Анатолий Левандовский - Первый среди Равных

— Вот послушай: «De cuius nativitate atque infantia vel etiam pueritia, quia neque scriptis umquara aliquid declaratum est, neque quisquam modo superesse invenitur qui horum se dicat habere notitiam, scribere ineptum ju-dicans, ad actus et mores ceterasque vitam illius partes explicandas ac demonstrandas, omissis incognitis, tran-sire disposui…» и так далее…

— Переведи.

— «Поскольку о его рождении, детстве и отрочестве не осталось никаких письменных свидетельств и нет в живых никого, кто мог бы дать устные показания, я считаю неуместным писать обо всём этом и, опуская недостоверное, перейду прямо к изложению дел и замыслов остальных частей его жизни». Примерно так…

Лицо Лорана просветлело,

— Успехи моей ученицы в латыни несомненны… Но что ты хочешь сказать всем этим?

— Ты прекрасно понимаешь меня. Великий человек требует бережного отношения. Эйнгард знал это ещё в эпоху средневековья. Почему бы и тебе не следовать классическим образцам? Тем более что писать так, как написал ты, — совсем не втвоём духе…

Лоран ничего не ответил. Молчание длилось долго. Наконец он сказал:

— Уже поздно. Иди спать, Сара. И спасибо тебе, что ты была честна со мной.

— За это не благодарят, милый. Спокойной ночи…

Кто как, а он в эту ночь не сомкнул глаз.

Он был взбудоражен до предела.

Слова Сары посеяли тягостные сомнения.

Он верил ей, её вкусу, её взгляду. Она обладала какой-то удивительной духовной тонкостью, её нравственные оценки были глубоки и точны, он неоднократно убеждался в этом. И потом… Это ведь действительно было не его перо…

С утра он схватился за атласы. Вооружился большим увеличительным стеклом. Нашел крупномасштабную карту Пикардии. Проследил течение Соммы и общий контур Пикардийского канала. И сделал неожиданное открытие: в некоторых местах канал подходил вплотную к населённым пунктам, и одним из них был Невиль-ле-Брэ! Тот самый Невиль-ле-Брэ, в котором проживали Бабёфы!

Что это значило?

Очень многое.

Во-первых, вероятно, мысль о работе на канале возникла у Клода Бабёфа только потому, что сам канал должен был пройти возле его городка. Во-вторых, Франсуа Ноэлю незачем было совершать с отцом длительную прогулку на строительство. В-третьих, он мог работать на канале и не уходя из родительского дома. В-четвёртых, он, следовательно, никогда и не покидал на долгие годы свой дом…

Сара оказалась права.

Права она была, по-видимому, и в другом.

Откуда взял Лоран, что Франсуа Ноэль был отдан на канал в двенадцатилетнем возрасте и что работал он там не менее четырёх-пяти лет? Это пришло ему в голову только потому, что в письме Бабёфа о «подённой работе на Пикардийском канале» тот, говоря о начале своей февдистской деятельности, утверждал: «Мне было тогда 17 лет. В течение приблизительно 4–5 лет я не писал и не читал». Не долго думая, Лоран и решил: как раз эти четыре-пять лет юный Бабёф и проработал на канале!

Но такое решение — теперь он понимал это — было крайне скороспелым и опрометчивым: Франсуа Ноэль ведь мог работать на канале и не обязательно все четыре года, а, скажем, год или всего два месяца; причём, отец мог отдать его туда вовсе не в двенадцать, а в пятнадцать или, что ещё вероятнее, в шестнадцать лет! Косвенным подтверждением того, что на канале юноша трудился не слишком долго, является отсутствие воспоминаний об этом у обеих его сестёр…

Картина менялась.

Стройная концепция Лорана оказалась разрушенной.

Конечно, даже и в этом случае канал оставался для будущего трибуна первой школой жизни. Конечно, все те сомнения и вопросы, о которых писал Лоран, и в этом случае должны были возникнуть у юноши. И всё же начало повести в том виде, как Лоран попытался его написать, не удалось.

А посему… Как это там сказано у Эйнгарда: «Поскольку о его рождении, детстве и отрочестве не осталось никаких письменных свидетельств…», не станем об этом говорить.

И правда, лучше не скажешь. Недаром труд Эйнгарда считается достойным наиболее совершенных литературных образцов античности. И ему, Лорану, не грех последовать такому примеру.

Он принимает окончательное решение. Он снова берётся за перо, берётся с тем, чтобы на этот раз не выпустить его из рук, пока, хотя бы вчерне, не раскроет деятельности Гракха Бабёфа в тот период, когда будущий трибун из Франсуа Ноэля превратится в Кая Гракха; говоря иными словами, пока не воссоздаст образ своего героя в предреволюционные годы и в эпоху революции.

