Газета Завтра Газета - Газета Завтра 910 (17 2011)
Е.И. Очень верно ты сказал. Надо надеяться на русский язык. И потом, почва-то русская осталась, кто-то живет на этой почве. Будет и новое почвенничество. Почва — это всего 2 метра в глубину от силы. А накапливалась она — веками. Разрушить, срыть эти два метра легко, немцы и вывозили нашу почву в Германию. А восстановить её — невозможно. Такая же была у народа — песенная почва. Все пели, во всех деревнях. Хор — это прообраз общества. Там была и своя дисциплина во всех деревенских старушечьих хорах. Право первого голоса, потом шли подголоски. Вторые голоса, третьи. И не дай Бог сфальшивить. Это был великий почвенный русский архаизм. И он ушел под землю. Боюсь, навсегда. Что поют молодые нынче, лучше не слушать, это не народная культура. Это попса. А ведь были еще народные игры. Ребячьи игры. У нас в деревне мужики занимались, конечно, землей, скотом и делали еще балалайки. У нас в деревне два Героя социалистического труда. Это Матрена Федоровна, которая была директором МТС (мужская, между прочим, работа), и я. У нас в деревне вырос министр здравоохранения Таджикистана Петька Исаев, фронтовик, 1924 года, был доктором наук. У нас были свои журналисты, художники. У нас был свой генерал. А полковников целая уйма. И всё из одной деревни. И так по всей Руси великой. Вот откуда и вырос Советский Союз. Из русской деревни. А сейчас из нашего Коршунова едут в Москву гастарбайтерами работать...
А какие были поля. Речки, луга, какой лес. Небо как бы уходит по вечерам в нашу землю. Тоже засевает почву своими злаками. А какие были песни, поговорки, какие сказки рассказывали. Как тут не вырасти великой литературе. Где есть почва, там есть и литература. Я бы поправил, со ссылкой на нынешний беспредел: какая почва, такая будет и литература. И ведь совестливый был народ. Не надо никакой милиции. Вся силовая структура не нужна, когда у человека есть совесть. Вся мировая литература на совести держится. Особенно наша русская.
В.Б. Ваши поэмы написаны с позиции простого мужика, со времён Степана Разина готовящего себя к бунту против угнетателей, побиваемых в конце концов "кремнем", в который обратились вековечные народные слёзы… Где сегодня этот кремень-мужик? Вы довольны своей судьбой? Что еще не успели сделать? О чем сожалеете? Чего не сумели добиться? О чем мечтали?
Е.И. Не было времени на мечтания. Я же деревенский мужик. Одно дело — мечтать, другое дело — работать. Вот я и работал. Постоянное чувство труда и дороги. Я, как возчик, как ямщик, всю жизнь вез какой-то груз. Я был обязан — народу, государству, Богу. Надо всё необходимое людям сказать в метафоре, в образе. Помню стрельбище в Австрии 1945 года. Мертвая , покрытая металлоломом земля. И стрельбище это разрастается. Это огонь продуманного уничтожения всех людей. Кто это задумал? Почему мы следуем его приказам? Почему уничтожаем землю? Что нас ждет? Апокалипсис? И постоянный образ пули (кстати, он есть и у Проханова), пули, направленной на всех. Какие уж тут мечтания. Мечты — это цветочки, лепесточки, это не для меня. Надо спасать землю. Все хотят написать красиво. Но бывает и неуместная красота. Разрушительная красота. "Суд памяти" — у меня осознанно там образов нет, есть понятия.
В.Б. А разве не образ у вас Кремень-слезы? Есть ли сейчас такие кремневые опоры? Не чувствуете ли вы сами себя "кремень-слезой", когда хочется выплакать об утерянном величии державы, но кремень заставляет держаться и не унывать. Что нас ждет? Где наша нынешняя Кремень-слеза?
Е.И. Её нет. Еще образ вечной рыскающей пули есть, а Кремень-слезы уже нет. В Кремень-слезе вся русская история вместилась: и Пугачев, и Стенька Разин, и все наши строители советской державы. Там сама дорога, как чья-то вековечная вдова. А Луна — это же тоже Кремень-слеза, со всеми её мифическими жителями и покорителями.
В.Б. Значит, там нашлось место и хранителю бессмертия — лунному зайцу — вместе со всей Луной.
Е.И. Всё там есть. И всё дальнейшее творчество , и "Двадцать пятый час", и "Убил охотник журавля", и "Буцен" — это всё было уже после Кремень-слезы, выросло из Кремень-слезы.
Кремень-слеза и немцев победил в 1945 году.
В.Б. Поэты обычно эгоцентричны, сосредотачиваются на себе и своем творчестве. Вы доказываете своей жизнью нечто противоположное. Вы печатали Николая Рубцова, Юрия Кузнецова, своих коллег-фронтовиков. Вы воспитали целое поколение молодых поэтов. Что вас тянуло к молодежи? Откуда такая щедрая душевная поддержка? Говорят, вы спасли Рубцова от исключения из Литературного института?
