Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6354 ( № 2 2012)
Бога мой народ потом найдёт.
Сэкономит порох, динамит, -
но Гагарин в космос полетит.
Колокольный и кандальный звон.
Бога нет,
чернил
и нет бумаги -
кровушкой Ему напишет Он
на когда-то грамотном Рейхстаге.
Он ещё откинется потом[?]
Про народ я[?]
Несгибаем Он.
***
Петру Калитину
И сказал мне дядя Ваня,
бывший кент вора в законе,
бывший[?] - лагерная вохра,
Ворошиловский стрелок:
- Зря не бацай,
СССР был,
как кулак народов братских[?]
В общем,
если шмайсер держишь,
жми сильнее на курок.
И сказал мне дядя Ваня,
шоркнув сталинской наколкой:
- За слова свои ответишь,
так что много не базлай[?]
В жизни столько баб красивых,
что одной по горло хватит,
так что больше, чем проглотишь,
в свой стакан не наливай.
И сказал мне дядя Ваня,
разливая, не скучая,
выключая телеящик,
матерясь на беспредел:
- Гитлер - падла,
Ельцин - тоже!
И народ - пацан, в натуре[?]
А менты ещё покажут -
кто и где
чьё мясо съел.
И сказал мне дядя Ваня:
- Зря не бацай, паря, глоткой,
на рожон не лезь без батьки,
партия нам что велит?!
Мол, вокруг все п[?] (голубые. - С.С.) -
в телевизоре и возле[?]
Изменяется природа,
мир на месте не стоит[?]
Но сказал мне дядя Ваня:
- Жизнь нельзя сдавать без боя! -
и налил за край и выше,
наградной взяв револьвер, -
Гастарбайтеры достали,
а скины совсем тупые[?]
Где ты, дядя Сталин?!
Суки, -
развалили СССР!
***
Как хорошо в последний день Помпеи
пройтись по улицам заснеженной Москвы.
На миг любви - в бессмертие поверив,
услышав из-под снега рост травы.
Увидеть в небе ветра зарожденье,
в голубке серой Божий лик узреть[?]
И что-то вечное смахнуть, как наважденье, -
ещё пока не время умереть[?]
Твои глаза[?]
Но что-то говорит мне,
что всё не так, как мне мечталось быть.
И сердце сокращается в том ритме,
в котором мы давно не можем жить.
Счастливым быть уже я не сумею.
Другая жизнь у Родины в крови.
Моя душа - безумнее Помпеи -
в последний день несбывшейся любви.
***
Кто умер, тот уже бессмертен, -
порукою - сыра земля.
Давно живём без тьмы и света,
но кто здесь ты и кто здесь я[?]
Шепнёшь:
- Прости, Россия-мама,
в своей забытой Богом мгле
с душой пустой, как голограмма,
не весящей уже ни грамма,
мы к небу ближе, чем к земле[?]
Сын за отца не отвечает[?]
А слово - словно воробей.
И поле жизни заметает
заморский ветер глюковей.
Но вдруг внезапно прозреваешь[?]
Как с бодуна придя домой,
ты взглядом прошлое пронзаешь
и понимаешь: ты здесь свой.
Не вырывая даже йоты
судьбы, прожитой не тобой,
что стала главной частью плоти
и полностью твоей душой[?]
Невыносимы муки эти!
Отец, прошу, сойди с креста.
Бессмертие страшнее смерти,
когда бояться перестал[?]
***
На душе соловьями отпели рассветы
и поплыли закаты в глазах-небесах.
И твои поцелуи, как бабочки лета,
обречённо застыли на талых губах.
В волосах терпкий запах созревшей полыни,
пьяный запах измятой девичьей мечты.
Но сентябрь замерцал, и серебряный иней
проступил сквозь родные до боли черты.
Я ведь врать не умел никогда. И не буду.
Я безумно любил и терял - не одну[?]
И растратил полжизни - на счастье,
как будто[?]
В сердце призраки бродят, хоть вой на луну.
Пил, гулял, в драках часто бывал я некстати,
но не продал друзей, Русь в себе не сгубил.
И пускай мегатонны души я растратил,
для тебя ещё больше осталось в груди.
И я понял, что счастье - сидеть просто рядом
и полынью дышать твоих душных волос,
задыхаясь во тьме раскалённого взгляда,
отгоняя печаль накатившихся слёз, -
оттого, что ты есть на планиде-планете
и не кончилось время на наших часах, -
там, где, как соловьи, надорвались рассветы
и взорвались закаты в глазах-небесах[?]
ШАМИЛЬ И ЦАРЬ
Абдулле Даганову
Велик Шамиль -
под знаменем Пророка -
когда в глуши смотрящих в небо скал
адатов древних тёмные пороки
огнём кровавым в душах выжигал.
Упрям Шамиль, уверовавший свято
в свой волчий жребий, как в земную сыть,
когда - на русский -
средством газавата
Аллаха волю стал переводить[?]
Но мудр Шамиль, дошедший до предела,
когда, душой неистовой горя,
смирясь,
Кавказа раненое тело
отдал на милость Белого царя.
Умён и славен царь-"завоеватель"
когда,
чтоб души тяжкие спасти,
имама Шамиля, поняв как брата,
"на покаянье"
в Мекку отпустил.
***
Под бестрепетным лунным прицелом
слышу землю с другого конца.
И ложусь в неестественно белом
на могилу отца-праотца.
Слышу зовы и рая, и ада,
но во тьме не пойму, где какой, -
в небеса с лёгким шелестом
падаю,
в небо смерти и жизни самой.
И когда человеки лихие -
с пулей-ножичком
тешатся тьмой,
мертвецы,
испокон не чужие,
вырастают стеной крепостной.
Пофамильно,
повзводно,
поротно
мои прадеды-деды идут
с ненаглядными,
с самыми "родными"[?]
И дядьёв молчаливых ведут ведут.
Сердца стук -
словно бубен шамана,
дословесная тёмная речь.
Предки,
смертью прикрывшие раны,
жизнь живую выходят стеречь,
прорастая во мне васильками,
проливаясь водою живой,
и губами шепча, и сердцами:
- Не боися, сынок, мы с тобой.
Крест нательный к губам прижимаю
и о здравии Бога молю.
То ли жизнь мертвецам продлеваю,
то ли смерть приручаю свою.
РУССКИЙ ФЛАГ
Русский флаг, что русское оружье,