С Рейсер - Некоторые проблемы изучения романа Что делать

Уже эта справка должна заставить нас отнестись с большим сомнением к традиционной гипотезе.

За эти десять месяцев в отношениях Обручевой и Бокова не произошло ничего такого, что могло заставить Чернышевского обратить особое внимание на эту пару. Весьма вероятно, что Чернышевский знал о том, что брак был поначалу фиктивный, но браков такого рода вокруг него было в это время немало. Не забудем, что в романе брак Лопухова и Веры Павловны изображен как вначале фиктивный и лишь позднее (см. 19 и 20 главы третьей) ставший фактическим: {Это было понято их квартирной хозяйкой Петровной, но осталось незамеченным современной исследовательницей Н. Наумовой, которая с энергией, достойной лучшего применения, настаивает на фактическом браке с самого начала, - см. ее книгу: Роман Н. Г. Чернышевского "Что делать?". Л., 1972, стр. 29, 31. - Ср. в статье французского исследователя Шарля Корбе (Corbel): "Этот фиктивный брак перешел в реальный..." (Reminiscences sandiennes dans "Que faire?" de Cernysevskij. - Revue des etudes slaves, t. XLIII, fasc. 1-4, Paris, 1964, p. 22).} именно так нередко и происходило в действительности. Не говорю уже о совершенно различной социальной среде: Обручева - дочь генерала, а Вера Павловна - из среды мелкого чиновничества.

Наши сомнения еще более усилятся, когда мы попытаемся установить продолжительность фиктивного и фактического брака Обручевой и Бокова. По счастью, такого рода более или менее точные сведения в нашем распоряжении есть. Этот брак продолжался четыре года! Эта цифра указана в упомянутой выше статье С. Султанова, написанной на основании непосредственных бесед с П. И. Боковым. Приблизительно в конце 1860-х годов Боков сошелся с женой видного петербургского чиновника Т. П. Измайловой (урожденной баронессой Д'Альгейм) и вскоре переехал с ней в Москву.

Очень осведомленный, очень точный и близкий к М. А. Сечеповой Л. Ф. Пантелеев {Его статья "Памяти Н. Г. Чернышевского" (Голос минувшего, 1915, Э 11 посвящена "Моему другу М. А. С".} по этому поводу писал: "Семейная жизнь М. А. (урожденной Обручевой) и П. И. потерпела крушение от очень обыденной причины - увлечений П. И. своими прекрасными пациентками. _Так говорила мне сама_ М. А. Ее близкие отношения к И. Мих. Сеченову, который помог ей своими средствами на поездку за границу для довершения медицинского образования, относятся к значительно более позднему времени, чем фабула романа "Что делать?"". {Л. Ф. Пантелеев. Воспоминания, стр. 335 (курсив мой, - С. Р.).}

Эти даты соответствуют данным, которые можно извлечь из писем и очень сдержанных во всем, что касается личной жизни, "Автобиографических записок" Сеченова.

В письмах первых лет Сеченов систематически передает приветы Бокову ("Петру Ивановичу" или официально: "Вашему мужу"). {Архив Академии наук СССР, Московское отделение, ф. 605, д. Э 24; Научное наследство, стр. 234-235.}

Упоминая о знакомстве с В. О. Ковалевским, Сеченов пишет: "С ним я познакомился, когда _моя будущая жена_ - мой неизменный друг до смерти - и я стали заниматься переводами, это началось в 1863 г.". {И. М. Сеченов. Автобиографические записки, стр. 197 (курсив мой, - С. Р.).}

Если в рассказе о 1863 г. М. А. именуется "будущая жена", то, излагая свою дальнейшую жизнь, Сеченов пишет уже иначе: "В каникулы следующего, 1865 года _мы отправились с женой_ за границу". {Там же, стр. 204 (курсив мой, С. Р.). Речь здесь, разумеется, не может идти о формальном браке; развод с Боковым был оформлен лишь в 1888 г. (Звенья, т. III-IV, стр. 894), а брак с Сеченовым заключен в 1891 г. (Дворянский адрес-календарь на 1898 г., ч. 1, стр. 195).}

Некоторое время уход к Сеченову, может быть, и можно было скрывать, тем более что все трое мирно жили в одной квартире (вообще не исключена ситуация, именуемая menage a trois, - и она была вполне в духе эпохи: вспомним рассуждение Рахметова в главе "Особенный человек"), но в конце концов надо было известить об этом мать жены. В письме от 18 декабря 1867 г. П. И. Боков и сделал это сообщив З. Ф. Обручевой о том, что дочь ее "по характеру сошлась более с удивительным из людей русских, дорогим сыном нашей бедной родины - Иваном Михайловичем Вы можете себе представить, до какой степени наша жизнь счастливей, имея членом семьи Ивана Михайловича!". {Звенья, т. III-IV, стр. 887.}

