Кнут Гамсун - Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская)
«Representative men» (представительные люди) — его главное сочиненіе, его «лучшая книга» и наиболѣе извѣстная. Это маленькая книжка, красивая и изящная по языку, состоящая изъ маленькихъ вещей, расположенныхъ безъ системы, исполненная противорѣчій, то глубокая, то поверхностная, но неизмѣнно интересная. Кромѣ того Эмерсонъ написалъ множество трактатовъ, помѣщенныхъ въ газетахъ и журналахъ, и во всѣхъ онъ остается вѣренъ самому себѣ: неизмѣнно интеллигентенъ и постоянно занимается вопросами нравственности и критики. Во всѣхъ этихъ сочиненіяхъ онъ не стоить выше, чѣмъ въ Representative men, даже и въ послѣднихъ проповѣдяхъ онъ стоитъ почти на томъ же уровнѣ.
Остальныя его произведенія и опыты (essays) носятъ слѣдующія заглавія: Infinite God.- Cure of astma by а stroke of ligntning.- Nature.- Poemes.- On Dioihing Rod, with reference to the use made o it in ils exporing for Springs water.- The power above.- Lectures on New England reformers.- English traits.- Tobaco, а remedy for arsenic.- On Eestern literature of old. - Bo всѣхъ этихъ сочиненіяхъ мы видимъ сліяніе восточнаго мистицизма съ западнымъ реализмомъ; онъ вездѣ является религіозно-нравственнымъ унитаріемъ и интереснымъ писателемь.
Главныя достоинства Эмерсона, какъ критика, заключаются въ его тонкомъ пониманіи. Этотъ развитой и одаренный человѣкъ вѣрно воспринимаетъ и оцѣниваетъ книгу, событія и время, онъ даже методиченъ, но не въ собственномъ значеніи этого слова. Онъ читаетъ произведеніе какого-нибудь писателя, восхищается прекраснымъ, морщитъ лобъ, встрѣчая дурное, подчеркиваетъ нужныя цитаты и откладываетъ книгу. Затѣмъ онъ читаетъ біографію автора, замѣчаетъ важнѣйшія даты, съ радостью набрасывается на нужные и ненужные года и разсматриваетъ всѣ подробности его частной жизни. На основаніи всѣхъ этихъ данныхъ онъ пишетъ опытъ (essay) и пишетъ хорошо. Онъ неизмѣнно говоритъ о прекрасныхъ вещахъ; онъ очень интересенъ, иногда глубокомысленъ, разъ въ годъ даже остроуменъ. Но его критику нельзя считать научной и современной. Онъ осуждаетъ и одобряетъ, ставитъ правила, сравниваетъ одного писателя съ другимъ, не взирая на внутреннее различіе ихъ талантовъ, и доказываетъ на основаніи своего заранѣе предначертаннаго синайскаго законодательства то, что данное сочиненіе ошибочно или неудачно на страницахъ 113 и 209. Особенно это относится къ его литературнымъ статьямъ.
Онъ послѣдній эстетикъ, служащій тираніи правилъ. Выше всѣхъ драматурговъ Эмерсонъ ставитъ Шекспира, выше всѣхъ философовъ — Платона; внѣ ихъ онъ видитъ одну пустыню.
Эмерсонъ не останавливается и не раздумываетъ, явилось ли произведеніе продуктомъ обдуманноcти или же это капризъ случайности, безъ предыдущаго и безъ корня. Онъ не оцѣниваетъ вещи и самого писателя на основаніи самой вещи и самого писателя. Эмерсонъ просматриваетъ всѣ свои правила, сравниваетъ и судитъ по нимъ. Его критерій основанъ на наглядности. Эмерсонъ самъ говоритъ, чѣмъ, въ концѣ-концовъ, должна руководиться критика. Насколько онъ признаетъ это ученіе и поклоняется ему, мы можемъ судить по слѣдующему краткому и точному изреченію о Платонѣ.
«Мы можемъ основательно изучать Платона, сравнивая его не съ природой, а съ людьми»,
Эта замѣтка и много другихъ, подобныхъ ей, даютъ намъ понятіе о характерѣ его критики.