Такова задача ближайших недель и месяцев, а может быть, месяцев и лет — он ещё не имеет ни малейшего понятия о том, как быстро всё пойдёт и где будет сделана первая логическая остановка.

Часть первая

«C тех пор как благо и силу общества стали усматривать в богатстве, неизбежно должны были прийти к отказу в политических правах всем тем, кто своим имуществом не гарантирует преданности такому порядку, признаваемому наилучшим.

Во всякой социальной системе подобного рода значительное большинство граждан, обречённое на постоянный тяжёлый труд, на деле осуждено томиться в нищете, невежестве и порабощении.

Именно нужда и невежество порождают среди нас порабощение, которое существует всюду, где люди не могут или не способны проявить волю».

Лоран перечитал написанные слова.

Вот, пожалуй, неплохое начало для биографии Гракха Бабёфа.

Он родился в «грязи»: в нищете, невежестве и порабощении.

Нищета привела к ранней смерти большинство его братьев и сестёр.

Нищета толкнула отца отдать его на строительство Пикардийского канала.

Но, обладая волей, будучи незаурядным, одарённым природой человеком, юный Бабёф решил во что бы то ни стало выбиться из нищеты и невежества, стряхнуть с себя ненавистное порабощение.

Прошло всего пять лет, и случилось чудо, поразившее всех, кто знал прежде семью Бабёфов Франсуа Ноэль, этот жалкий оборвыш, несчастный чернорабочий с Пикардийского канала, превратился в деловитого, преуспевающего молодого человека. У него появилась своя контора со штатом служащих, он снимал уютный домик в городе Руа, имел любящую жену и обладал достаточными средствами, чтобы материально поддерживать младших сестёр, брата и мать (старый Клод к этому времени уже умер). Знатные клиенты писали Бабёфу восторженные письма, в которых превозносили его честность, эрудированность, предприимчивость и пророчили ему блестящее будущее.

Чудес, как известно, не бывает, и Лоран знал это не хуже других. Просто талантливый и упорный юноша делал обществу первую заявку о себе: используя свой почерк и свои недюжинные способности, он ставил ближайшей целью найти для себя лучшее место под солнцем.

Франсуа Ноэль избирает карьеру февдиста.

Слово «февдист» происходит от слова «феод». Go времени средних веков занятия землемера-февдиста были и выгодными и почётными — это было лучшее, на что мог рассчитывать сын бедных родителей из низов третьего сословия.

Обязанности февдиста были связаны непосредственно с феодальной собственностью, установлением её размеров, границ и точным выявлением повинностей, которыми держатели земли были обязаны феодальному сеньору.

В средние века некоторые февдисты заслужили славу реформаторов; другие, напротив, обнаруживали сильнейший консерватизм.

Разумеется, по мере упадка феодализма, на закате средневековья, дело февдиста стало терять былое значение.

Однако во второй половине XVIII века положение изменилось. Земледелие вновь начало становиться модным. Сельский быт восхвалялся в салонах, а Мария-Антуанетта, увлеченная пасторалями, даже возвела образцовую ферму в Трианоне.

В основе моды лежали реальные условия — необыкновенно быстрый рост цен на землю и её плоды. К восьмидесятым годам стоимость земли почти утроилась, мясо вздорожало в два раза, средняя цена хлеба возросла на одну треть.

Аристократы, до этого всецело поглощённые придворными интригами и предпочитавшие жить в Версале, вновь кинулись к своим феодам. Отныне установление точных границ земельных владений и следующих с них повинностей стало насущной заботой каждого помещика; естественно, возросла роль и тех, кто помогал им в разрешении этой задачи.

Профессия февдиста получила второе рождение.

В этот поток и попал смышлёный Франсуа Ноэль.

Началось всё с малого: решив использовать свои каллиграфические способности, он устроился переписчиком к нотариусу-февдисту, жившему близ Абвиля.

Господин Юлен поначалу не положил ему жалованья, предоставив лишь стол и жильё. Франсуа сильно страдал от безденежья; платье его износилось, нового купить было не на что, и, посещая вместе с Юленом близлежащие феодальные замки, он стыдливо прятал потёртые на локтях рукава своего старенького камзола. Однако Бабёф не отчаивался. Стремясь как можно лучше освоить профессию февдиста, он с головой погрузился в новую работу, тратя немногочисленные досуги на углубление своихповерхностных знаний.