка… Я посвящаю этому себя. Свою жизнь. И это начинает надоедать. Мозги кипят, проще говоря. Не потому что выбрала не то призвание или ещё что… — нет! Просто я уже не чувствую себя человеком… что уж там девушкой?.. Я как будто робот — процедурная, операционная, кабинет. Процедурная, операционная, кабинет… Изо-дня в день одно и то же. Бывает, ночуешь так прямо — на ходу. Начальство-то ещё понимает, как-то жалеют нас немного, а вот парни…
Я заметил, как на её щеке появилась слеза.
— Ну, как им объяснить, что работа у меня такая?! Что я не изменяю им с врачами другими, а просто, блять, извиняюсь, на операциях!
Она снова выпила бокал абсента и ненадолго закатила глаза, видимо, чтобы сдержать слёзы.
— А как есть свободное время — так чего я им внимания не уделяю? Не могут понять, что я запарилась, наверное, нет?! Что стоять у стола, согнувшись, по несколько часов — это не в «Доту» катку сгонять!
Как она ни старалась, но слёзы всё равно, понемногу, лились из её глаз, хотя голос ни капли не дрожал.
— Знаете, иногда хочется оставить эту чёртову работу и начать жить для себя. Хотя бы на неделю! Чтоб поспать сутки-двое. Чтоб поесть нормально, а не перебиваться, чем Бог даст. Чтоб не видеть ни крови, ни хирургичек, ни скальпелей… А потом, знаете, смотришь — упал кто-то на улице с приступом… а ты уже на автомате летишь к нему. Просто потому, что ты знаешь, что делать. И, видимо, знаешь это только ты, ибо остальным всё равно. Люди, вообще, такие равнодушные. Кому-то плохо, а никому не интересно. Это хорошо ещё, если в скорую позвонят, а также ж и это не делают. И вот, получается всегда одно и то же, — кто, если не я? Да ебись оно всё конём, хочется сказать. Но нет. Всё-таки, Бог нам такого пока ещё не сказал, хотя тоже хочет, наверное. Вот и я, наверное, не могу. Да и, когда трезвая, понимаю, что не особо-то и хочу.
На её лице, наконец-то, появилась лёгкая улыбка, а щёчки налились румянцем.
— Так приятно, понимаете, когда операция кончилась, ты приходишь в кабинет и просто лежишь на полу… потому что спина устала, пока ты согнутый стоял несколько часов с красными руками… Потом приходишь в палату к пациенту, а он уже ничего — живчик — разговаривает, смеётся, тебя расцеловать хочет — приятно так всегда!.. Даже не от благодарностей их приятно, а от осознания того, что ты — их единственный шанс остаться с нами… не уйти Наверх… и ты даёшь им руку, чтоб ухватиться. Вот это реально радует!
Она выпила очередной бокал абсента и закашлялась:
— Ну, хватит на сегодня…
— С вами всё хорошо? — спросил я.
— Обижаете! — усмехнулась она. — Отличное пойло! Хотя… лучше чистого спирта нету в мире ничего!
Девушка снова рассмеялась и соскочила со стула.
— Спасибо, что не прогнали меня и не перебивали! — сказала она. — Врачам тоже иногда нужна помощь. Даже такая…
Я не успел и слова сказать, как моя собеседница поспешила к выходу и скрылась в проёме.
Она и поныне захаживает к нам в бар. Всё также пьёт «Ксенту», иногда разнообразя водкой. Всё