Эмерсонъ человѣкъ со вкусомъ. Никто не могъ такъ заинтересовать дамскую аудиторію, какъ онъ. Не задѣвая никого, онъ заинтересовывалъ всѣхъ. У него была изящная внѣшность, благородная осанка, симпатичный голосъ, нѣсколько скромные и одухотворенные жесты опытнаго оратора, а главное, въ высшей степени изысканный языкъ. Какъ критикъ, онъ не поражаетъ глубиною или обширными литературными познаніями. Почти все, что онъ говорилъ, могъ бы сказать и всякій другой образованный человѣкъ, хотя, впрочемъ, не могъ бы сравниться съ нимъ въ умѣньѣ владѣть языкомъ. Главное достоинство Эмерсона заключается въ его счастливой способности умѣть говорить и писать о разныхъ предметахъ, интересныхъ, прекрасныхъ, красивыхъ предметахъ. Между журналистами и эссеистами бываютъ писатели — возьмемъ, напримѣръ, Рошефора — которые отличаются замѣчательнымъ умѣньемъ прекрасно и талантливо писать на извѣстную тему, дѣлать глубокомысленныя замѣчанія, которыя не всегда соотвѣтствуютъ разбираемой темѣ, но которыя въ то же время не являются абстрактными, потому что вытекаютъ изъ текста, вытекаютъ изъ фразъ и оживляютъ статью. Подобныя статьи всегда читаются охотно, потому что онѣ интересны сами по себѣ, хотя и не даютъ отвѣтовъ на вопросы, не поясняютъ и не вполнѣ соотвѣтствуютъ заглавію. По справедливости слѣдуетъ сказать, что дарованіе Эмерсона нѣсколько напоминаетъ именно подобнаго рода дарованія.
Его произведенія испещрены этими короткими, красивыми фразами, не всегда соотвѣтствующими содержанію, но онѣ сами по себѣ заключаютъ нѣчто принадлежащее его произведеніямъ; въ нихъ есть что-то особенное, прекрасно выполненное, въ нихъ встрѣчаются сопоставленія, намеки, полетъ, выстрѣлъ, дуновеніе, — словомъ, нѣчто такое, чего не въ состояніи сказать каждый, но что каждый сумѣетъ оцѣнить, если это сказано.
Разобравъ же сущность дѣла, мы спросимъ: что же однако объяснилъ намъ авторъ? Что доказалъ и опредѣлилъ всѣми своими прекрасными фразами, которыми мы теперь восхищаемся? Мы увидимъ, что въ сущности онъ мало разобралъ самую тему за то болѣе или менѣе продолжительное время, когда мы внимательно слушали его. Возьмемъ, напримѣръ, сочиненіе Representative men, которое начинается съ главы о «Пользѣ и значеніи великихъ людей». Она изобилуетъ прекрасными, интересными мыслями, написанными съ большимъ вкусомъ, — но каково же ея содержаніе? Она говоритъ о томъ, что мы можемъ чему-нибудь научиться у великихъ людей. Какая поразительная истина! Но я зналъ ее еще за десять лѣтъ до моей первой конфирмаціи. Высидѣтъ цѣлый часъ, чтобы узнать, что великіе люди могутъ научитъ насъ чему-нибудь! И тѣмъ не менѣе слушатели отнюдь не скучали, точно такъ же какъ и мы не скучаемъ, читая его лекціи. Говоря все это, онъ былъ неизмѣнно интересенъ. Онъ развиваетъ вышеупомянутую истину дальше и кончаетъ тѣмъ, что «человѣкъ развиваетъ людей». Но на страницѣ 122 той же книги, въ отдѣлѣ о Шекспирѣ, онъ самъ отрицаетъ эту мысль. Но когда онъ говоритъ, мы слушаемъ его съ полнымъ вниманіемъ и относимся съ большимъ интересомъ къ его аргументамъ. Человѣкъ развиваетъ людей. «Всякое судно, плывущее въ Америку, слѣдуетъ картѣ Колумба, всякое поэтическое произведеніе въ долгу у Гомера». «Платонъ — это философія, и философія — это Платонъ. Платонъ породилъ всѣ тѣ мысли, о которыхъ теперь пишутъ и разсуждаютъ. Св. Августинъ, Коперникъ, Ньютонъ, Беменъ, Сведенбэргъ, Гёте, — всѣ обязаны Платону и повторяютъ его слова». Всѣ эти имена вносятъ жизнь въ скучные моменты, за подобной лекціей не будешь зѣвать; мы ничему не научаемся, ни въ чемъ не убѣждаемся, но мы слушаемъ. Можно было бы возразить ему, процитировавъ самого Платона: «Философскій геній рѣдко всесторонне проявляется въ умѣ одного человѣка, но отдѣльныя его черты встрѣчаются въ различныхъ лицахъ». (Республика.) Можно бы было доказать, что Платонъ имѣлъ своихъ предшественниковъ, которые имѣли на него вліяніе: Солонъ, Софронъ, Сократъ; но мы не произносимъ ни одного звука и съ удовольствіемъ слушаемъ интересныя несообразности его философскаго трактата.