Что брак М. А. Обручевой и П. И. Бокова в самом деле не был кратковременным эпизодом, видно хотя бы из следующих строк письма Марии Александровны к В. О. Ковалевскому от 22 ноября 1872 г. М. А. Бокова писала: "Никогда не вздыхаю о husband'e Хороший он человек, только мы не созданы друг для друга". Так написать может только женщина, прошлый брак которой еще не стал слишком далеким прошлым. Через десять-двенадцать лет эти слова едва ли возможны. {Там же, стр. 597. - 16 октября 1889 г. И. М. Сеченов писал Обручевой: "Ты бы не была счастлива, моя золотая, окруженная такими дарами" (Архив Академии наук СССР, Московское отделение, ф. 605, д. Э 29). Речь идет о роскошной обстановке, в которой жили Боков и Измайлова.}

Впрочем, все, что произошло в жизни трех героев после 7 июля 1862 г., уже не может представлять для наших целей непосредственного интереса. Произведенные хронологические расчеты приводят к выводу, что все перипетии романа М. А. Обручевой с П. И. Боковым и И. М. Сеченовым относятся ко времени после написания "Что делать?" и, стало быть, вопреки общераспространенному мнению, никакого отношения к фабуле романа не имеют. {Поскольку хронологические соображения являются исключающими, у нас нет надобности заниматься таким вопросом, как сравнительное изучение характеров лжепрототипов и персонажей романа.}

14

Трудно, если не невозможно, да едва ли и нужно выяснять сейчас, каким образом создалась разоблаченная нами легенда.

Как и другие недостоверные сообщения о революционных демократах, она возникла скорее всего в качестве устного (по условиям судьбы Чернышевского) предположения какого-то или каких-то не очень осведомленных современников, усмотревших разительное сходство ситуации, но не знавших сколько-нибудь точных дат всех событий.

Едва ли Чернышевский имел в виду в своем романе какую-либо конкретную ситуацию. Вернее, как всякий большой мастер, он обобщил и типизировал характерное для его эпохи явление. {Ср.: А. И. Ревякин. Проблема типического в художественной литературе. Пособие для учителей. М., 1959, стр. 105.} Именно так и надо понимать его слова о том, что "все существенное в моем рассказе - факты, пережитые моими добрыми знакомыми" (713). Однако эти слова (вообще большая часть этого параграфа) из чернового текста в беловой все же не перешли. Очень важно не забывать, что резкий протест против обязательных поисков прототипов содержится в написанном 10 октября 1863 г., т. е. вскоре после завершения "Что делать?", предисловии к "Повести в повести": "..."Не умеющие читать", как я называю их в романе, не могут никакими резонами быть обращены в людей с здравым смыслом, понимающих, что роман надобно читать как роман. Они все ищут: с кого срисовал автор вот это или вот то лицо? с себя? или с своей кузины? или с своего приятеля? Они не могут успокоиться, пока не отыщут чего-нибудь такого Если бы я был менее опытен в жизни, я надеялся бы, что этою шуткою для невинного смеха честным людям, этою оплеухою некоторой тенденции некоторых людей я отобью у сплетников охоту к сплетням" (XII, 684-685). Это мнение самого автора романа игнорируется обычно исследователями, желающими во что бы то ни стало отыскать прототип.

С этой достаточно наивной презумпцией - прототип обязательно был исследователю расстаться очень трудно. Так, В. Свирский, будучи не в состоянии опровергнуть мои хронологические расчеты, нехотя уступает лишь часть: ситуация Боков-Обручева послужила якобы исходным пунктом. Из множества других аналогичных фактов этот "запал ближе в его душу, чем другие". Только после этого В. Свирский соглашается признать "творческое воображение" художника и "общий стратегический план". {Владимир Свирский. Откуда вы. герои книг? Очерки о прототипах. М., 1972, стр. 66-68}

Примерно такова же точка зрения П. Ф. Ковалевой, автора статьи "К вопросу о прототипах "новых людей" Чернышевского". {Уч. зап. Орловского гос. пед. ин-та. Сборник работ аспирантов по гуманитарным наукам, 1963, т. XIX, стр. 175-187.} П. Ф. Ковалева тоже не мыслит художественного произведения вне понятия прототипа. "Учитель, - пишет она, - должен рассказать какие жизненные события и лица возбудили творческую фантазию художника и, следовательно , "явились прототипами"" (стр. 175). В сноске П. Ф. Ковалева продолжает: "Умолчать об этом невозможно, так как сведения о прототипах есть в школьном учебнике и учебно-педагогической практике". Казалось бы, чего проще - разъяснить школьнику, что прототип совсем не обязательное условие создания художественного образа, что написанное в некоторых школьных книжках ошибочно; нет - исходя из своеобразно понятых педагогических соображений, автор тщится во что бы то ни стало утвердить традицию, не допуская и мысли о ее пересмотре.

Чтобы доказать свой тезис, приходится идти на ряд натяжек, неправдоподобных и недоказуемых предположений. Так как даты не сдвинуть остается допустить, что какие-то сведения о романе Обручевой Чернышевский мог получить из писем, присылавшихся ему в Петропавловскую крепость (стр. 184). Трудно представить себе бестактность корреспондента Чернышевского, который, отлично понимая, что все письма подвергаются тщательному просмотру, стал бы "развлекать" узника Алексеевского равелина слухами, неизбежно носящими оттенок сплетни. (Свидания с женой начались 23 февраля 1863 г., {Н. М. Чернышевская. Летопись..., стр. 287.} когда большая часть романа (примерно до 17 главы четвертой) уже была написана и никакой новой информацией писатель воспользоваться не мог).