Илья Эренбург - Война. Апрель 1942 г. - март 1943 г.
19 марта 1943 г.
Палач в истерике
Немцы любят прикидываться «мощными варварами». Эти захолустные ницшеанцы говорят, что они — сверхчеловеки. На самом деле это — истерические людишки. Они не жалеют других, но себя они жалеют до слез. Они издеваются над беззащитными, но когда их берут за шиворот, они визжат.
Два месяца тому назад Германия упивалась победами. Тылу перепала толика кубанской поживы. Немцы думали, что это — закуска. Это были последние крохи. Настала зима, и Германия увидела, что победы нет. Победы и не предвидится. На Кавказе немцев бьют. Сталинград не взят. Роммель покрыл в десять дней тысячу километров. В Тунисе — американцы. Сверхчеловекам не по себе.
Редактору газеты «Дас шварце кор» предложили успокоить ницшеанцев, которые явно нервничают. «Дас шварце кор» — газета не для немецких институток. Это центральный орган эсэсовцев. Казалось бы, у палачей крепкие нервы. Однако палачи бьются в истерике. Передовая «Дас шварце кор» от 29 октября 1942 года должна приободрить немцев, объяснить им, почему победа отложена на неопределенный срок.
Автор признается, что немцы «разочарованы», что их смущают «продолжительность боев в Сталинграде и медленное продвижение на Кавказе». Эсэсовец пишет: «Большевистское командование никогда не прекращает борьбы по каким-либо возвышенным соображениям, нет, большевики наступают до полного истощения и обороняются до последнего патрона… Их солдаты сражаются иногда в исключительной обстановке, когда по человеческим понятиям это невозможно. Тяжело раненные стреляют в немцев из горы трупов несколько часов спустя после окончания боя. Ежедневно случается, что пленные в глубоком тылу, раздобыв оружие, подымают его против немцев и жертвуют своей жизнью. Сражение за Сталинград — небывалое сражение… В завоеванных кварталах, давно находящихся позади линии фронта, постоянно вспыхивают новые бои… Никто не мог думать, что подобные твари способны на такие подвиги. Ни количество, людей, ни гигантский потенциал вооружения, не объясняют силы большевистского сопротивления. Другой противник не перенес бы сражений 1941 года, даже при равном количестве людей и вооружения».
Вряд ли, прочитав это, немцы успокоятся. Они увидят, что даже палачей знобит от страха. Они поймут, что немецким колбасникам никогда не одолеть России: умирающие и те стреляют в захватчиков. Немцы поймут, что завоеванные кварталы Сталинграда не завоеваны: там продолжаются бои. Об этом говорят не русские, об этом говорит орган эсэсовцев. Перепуганный палач ругается: он называет героев «тварями». Но ругань в его устах — похвала: это визг раненого хищника.
Мы читаем дальше: «На востоке происходит ужасный танец смерти большевистского зверья. Это — зверская сила природы, освобожденная большевиками. Это — держава освобожденных неполноценных людей. Перед нами непостижимое явление: до сих пор народы сражались с народами, солдаты с солдатами, а здесь мы имеем дело не с людьми, но с проявлением темных инстинктов… Это уж не война, это — катастрофа природы».
Пожалуй, ознакомившись с передовой «Дас шварце кор», немецкие колбасники ударятся в мистицизм: «Танец смерти… катастрофа природы…» Колбасник привык воевать так: в шесть часов утра немцы бомбят город, где нет зениток, в двенадцать часов город капитулирует, в шесть часов отходит первый поезд с награбленным добром, а в полночь немцы устанавливают первую виселицу. Это «нормальная война» — «солдаты сражаются с солдатами». А защита Сталинграда — это «катастрофа природы». Сверхчеловеки, перепуганные до того, что они теряют способность членораздельно изъясняться, называют защитников Сталинграда «недочеловеками». А журналист продолжает стращать: «Мы боремся против загадочных сил природы… Самая тупая, самая некультурная масса строит величайшие заводы, изготовляет самое большое количество тракторов, танков и самолетов, владеет утонченным механизмом радиосвязи…»
У колбасника пот на лбу. Он больше ничего не понимает: тупая масса и величайшие заводы! Видимо, русские заключили пакт с нечистой силой. И колбаснику неуютно. Но «Дас шварце кор» не унимается: «Наши солдаты сейчас решают вопрос — не закончится ли новый подъем нордической Европы резким диссонансом, не приблизились ли мы к пропасти, не свалимся ли мы снова в небытие?»
Когда в селе Буденновка Фридрих Шмидт терзал девушек и детей, это было «подъемом нордической расы». Когда сородич названного Шмидта в другом селе, Белополье, обогатил человечество новым изобретением — двухэтажной виселицей, это тоже было «подъемом нордической Европы». Так они «подымались» — по пожарищам по трупам, и вот они — на краю пропасти. Они боятся «диссонансов». Ведь до сих пор все разыгрывалось по нотам: плакали дети, танки давили беженцев, автоматчики стреляли в старух, Гитлер лаял, и эсэсовцы вопили «хайль». В эту дивную для немецкого уха мелодию вмешался диссонанс: Сталинград.