Эта способность Эмерсона говорить прекрасныя вещи не повышаетъ его критическаго таланта. Его критика такъ неоригинальна и неглубока, что она едва держится, только благодаря своей блестящей формѣ. Эмерсонъ не можетъ представитъ намъ вещь такъ, какъ она есть, потому что онъ не можетъ вникнутъ въ сущность критикуемаго имъ предмета, онъ лишь ходитъ вокругъ да около. Мы читаемъ всѣ его замѣчательныя изреченія и ждемъ результата, ждемъ заключительнаго слова, которое обрисуетъ намъ весь образъ, отольетъ всю фигуру статуи, но наши ожиданія остаются тщетными. Эмерсонъ откланивается и уходитъ, оставляя читателя съ головой, переполненной прекрасными словами, но всѣ они не сложились въ стройную картину, а остались въ видѣ блестящей, перепутанной смѣси мелкой красивой мозаики.
Если бы мнѣ пришлось перечислитъ главные недостатки Эмерсона, какъ критика, я, во-первыхъ, упомянулъ бы о его крайне неразвитомъ, психологическомъ пониманіи и слишкомъ развитомъ нравственномъ взглядѣ. У него слишкомъ схематическія представленія о книгахъ и людяхъ. Онъ совсѣмъ не чувствуетъ тонкихъ душевныхъ движеній, тонкихъ выраженій воли и инстинктовъ, онъ не понимаетъ сокровенной жизни съ ея безымянными переливами. Онъ вѣрно пойметъ совершившійся фактъ, но онъ не пойметъ совершающагося факта. Онъ ходитъ вокругъ книги и выдергиваетъ изъ нея нити, не замѣчая, что она представляетъ собою ткань. (См., между прочимъ, его замѣтку о Вильгельмѣ Мейстерѣ.) Точно такъ же поступаетъ онъ и съ писателемъ; онъ беретъ отрывки, отдѣльные моменты, набрасывается на какой-нибудь фактъ, привязывается къ какому-нибудь году и совершенно оставляетъ его въ покоѣ до и послѣ того. Благодаря отсутствію психологической чуткоcти, въ критикѣ Эмерсона никогда нѣтъ того слова, того мазка, который создаетъ живой образъ. Онъ самъ не входитъ въ сущность предмета и потому не передаетъ его и другимъ. Всего глубже онъ вникъ въ психологію Платона, но его статья объ этомъ философѣ все же очень поверхностна. Ее можно назвать хвалебнымъ гимномъ, панегирикомъ, но не характеристикой. Онъ не объясняетъ намъ Платона своими прекрасными фразами, имѣющими лишь связь съ именемъ философа, онъ представляетъ намъ тонкую, перепутанную мозаику, а не человѣка. Насколько въ Эмерсоновской критикѣ чувствуется недостатокъ психологическаго анализа, настолько она изобилуетъ моралью. Онъ пуританинъ, онъ азіатъ, онъ фетишистъ. Отъ поклоненія ортодоксальнымъ фетишамъ онъ перешелъ къ поклоненію современнымъ. Но онъ остался до послѣднихъ своихъ дней похожимъ на мусульманина, который всегда обращаетъ свой взоръ на востокъ и иногда становится на колѣни. Мораль была и осталась его основнымъ инстинктомъ, въ немъ мораль прирожденная, создавшаяся цѣлымъ рядомъ поколѣній и вошедшая въ плоть и кровь. Его предки были пасторами въ теченіе 8 поколѣній. Онъ самъ говоритъ съ чувствомъ собственнаго достоинства, къ которому мы относимся съ состраданіемъ, что онъ «пропитанъ землей». И дѣйствительно, стоитъ только начать читать его книгу, чтобы почувствовать «запахъ земли».
