Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6444 ( № 51-52 2013)
всё и без волчьих клыков разгрызается.
7 октября
ПРОВЕРКА ПОТОПОМ
Валерию Якову
История наша –
сплошное кочевье
на шаре земном –
ненадёжном ковчеге.
И мы устоим ли
назло мизантропам
в проверку потопом,
в проверку потопом?
В потоп отвратительно мародёрство,
начальственной деятельности
притворство,
А кто не впадает порою в отчаянье
во льду равнодушья,
без веры в оттаянье?
Мы часто друг к другу завистливы, злобны,
так дохристианны,
так междоусобны
и тонущих рядом спасать не способны.
За чей-то успех мы готовы загрызть,
и
мы в бедности тонем,
в богатстве,
в корысти.
Позорная мания чуть ли не в каждом
придумывать снова врагов из сограждан.
Живём, будто каждый врагами притиснут,
и нам не поможет ни тыщепартийность,
ни стадность попсовых
притопов-прихлопов –
лишь те, кто избавит нас всех от потопов.
Вот что помогло нам,
когда на Кубани
потоп зарычал
и попёр по-кабаньи,
ломая все двери
и люльки калеча,
разбив тишину,
как с цветочками глечик.
И плыли иконы сквозь грязь и окурки,
плыл рядом Христос в эмчеэсовской куртке,
родной, как в солдатской былой гимнастёрке,
держа двух мальцов-близнецов на загорбке.
Неужто нужны все потопы, несчастья,
чтоб вспомнили мы,
что такое участье?
И вдруг фронтовая забытая сила
воскресла во многих
и нас воскресила.
Цветы зацвели по заросшим окопам
в проверку потопом,
в проверку потопом.
И только когда и в потопе не дрогнем,
мы право имеем назваться народом.
2012–2013
ЗЕРКАЛО
Пока ещё полузаметно седеющ,
стараюсь я зеркало пидмануть:
в него не гляжу, как глядел Ходасевич,
и даже могу сам себе подмигнуть.
Но так и прекрасно, и так это раняще,
что, мне неразборчиво что-то шепча,
другие поэты, ушедшие раньше,
порою выглядывают из-за плеча...
Немало имён я впервые выкликнул,
и, тихо за вашей спиной становясь,
я тоже, надеюсь, когда-нибудь выгляну
из-за плеча у кого-то из вас.
17 декабря
Теги: Евгений ЕВТУШЕНКО
От Баратынского до Соловьёва
Евгений Евтушенко: Поэт в России - больше, чем поэт. Десять веков русской поэзии. Том 2. – М.: Русскiй Миръ; Жизнь и мысль, 2013. – 832 с. – 10 000 экз.
Уходящий год был для Евгения Евтушенко трудным и счастливым одновременно. Премии "Поэт" и «Большая книга» – награды, давно заслуженные самым известным в мире русским поэтом. При этом – долгая и тяжёлая болезнь, с которой Евгений Александрович, без преувеличения, героически боролся – и наконец победил. Гран-при «Книга Года» достался тоже Евгению Евтушенко, вернее, делу его жизни – антологии «Поэт в России – больше, чем поэт. Десять веков русской поэзии». О первом томе мы уже писали. Второй том включает более восьмидесяти авторов, родившихся с 1800 до 1853 г., – от Евгения Баратынского до Владимира Соловьёва. Среди поэтов, представленных в новом томе, – Николай Языков, Фёдор Тютчев, Алексей Кольцов, Михаил Лермонтов, Алексей К. Толстой, Афанасий Фет, Николай Некрасов, Константин Случевский и др. С ними соседствуют авторы, далеко не столь известные или незаслуженно забытые. Все они были жизненно необходимы нам в XX веке, когда поэзия ещё входила в плоть и кровь народа. Но не меньше нужны и сейчас. Автор и составитель антологии Евгений Евтушенко, как и в первом томе, предваряет каждую стихотворную подборку своей статьёй и каждому поэту посвящает стихотворение. Издание иллюстрировано работами известных художников, а также самих поэтов.
Костный мозг, язык бескостный
Представим себе очень городского писателя, который, приехавши, к примеру, в маленький город из столицы, стоит перед окном в обшарпанном номере захудалой гостиницы, ощущает глубокое душевное несварение желудка и с тоской вглядывается в темь. Под кустом слышатся вроде бы шорохи, движутся непонятные, вроде бы похожие на глаза блики. А за кустами начинается тропка, а за тропкой лес, а в лесу заканчивается цивилизация, и заблудиться в лесу очень городскому писателю не просто, а очень просто. Позвоночный столб его превращается в антенну. Антенна принимает сигналы. Сигналы свидетельствуют об опасности. Природа опасности непонятна. (И не должна быть понятна, добавит писатель.) Главное, совершенно ясен её источник: темь, глушь, глубь, лес, Россия. Ироническое отношение ко всему этому заменяет писателю отвагу. Примерно так написана книга Дмитрия Быкова "Сигналы".
