Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6494 ( № 3-4 2015)
в дом немезид всегда готовых к бою
и мнемозин
он меж витрин скользит благоговейно
а ночь нежна
бутылка тридцать третьего портвейна
ему нужна
сидит на кассе гордая электра
блюдёт металл
она владеет всем оттенком спектра
и правит бал
с купюры крупной он не просит сдачи
он так привык
ведь ждёт его холодный сумрак дачи
и лиля брик
постмодернист сошёл на полустанке
а путь далёк
но с ним души прекрасные останки
и бутылёк
какой за нами бдит бинокль ночи
чей слышен крик
там на печи хохочет и клокочет
нагая брик
там няня с кружкой словно злобный фетиш
и анна керн
смелей поэт сейчас ты нам ответишь
за постмодерн
Теги: Дмитрий ПЛАХОВ
Была я белошвейкой...
Маша Трауб. Плюс один стул. - М.: Эксмо, 2014. – 320 с. – (Проза Маши Трауб). – 13 000 экз.
Каждый литературный жанр имеет своего читателя. Философские романы предпочитает одна категория людей, любовные – другая. Чтение что-то меняет в человеке, заставляет по-новому взглянуть на собственную жизнь. Но как быть, если пока не определился с предпочтениями? Можно, к примеру, заглянуть в книжный магазин, посмотреть-повыбирать. И там – всяко заметишь полку с последними новинками. Сейчас "на кубике", например, последняя книга Маши Трауб – «Плюс один стул». Что ж – поговорим о ней. В аннотации – избыток хвалебных слов об авторе и разве что косвенные намёки на то, что же всё-таки предстоит прочесть. «Эта история появилась благодаря случайному знакомству с тамадой» – так начинается краткое содержание. И далее: «В ресторане, где он работает, три зала. В одном гуляет свадьба, напротив льют слёзы на поминках, а на цокольном этаже чествуют юбиляра. Общая на всех курилка во дворе, где смешиваются радость и горе, жизнь и смерть. И где рассказывают истории». Однако содержание книги описанию не вполне соответствует. Не стоит и надеяться увидеть под обложкой ироничный рассказ о разных эпизодах человеческих жизней. На самом деле, вас ждёт практически сплошной текст, не поделённый на главы (в повествование автора периодически вклиниваются реплики ведущего свадьбы), что изрядно затрудняет его восприятие. Историй там не несколько, а одна – сплошная. Автор сбивчиво и отрывисто повествует о молодом человеке по имени Петя, о его детстве, взаимоотношениях с бабушками, вырастившими его; о родителях, не уделявших ему внимания; о настоящем моменте его жизни: намерении жениться и, наконец, о свадьбе.
Главный герой, с детства находясь под женским контролем и влиянием, с возрастом не меняется. Располагая собственной жилплощадью, переезжает к своей невесте Ксюше, которая живёт с интеллигентной матерью Еленой Ивановной и хабалистой тёткой Любой. Он со всем соглашается, не задаёт вопросов, ест что и когда дают, не проявляет инициативу, не оплачивает счета, в общем, отсутствует как личность. Характер Ксюши практически не прорисован, однако тут вполне хватает одной жутковатой символичной детали: «Ксюша любила шить. Она шила мягкие игрушки. <...> Но Ксюша всех лишала ртов. И эти безротые куклы казались грустными, неприкаянными страдалицами».
Вначале складывается впечатление, что автор стремится вызвать у читателя лёгкую иронию по отношению к героям и происходящим с ними событиям. Однако описание безвольного, аморфного, болезненного подкаблучника Пети, «тяжкой женской долюшки» его будущей тёщи и невиданных странностей его полуверующих бабушек лёгкой иронии никак не вызывает. А вызывает недоумение, раздражение, а в некоторых особенно «удавшихся» местах – отвращение.
Постоянное живописание разнообразных Петиных «хворей» к середине книги начинает утомлять. Кроме того, «хвори» с завидной частотой одолевают практически всех героев романа, кроме разве что Ксюши, её матери и тётки. «Валокордин», «слегла с давлением» и прочие непременные члены «болезненного» ассоциативного ряда встречаются в тексте постоянно – и чем дальше, тем больше. «Петя залез в Интернет в поисках странной болезни – крупа. Выяснил, что это связано с горлом, и хмыкнул. У Пети был понос, диатез, энурез, но никогда не было такого красивого заболевания, как круп». Попытаемся определить, кому всё-таки подобные вещи могут быть интересны в такой концентрации и таких подробностях. Похоже, Трауб рассчитывает покорить своим талантом людей глубоко пенсионного возраста или же медицинских работников. Впрочем, и то и другое – маловероятно. Можно предположить, что читательская аудитория Маши Трауб – домохозяйки, так как подробное и увлечённое описание быта обеих бабушек героя (Евдокии Степановны и Розы Герасимовны) – это две трети книги минимум. Но даже домохозяйкам за чтением хочется отдохнуть от быта. Автор же не даёт читательницам такой возможности, мучая их чуть ли не выдержками из книги по домоводству советских времён от бабы Розы и вредными советами домохозяйке от бабы Дуси.
