Коллектив авторов - Сравнительное богословие. Книга 5
Известно, что психика и генетический аппарат биоценозов (в том числе и «человека разумного») способен подстраиваться под давление среды, в которой оказались биоценозы. В противном случае тот вид биоценозов, который не сумел подстроиться под внешнюю среду, обречён на вымирание.
«Человек разумный» отличается от других биоценозов тем, что он Свыше наделён способностью абстрактного мышления (мышления, оторванного от конкретных жизненных обстоятельств), волей, развитым интеллектом и свободой творчества. Именно поэтому «человек разумный» способен не только подстраиваться под окружающую его среду, но и изменять окружающую его среду по своему разумению и воле, чего не дано ни одному другому биологическому виду. Кроме этого в природу «человека разумного» заложена Творцом естественная религиозность — ощущение существования Надмирной Реальности — Бога.
Издревле люди, сталкиваясь с давлением окружающей среды, в первую очередь — заботились о собственном выживании в условиях той экологической ниши, в которой они находились. В то же время, стойкая «генетическая» уверенность в существовании Высших Сил обуславливала обожествлениев первую очередь тех сил природы, в отношении которых люди были беспомощны в те времена, перед которыми поклонялись и даже боялись, а затем уже и других, менее «могущественных» сил природы и Космоса. То есть, люди видели себя объектами управления проявлений тех Высших Сил перед которыми они были бессильны. Одновременно с этим, по мере развития, многие жизненные явления, той окружающей среды (экологической ниши), в которой развивались люди — постепенно становились для последних в разной мере объектами управления, а сами люди в отношении этих объектов управления становились субъектами управления. Так люди учились воздействовать своей волей на часть окружающей их среды и у них это получалось в первую очередь по отношению к некоторым животным и растениям. Также люди учились воздействовать на некоторые неподвластные им в обычной мирской жизни стихии с помощью примитивной эгрегориальной магии — «общения с разнообразными богами» — но при этом «боги» не всегда отвечали людям тем, что они просили и ждали от магического взаимодействия с теми.
В общем люди постоянно учились воздействию на различные объекты управления (в основном из окружающей среды: животные, растения, стихии…) как с помощью непосредственного контакта с последними, так и с помощью эгрегориальной магии. Одновременно с этим люди стали замечать, что некоторые объекты, попавшие в сферу их жизненно важных интересов, сравнительно легко поддаются воздействию (как в непосредственном земном контакте, так и в магическом взаимодействии — через «богов»-эгрегоров), а некоторые другие объекты, в отношении которых люди желали бы осуществлять такое же управление, как и на «поддающиеся» объекты — не «слушаются» их и даже «вредят».
Мало того, обращение к «богам» за помощью для воздействия на эти «непослушные» объекты и стихии — зачастую приводило к противоположным негативным результатам. В то же время, властные запросы и возможности людей росли, они желали всё в большей мере уметь оказывать властные волевые воздействия на окружающий их мир и даже на своих соперников — на людей других «враждебных» племён, с которыми они сталкивались. Действительно, в природу «человека разумного» заложена Свыше возможность своей волей менять окружающий мир, а не только подстраиваться под него,[67] как мы уже сказали выше. Но всё же не на все окружающие людей явления они могли оказывать вожделенное управленческое воздействие, что создавало ощущение в глубоко религиозной и чувствительной психике древних людей, что не все «боги» им помогают, а есть такие «боги», которые мешают им жить.
Скорее всего именно с этого момента известное издревле деление высших сил в индоиранской общности на ахуров и дэвов всё больше приобретает характерные особенности разделения на добрых и злых богов и духов. Добрыми назначаются «боги»-эгрегоры, которые помогают людям выполнять их волевые властные и честолюбивые вожделения по изменению под себя окружающего мира. В противоположность добрым — злыми назначаются те «боги»-эгрегоры, воздействие которых на людей приводило их в недоумение, которое можно было объяснить лишь «злом», поскольку это воздействие было неприятным и недоступным прямому и магическому воздействию людей — так, как бы они хотели, исходя из своей нравственности. Даже уже из этого становится ясно, что разделение на добрых и злых богов (и соответствующее этому разделению — деление явлений и объектов управления) складывалось в основном под воздействием субъективизма самих людей, «Я-центризма», их логики мышления, соответствующей древнему периоду развития.
