Алексей Цветков - Антология современного анархизма и левого радикализма, Том 2
При определенных условиях партийная машина может не отреагировать на происходящее и остаться в бездействии. Однако сами партии быстро удостоверятся в том, что в результате усмирительных операций и спонтанного подъема народа они теряют сторонников. Насилие масс с яростью выплескивается на военные отряды оккупантов, ситуация ухудшается на глазах и достигает апогея. Находящиеся на свободе национальные предводители оказываются побоку. Внезапно они становятся ненужными со всей их бюрократичностью и взвешенными требованиями. И все же мы видим их, глухих к развертывающимся событиям, в попытке выступить с жульническим заявлением «от лица безмолвной нации». Для колониализма такие местные политики — настоящая находка, и, как правило, колониальная система принимает их с распростертыми объятиями, превращает этих «глухих глашатаев» в выразителей общественного мнения и за пару минут обеспечивает им независимость на том условии, что они восстановят порядок.
Таким образом, мы видим, что весь местный политический истеблишмент правильно оценивает мощный потенциал насилия. Вопрос не в том, как ответить на него еще большим насилием, но как найти способ снизить напряжение.
Какова же подлинная природа этого насилия? Как было показано выше, угнетенные массы интуитивно чувствуют, что их освобождение должно быть — и это единственный путь — завоевано силой. Что же это за помрачение рассудка, которое заставляет этих людей, истощенных и ослабленных, не располагающих техникой, вынужденных сопротивляться всей военной и экономической мощи колониальной оккупации, поверить в то, что лишь насилие способно освободить их? Как они надеются завоевать победу?
Дело в том, что насилие может стать (увы, это так) лозунгом политической партии — в той мере, в какой оно является частью колониальной системы. Политические вожди могут призвать народ к вооруженной борьбе. Необходимо тщательно обдумать эту весьма проблематичную ситуацию. Когда милитаристская Германия решает силой урегулировать вопрос о спорных пограничных территориях, нас это решение нисколько не удивляет. Зато когда, скажем, население Анголы берется за оружие, или алжирцы отвергают все до единого мирные средства борьбы за независимость, эти показательные примеры означают, что что-то случилось или что-то происходит вот в это самое мгновение. Угнетенные расы, эти современные рабы, очень нетерпеливы. Они осознают, что лишь очевидное безрассудство может вывести их из состояния колониальной зависимости. В мире устанавливается новый тип отношений. Народы слаборазвитых стран пытаются разбить сковывающие их цепи. Самое удивительное, что это им удается. Можно доказывать, что в наши дни, когда в космос запускаются спутники, смерть от голода выглядит просто нелепой. Но угнетенным массам такая гибель не кажется выдумкой.
По правде говоря, сейчас не найдется ни одного колониального правительства, которое в состоянии использовать продолжительное пребывание на территории колоний крупных военных подразделений как единственно возможную форму переговоров, имеющую шанс на успех.
Что касается внутренней обстановки в метрополиях, то здесь возникают некоторые противоречия. Проблема принимает форму требований, с которыми выступает рабочий класс, что влечет за собой необходимость задействования полиции. Изменяется и международная ситуация — метрополиям нужны их армии для защиты самих себя. Наконец, есть расхожий миф об освободительных движениях, источник которого обнаруживается в Москве. Правящий режим охвачен паникой и начинает думать, что «если так пойдет и дальше, возникнет опасность того, что коммунисты обернут ситуацию в свою пользу и начнут просачиваться».
Местный житель охвачен невиданным пылом. Он словно выставляет напоказ бушующее в нем насилие. И горячее рвение, и хвастливая агрессивность доказывают, что коренной житель сознает необычность складывающейся ситуации и собирается воспользоваться благоприятными условиями. Вместе с тем местный житель, наблюдавший, как современная цивилизация проникает в самые отдаленные утолки мира, наиболее остро и все еще на уровне непосредственного опыта понимает, что есть вещи, которыми он не обладает. При помощи нехитрых (с позволения сказать — по-детски простых) умозаключений угнетенные массы убеждают себя в том, что их ограбили, лишив упомянутых вещей. Здесь кроется причина, объясняющая, почему в некоторых слаборазвитых странах массы продвигаются вперед с удивительной скоростью, а потом, через два-три года после обретения независимости, чувствуют себя до предела разочарованными, говорят, что борьба «не стоила затраченных усилий» и что по существу ничего не поменялось. После начала в 1789 г. французской буржуазной революции мелкие крестьяне не оказались обделенными и много выиграли от революционных событий. В слаборазвитых странах чаще всего мы наблюдаем совершенно иную картину и в большинстве случаев можем сказать, что завоевание независимости мало что изменило для 95 % их населения. Проницательный наблюдатель обратит внимание на своего рода скрытое недовольство, похожее на дымящуюся золу на развалинах сгоревшего дома. Не погашенный до конца пепел угрожает взметнуться пламенем еще раз.
Теперь говорят, что местное население слишком нетерпеливо. Давайте же не будем забывать о раздававшихся буквально вчера жалобах на медлительность, лень и фатализм местных жителей. Мы уже видели, что насилие, принимавшее специфические формы в ходе освободительной борьбы, не растворяется магическим образом после церемонии поднятия национальных флагов. Нет ни малейшего резона для его исчезновения, поскольку воссоздание нации продолжается, причем в рамках беспощадной конкуренции между капитализмом и социализмом.