Евдокия Степановна к моменту свадьбы внука оказывается в полнейшем маразме. Баба Дуся на свадьбе рассказывает Пете, что мать его была не вполне психически здорова. Плюс – странности отца героя по своей абсурдности превышают обычную забывчивость или брезгливость. Сам же Петя с детства страдает заболеваниями психосоматической природы. Таким образом, имеем совершенно бытовой рассказ о не вполне психически здоровых людях – и это на трёхстах четырнадцати страницах!
Текст изобилует нестыковками, неточностями, абсурдными высказываниями, возникающими то на почве невнимательности, то от абсолютного незнания описываемой действительности. Перечислять ляпы – дело неблагодарное, достаточно привести один вопиющий пример: в процессе отпевания священник называет покойную по имени-отчеству.
Маша Трауб, если верить аннотации к книге «Плюс один стул», «Сама себя считает женой мужа, мамой двоих детей, которая ещё немножко «шьёт по ночам» на клавиатуре ноутбука». Прочитав роман, хочется от всей души пожелать «белошвейке» всё-таки иногда перечитывать с утра своё «ночное шитьё».
Теги: Маша Трауб , Плюс один стул
Забытый учитель
В.А. Дроздков. DUM SPIRO SPERO. О Вадиме Шершеневиче, и не только: Статьи, разыскания, публикации. - М.: Водолей, 2014. – 800 с.: ил. – 500 экз.
Книгу Владимира Дроздкова можно с полным основанием назвать уникальной. Пожалуй, впервые в отечественном литературоведении выходит столь объёмный труд, посвящённый жизни и творчеству замечательного поэта Вадима Шершеневича (1893–1942). Так уж получилось, что в советское время об этом знаменитом футуристе и имажинисте особо не вспоминали. Подобно многим авторам Серебряного века он считался "упадническим" и «чуждым» советскому читателю. Перестроечные годы тоже оказались не самыми счастливыми для Шершеневича – издательства бросились выпускать Цветаеву, Гумилёва, Бальмонта, а вот об авторе знаменитой книги «Лошадь как лошадь» не вспоминали. Лишь столетие поэта немного пробудило интерес к его творческому наследию, но этого, после десятилетий забвения, оказалось явно недостаточно. Шершеневич продолжал оставаться одним из самых малоисследованных русских литераторов ХХ века.
И это притом что речь идёт не о каком-либо провинциальном авторе, а о поэте, стоявшем у истоков крупнейших литературных течений – символизма и имажинизма, человеке, соперничавшем с Маяковским и Есениным, имевшем массу поклонников и подражателей, настоящей звезде своего времени! В этом смысле книгу Владимира Дроздкова, возвращающую Шершеневичу его законное место в русской словесности, стоит только приветствовать. История нашей поэзии без Шершеневича уж точно не полная! Особо стоит отметить обширное использование в книге архивных материалов, проливающих свет на сложные отношения поэта с властью, МЧК и НКВД. А подробный разбор ранних стихов Шершеневича позволил расширить биографические сведения о нём – например, выявить первую любовь поэта. Но центральным местом в книге является его отношение с двумя поэтическими титанами своего времени. И с Маяковским, и с Есениным Шершеневич и в разные годы как дружил, так и враждовал.
Удивительно то, как литературоведы впоследствии умудрялись не замечать влияния Шершеневича на своих более известных собратьев по перу. А ведь можно проследить это влияние буквально текстуально. Человеку, взявшему в руки книгу стихов Шершеневича, сразу покажутся знакомыми многие строки, обороты речи, композиции. И не потому вовсе, что он подражал своим друзьям-соперникам, – нет, как раз они-то многому у него научились, взяв на вооружение немало его фирменных приёмов. К сожалению, подражателем принято считать самого Шершеневича, удачно раскрывавшего границы русского стиха и изобретавшего новые рифмы. Настоящая книга и призвана развеять многие такие мифы о незаслуженно забытом русском поэте.