В определённый момент, когда разделение на восточное «добро-зло» уже произошло естественным образом, оформился космогонический миф о Творении, который по существу является «калькой», снятой с представлений людей о добре и зле и перенесённой на взаимоотношения богов и духов, то есть — из мира людей в высший духовный мир. Богам и духам была приписана людская логика того времени — древнее понимание добра и зла. А для объяснения самим себе, почему одни явления и объекты поддаются волевому управлению, а другие не поддаются, люди объявили поддающиеся объекты сферой владения «добрых» богов, а неподдающиеся — «злых». Но возможно, что космогонический миф о Творении в некоторой «редакции» является духовным наследием Атлантиды.[68] Просто и он в определённый момент был переработан племенными жрецами и лёг в основу концепции восточного дуализма.
Так возник пресловутый «восточный дуализм». Нетрудно догадаться, что разделение явлений, «богов» и других вполне материальных объектов на «добрых — злых» соответствовало уровню мировоззрения общества людей, в котором господствовал животный тип строя психики. Такое первичное разделение с сохранением племенного политеизма, хоть и видоизменялось по форме, но долгое время было неизменным по содержанию[69] — до тех пор, пока общество не созрело до образования из конгломерата племён первых национально-государственных образований. В индоиранской общности это стало происходить на рубеже II–I тысячелетий до н. э., когда и появился Заратуштра.
При этом стоит особо отметить, что индоиранская племенная общность исторически до этого периода оказывалась в стороне от влияния на неё цивилизаторов-глобализаторов — в отличие от регионов Междуречья, Египта, Сирии, Финикии, Палестины и пр. То есть, религиозные процессы в этом регионе шли, можно сказать, естественным образом. А на развитие мировоззрения и изменение психики людей оказывала основополагающее влияние географическая среда и, возможно, атлантическая мифология (в некоторой мере).
В одной из сносок ранее мы уже говорили о возможных истоках восточного дуализма. Повторим здесь это с дополнением.
Скорее всего одними из факторов возникновения дуализма с глубокой древности на степном и пустынном Востоке явились географическая среда, бедная растительностью и водными ресурсами, доминирование скотоводства над земледелием. Отсутствие многообразия растительности, кочевой образ жизни скотоводов, и многие другие географические факторы (факторы давления среды, многие из которых казались древним скотоводам «злыми», поскольку степная и пустынная экологическая ниша выглядит агрессивнее, чем равнинный ландшафт, богатый растительностью, лесами и водоёмами) — могли породить в психике людей первичную дуалистическую картину мира типа «свой-чужой», «хороший-плохой». Дефицит многообразия экосреды породил в психике жителей степей и полупустынь «контрастную» картину мира — как упрощённую до примитивизма древнего понимания нормальную для человека мозаику (нормальная для человека мозаика — мозаичная картина мира — должна включать в себя любое явление в качестве отличного от остальных, но не противоположному чему-то). Такова древняя психологическая проблема древних цивилизаций Востока, откуда раньше других стали распространяться мировые религиозные системы.
Видимо не случайно география древнеиранского региона оставила свой след в «Священном Писании» зороастрийцев — Авесте. В Видевдате есть «Географическая поэма», ограничивающая «сферу творений» Ахура-Мазды регионами распространения зороастрийской религиозной системы[70] на момент записи поэмы (как полагают многие исследователи этой поэмы). Приведём её в редакции И.В.Рака[71] (обширные примечания и комментарии автора):