Соперничество двух социально-экономических систем придает почти универсальный характер всем локальным требованиям. Каждый проведенный митинг, каждая совершенная карательная акция отзываются в международном масштабе. Преступные убийства в Шарпевилле на протяжении многих месяцев не переставали волновать общественное мнение. В газетах, на радиоволнах, в частных беседах Шарпевилль обсуждался как символ. Именно через этот случай люди впервые узнали о проблеме апартеида в Южной Африке. Кроме того, мы не можем исключительно при помощи демагогии объяснить внезапный интерес, который проявляют всесильные державы по отношению к незначительным событиям в слаборазвитых странах. Каждый раз, когда в странах третьего мира случается своя Жакерия или совершается подстрекательство к мятежу, этот эпизод встраивается в общую картину «холодной войны». В Солсбери зверски избиты два человека — и тут же один из блоков вступает в игру. Его представители постоянно говорят об инциденте, используя случай с избиением для выхода на проблему Родезии, а дальше — на африканский вопрос и вообще на проблему угнетенных народов. Другой блок испытывает такую же сильную заинтересованность в случившемся, правда, заинтересованность иного плана. По накалу распространяющегося резонанса его лидеры пытаются определить слабость своей системы на местах. Таким образом, угнетенные колониальные народы приходят к выводу о том, что ни одна из соперничающих сторон не остается равнодушной к локальным происшествиям. Ограничиваться региональными рамками уже нельзя. Обе стороны поняли, что живут в атмосфере международного напряжения.
Когда раз в три месяца или около того мы слышим, что шестая или седьмая флотилия направляется к такому-то побережью, когда Хрущев угрожает прислать советские ракеты в помощь Фиделю -Кастро, когда для урегулирования лаосского вопроса Кеннеди останавливает свой выбор на решении, в котором изначально заложена некая безнадежность, у жителя колонии или страны, недавно завоевавшей независимость, складывается впечатление, что он, хочет он того или нет, оказывается подхваченным какой-то безумной кавалькадой. На самом деле он сам уже встроился в ее ряды. Посмотрим, к примеру, на правительства освобожденных стран. Две трети своего рабочего времени люди, ставшие у руля государственной власти, тратят на рассматривание подходов к управлению и попытки предугадать опасности, которые им угрожают, и лишь одну треть они отдают работе на благо страны. В то же время они ищут союзников. Подчиняясь такой же диалектике, оппозиционные партии сворачивают с пути парламентской борьбы. Они тоже находятся в поиске союзников, чтобы обрести в их лице поддержку для отдающих жестокостью рискованных мероприятий, нацеленных на подстрекательство к мятежу. Пропитав всю атмосферу колониального мира, насилие продолжает определять жизнь каждой нации, ибо, как мы уже сказали, страны третьего мира не отрезаны от всех остальных. Напротив, именно третий мир находится в эпицентре событий. Поэтому в публичных выступлениях политических деятелей слаборазвитых стран сохраняются нотки агрессивности и обостренного раздражения. В нормальных условиях они должны были бы исчезнуть. Здесь же кроется причина недостаточной вежливости, о которой так часто говорят в связи с новоявленными правителями. Почти незаметной остается предельная обходительность тех же самых государственных чиновников в общении с их братьями, или с товарищами. Неучтивое поведение как нельзя лучше подходит для отношений со всеми другими, с бывшими колонизаторами, которые приходят наблюдать и проверять. У бывших угнетенных складывается ощущение, что все отчеты составлены заранее. Подобранные для статьи сопровождающие фотографии служат примитивным доказательством того, что автор статьи якобы знает, о чем говорит, и что он своими глазами видел это. Весь материал нацелен на доказательство «очевидного»: дела идут из рук вон плохо с тех пор, как мы ушли. Частенько репортеры жалуются на скверный прием, на то, что их заставляют работать в ужасных условиях и что относятся к ним с явным равнодушием или враждебностью. Все это в порядке вещей. Национальные лидеры прекрасно знают, что международное мнение формируется исключительно западной прессой. Когда журналист из какой-нибудь западной страны начинает задавать нам вопросы, то за редким исключением он хочет нам помочь. Например, даже самые либерально настроенные французские журналисты при подготовке репортажей о войне в Алжире постоянно использовали двусмысленные определения для описания нашей войны. Стоило нам упрекнуть их за это, они с невинными глазами отвечали, что должны были во что бы то ни стало сохранить объективность. С точки зрения местного жителя, объективность всегда направлена против него. Если учесть все вышесказанное, мы сможем понять новую тональность, царившую в международной дипломатии на Генеральной Ассамблее ООН, состоявшейся в сентябре 1960 г. Представители стран-колоний были откровенно агрессивны и вспыльчивы, заостряли все до предела, но жителям колониальных стран вовсе не показалось, что их делегаты что-то преувеличили. Радикальный настрой представителей стран Африканского континента заставил гнойный нарыв прорваться и высветил недопустимый характер процедуры наложения вето, а также диалога между двумя мировыми державами. Наиболее ярко проявилась незначительность роли, оставленной для стран третьего мира.