У редактора «Дас шварце кор» плохие нервы. Нюх у него хороший. Он воет: «Нас ждет небытие». Палач изволит выражаться чересчур возвышенно: фрицев ждет мусорная яма истории. Откуда вышли эти ницшеанцы с кошелками для сала, эти висельники, снабженные докторскими дипломами? Из небытия? Нет, из грязи, из навоза, из мусора, Туда им дорога.
22 ноября 1942 г.
Взвешено. Подсчитано. Отмерено
Десять лет тому назад, 30 января 1933 года, тирольский шпик стал властелином Германии. Десять лет тому назад в мутный январский вечер бесноватый Гитлер с балкона приветствовал берлинскую чернь. Он сулил немцам счастье. Он сулил Им жирные окорока, тихие садики с сиренью, парчевые туфли для престарелой ведьмы и золотую соску для новорожденного фрица.
Сегодня бесноватому придется выступить с очередной речью. Волк снова залает. Но никогда еще Гитлеру не было так трудно разговаривать с немцами. Праздник людоедов сорвался. Десятилетие превратилось в панихиду по мертвым дивизиям. Богини мщения, эринии, уже проходят по улицам немецких городов. Они подсовывают под двери конверты: это письма фрицев… Эринии несут весть о разгроме немецких армий на Волге, на Дону, на Кубани, на Неве. Где то счастье, которое сулил бесноватый немцам? Десять лет он царил и правил. Пришел день ответа.
Маленький человек с усиками приказчика и с повадками кликуши взойдет на трибуну, как на эшафот. Конечно, его еще охраняют верные эсэсовцы. Конечно, крикуны еще орут «хайль». Конечно, ему еще аплодируют все воры Германии и его еще обожают, все ведьмы Брокена. Но бесноватый кончится: к своим именинам он получил вместо пирога с десятью свечками десять поражений.
Он снова пролает: «Мы — немцы. Я — солдат. Большевики оказались сильнее, чем мы думали. Но мы — немцы. Но я — солдат. Зима оказалась страшнее, чем мы думали. Но мы — немцы. Но я — солдат. У меня еще есть резервы. Весной я еще наскребу дивизии. Я хочу победить». И чернь в ответ заревет «хайль».
Он продулся, этот шулер с усиками приказчика и с душой людоеда. Он промотал Германию. Он раскидал свои дивизии под Сталинградом, на горах Кавказа, в степях Калмыкии. Все, что немки породили, он способен проиграть за одну ночь. Он ведь не ест котлет, этот вегетарианец: ему нужны каждый день тысячи трупов. Он ведь не пьет вина, этот трезвенник: ему нужны каждый день тонны человеческой крови. Он ведь не курит, этот любитель чистого воздуха: ему нужны каждый день сожженные города.
Десять лет фрицы и гретхен превозносили Гитлера. Десять лет вместе с ним они убивали и грабили. Вместо кадильниц — пепелища. Вместо вина — кровь. Они жгли книги. Они травили мысль. Они придумывали новые казни. Они изобретали новые пытки. Они глумились над человеком, над добром, над свободой, над светом простой человеческой жизни. Десять лет. Теперь идет год расплаты.
Есть библейское предание. Когда тиран Вавилона, поработивший окрестные народы, пировал в своем дворце, незримая рука написала на стене три слова: «Мене. Текел. Фарес» — «Взвешено. Подсчитано. Отмерено». В тот час армия мщения уже шли к Вавилону. Грехи тирана были взвешены. Его преступления подсчитаны. Возмездье отмерено.
Еще немцы топчут Европу. Еще немцы в Ростове, в Харькове, в Орле. Еще семь миллионов чужеземных рабов томятся в новом Вавилоне. Но уже на стенах дворца где немецкий людоед запивает морковку бочками человеческой крови, рука истории пишет роковые слева: «Мене. Текел. Фарес».
Разбойников, которые забрались в Сталинград, бесноватый нагло называет «защитниками Сталинграда». Он пробует поднять на пьедестал палачей, которые лихо убивали беззащитных женщин Сталинграда и которые теперь срывая с себя грязные подштанники, выкидывают белые флаги. Гитлер уверяет, что фрицы «героически сопротивлялись». Гитлер не говорит, что фон Паулюс грозил убить жен и матерей всех немцев, которые сдадутся в плен. Гитлер не говорит, что фрицы боятся сдаваться в плен, потому что фрицы никогда не видали людей: звери, они жили, среди зверей. Один из окруженных фрицев по имени Вебер 22 декабря писал своей жене: «Вчера издан новый приказ — ни одного русского не брать в плен». Другой фриц, ефрейтор Хаман, 14 ноября доносил своей самке: «Пленных мы теперь не берем. Это звучит жестоко, но поверь мне — здесь приходится быть твердым». Вот разгадка немецкого «героизма»: они не верят, что могут быть на свете солдаты, которые не бьют лежачего. Но голод не тетка, — и голод не Гитлер. Доев последних собак и кошек, фрицы все же подымают руки. Заикаясь, они лопочут: «Гитлер капут». Вот подарок фюреру к его десятилетию: стада немецких пленных с генералами за козлов и фрицами за баранов.