Мне посчастливилось присутствовать на презентации этой книги и узнать, что она, во-первых, триллер, а во-вторых, что Быкова неправильно понимают. Вот люди, читающие его книги и думающие, что он комкает окончание, - они понимают неправильно, потому что им следует сделать простое предположение: а вдруг так и было задумано автором? От нетривиальности этой незатейливой мысли я расчувствовалась и пошла читать триллер. Да... здесь следует не забыть сказать, что авторов двое – по крайней мере, на обложке значится ещё Валерия Жарова. Но поскольку её имени нет даже в выходных данных, а имя Быкова, наоборот, парит на верхнем колонтитуле каждого разворота, то мы где-то будем иметь в виду, что благодарить за эту книгу следует ещё и Жарову, – а сами обратимся к Быкову.
Итак, антенна. Она принимает сигналы. Сигналы не понятно откуда, не понятно чьи. Но среди непонятных голосов есть женский. Принявший сигналы ортопед-радист Савельев решает (именно решает, а не узнаёт), что это голос его знакомой Марины Лебедевой, несколько месяцев назад рухнувшей вместе с самолётом в уральские леса. Ergo, надо спасать, ergo, собирается экспедиция, ergo, герои хором идут в лес, толком не зная, куда и зачем. Как, опять идут, не зная, куда и зачем? Ведь это уж сколько раз было у Быкова! Да, опять. Ничего, потерпите.
Мгновенно, отойдя на пару километров от освоенной цивилизацией реальности, герои со страшной силой начинают плутать, блуждать, блудить и попадать. К счастью, они – обладатели высокого городского интеллекта, поэтому быстро понимают, что что-то не так. Деревенской девице Даше для того, чтобы начать о чём-то таком догадываться, понадобился месяц хождений по тайге. И это в книжке не юмор, а такая шутка. Сначала попаданцы приходят в бывший совхоз, а ныне поселение крепостных крестьян, которых некий мутный жлобистый мужичок закабалил и вроде бы пытается таким образом излечить от всяких нехороших зависимостей. У крепостных коричневые опухшие лица (да, это ещё одна блистательная находка Дмитрия Быкова, повторяющаяся из книжки в книжку), они ходят в кокошниках, откликаются на водевильные имена и помогают героям блудить. Впрочем, постельная тема будет раскрыта последовательно всюду, где только не обнаружат себя попаданцы. А им предстоит ещё первобытное племя, завод, катание на паровозике и все дела.
На самом деле им предстоит жевать картон. То есть нет, это читателям предстоит жевать картон в попытке установить разницу между героями. Разница почти неуловима. Мы попробуем. Есть Валя. Он юноша и застенчив. Есть Савельев. Он ортопед-радист, и у него в нагрудном кармане фотография. Есть Дубняк. Он пьёт самогон и единственный из всей городской компании вроде бы умеет ориентироваться на местности (что в условиях загадочной, дикой и опасной России в паре километров от города всё равно бесполезно). И есть два неопределённых гуманитария, которые не отличаются друг от друга вообще никак, поэтому имена их уже канули в Лету.
И вот эти картонные люди-силуэты потихонечку бредят и бредут средь фанерных заводских декораций, наскоро выпиленных лобзиком журналиста, которому скучны серые большие некрасивые цеха, скучны громоздкие непонятные изделия; журналиста, у которого на производственной планёрке сами собой тяжелеют веки, закрываются глаза и всё его сонное существо попадает под власть неспособности понимать смысл происходящего (из чего делается вывод, что смысла у происходящего нет). Потом (постельная сцена – глаза открываются) картонные герои почему-то думают, что их хотят убить. И вот уже бегут, пыхтя от тяжести рюкзаков. По обочинам тропинки скачут йети, а в перспективе маячит встреча с летающей тарелкой. От этого, совершенно непостижимым образом, читать становится ещё скучнее. Может быть, потому, что фанерный заводик – это для декораций ещё куда ни шло, а фанерный йети – как-то совсем уже неприлично. Это триллер, друзья, это триллер. И, кстати, действительно страшноватый: он может заставить вас пролить тихие слёзы над трупом убитого времени.