Е.И. Так и было. Он учился в семинаре у Сидоренко. Где-то нахулиганил, набузил. Решили исключать. Коля звонит мне, просит поддержать. Я прихожу к ректору. Вы что же, и Есенина исключать из Литературного института будете? И Павла Васильева? И Николая Гумилева? Да мало ли кто из нас что-то там напроказил, укажи, накажи, но зачем судьбу коверкать большому поэту. А мне уже тогда виден был его мощный талант. Упросил. Исключать не стали, перевели на заочное отделение. Я и забыл об этом. Каждый день за кого-то хлопочу, помог, и пошел дальше. А потом Коля мне звонит, благодарит. При встрече кланяется. Я уж говорю, Коля, Коля, ну поддержал я тебя, и не надо никаких благодарностей. Я же всегда был беспартийный, меня ничем не проймешь. Да и помогал я многим. Всё брал на себя. Был я главным редактором, а то и просто зав. отделом поэзии. А какие ребята у меня работали в издательстве "Советский писатель"! Женя Елисеев, Герман Валиков… А Семакин Володя… И ведь я их уговаривал, чтобы они свои рукописи несли в издательство. Считали неудобным. Прекрасные стихи писали. Кто мне всё это поручал? Это просто мой стиль жизни. Жить для других. Чувствовать общее дело. Я без этого не был бы поэтом. Я всегда должен был защищать всех.
В.Б. Вы — деревенский человек, о чем немало и пишете. Но ваша поэзия явно отличается от чисто деревенской, лирико-родниковой поэзии. Маленький мирок, маленькая лужайка, маленькое солнышко — явно не для вас. Ваши родники обязательно вливаются в огромное море державности, государственности, имперскости. Как вы пережили развал Советского Союза? Считаете ли вы себя выразителем чаяний русского народа? Или выразителем идей государства? Или выразителем воли Неба, божественных откровений? Вы — верующий человек? Как вы соединяли в себе державность и родниковость? Вы как бы объединили в себе Проханова с Распутиным.
Е.И. Точно. Так и было. Ты правильно сказал про Проханова с Распутиным. Железо и металл, и маленькая лесная тропка. А мне близко и то, и другое. Видимо, для меня Россия — это "земля земель сомноженных народов./Соборный свод согласных языков". Очевидно, сказалось влияние молодых лет, проведенных в Австрии, за границей. Я уже не мог ограничиться деревенской тропкой, я из Вены видел всю мощь Советского Союза. Там я и приобрел свой глобализм, свою имперскую хватку.
В.Б. Вы — оптимист? По-прежнему "А ДУХОМ ВСЕ МЫ — СТАЛИНГРАДЦЫ..."?
Е.И. Мы с тобой, Володя, люди одной тональности, нас так просто не сломать. Помню, Сергей Михалков пришел в Союз писателей России. Там было тоже не всё хорошо. Еще жив был Леонид Соболев, лежал в больнице, а его как-то быстро и сняли. Вскоре первый пленум в Архангельске. Я жил на третьем этаже. И вдруг утром на третий этаж ко мне заходят Витя Коротаев и Коля Рубцов. Спускаемся. На втором этаже ресторан. И там сидит наш куратор Союза писателей из ЦК КПСС. Красивая женщина. Увидела меня, подходит, здоровается. А Коля Рубцов взрывается: уберите эту бл… от Исаева. Я остолбенел. Говорю Рубцову: это же сама Нина Павловна. Наш куратор из ЦК. Она держится достойно, улыбается даже. Колю быстро оттащили куда-то. Вечером ко мне приходят: надо исключать Рубцова из Союза писателей. Я пошел к Коле, он что-то лепечет. Я говорю: сам пойдешь и извинишься при всех. Мол, бес попутал. Умеешь грешить, умей и каяться. Даже если бы она не была инструктором ЦК КПСС. Она же женщина. И срочно… Ведь завтра на пленуме весь доклад Сергея Орлова на поэзии Рубцова был построен. Всё летит к черту. Утром все стоят у входа в здание, стоят секретари, Сережка Орлов, Михалков. Подьезжает машина, выходит Нина Павловна. Подходит к ней и бедный Коля: Нина Павловна?! Она: — Что, Коля? — Да простите меня такого-сякого. Нина Павловна говорит: всё хорошо, Коля. Я рада твоему извинению. А то и не могла понять, за что ты так на меня набросился. Иди, пиши свои замечательные стихи… Она его слегка обняла и пошла в здание. Улыбка на весь Архангельск. Сергей Орлов сделал доклад, пленум прошел хорошо.
В.Б. На чем держалась наша советская литература?
Е.И. Не забывай, советская литература — это была литература чуть ли не ста языков. И все писали, все печатались, все переводились. И какие замечательные переводы были. Лучшая в мире школа переводчиков. Такой уже никогда не будет. Какие мощные поэты и прозаики возрастали. Расул Гамзатов, Кайсын Кулиев, Мустай Карим, Давид Кугультинов. Даже тот же Олжас Сулейменов. Это же все была советская литература.
