Антон Чехов - Переписка и деловые бумаги
Гонорар высылайте в Воскресенск (Московской губ.). Я теперь в Воскресенске и в Москве, но чаще в первом. Я не хворал, но стих на меня такой нашел: не делается, не пишется... Стих этот обыкновенно не долго длится. Ковыляю, ковыляю, да вдруг и сяду за дело... Если еще не поздно, то упраздните те мои две безделушки, о которых Вы пишете.
К письму прилагаю экспромтец. Это апропо, чтоб в письме ровно на 7 коп. было (по весу).
"До 29-го июня" написал, но никуда не послал. Для Вас длинно. Если хотите, то вышлю. Вчера мировой судья мне сказывал, что стрелять возбраняется в "этих краях" не до 29-го июня, как было ранее, а до 15-го июля. Строк в рассказе много. Мерять не умею, а думаю, что 200-250 будет minimum. Заглавие не важно. Изменить можно... Сокращать жалко.
Получил приглашение от "Новостей дня"... Что за штука, не ведаю, но штука новая. Кажется, подцензурная штука. Придется смешить одних только наборщиков да цензора, а от читателей прятаться за красный крест... Во главе сего издания Кичеев, бывший редактор "Будильника".
В заключение вопрос: не находите ли Вы, что я надоедаю Вам продлинновенностью своих писем? А за сим, пожелав Вам и "Осколкам" всех благ, остаюсь всегда готовым к услугам
А. Чехов.
Р. S. Черкните 2 слова мне в Воскресенск о судьбе и качествах моих заметок. Прошу для руководства.
47. Н. А. ЛЕЙКИНУ
Между 31 июля и 3 августа 1883 г. Москва.
Многоуважаемый
Николай Александрович!
Просматривал сейчас последний номер "Осколок" и к великому ужасу (можете себе представить этот ужас!) увидел там перепутанные объявления. Такие же объявления я неделю тому назад изготовил для "Осколок" - и в этом весь скандал. Пропали, значит, мои объявления! Вещичка ерундистая и не стоит возиться c ней в двух номерах... Во всяком случае посылаю. Если годятся, то спрячьте и пустите месяцев через 5-6.
Живу теперь в Москве, куда и благоволите адресоваться в случае надобности. Извините за лентяйство! Лето - ничего не поделаешь... Одни только поэты могут соединять свое бумагомарательство с лунными ночами, любовью... В любви объясняется и в то же время стихи пишет... А мы, прозаики, - иное дело...
Был в Богородском у Пальмина. Под столом четверть... На столе огурчики, белорыбица... И все эти сокровища нисколько не мешают ему работать чуть ли не в десяти изданиях. Выпил у него 3 рюмки водки. Был у него с дамами... И дам угостил он водкой...
Написал я рецензийку на Ваших "Карасей и щук". Сунулся с ней - и оказывается, что о Вашей книге уже везде говорилось. Был на днях у Пушкарева на даче и просил места в "Мирском толке" (подписчиков много - около 2500-3000) и покаялся, что попросил... Было бы мне без спроса взять и напечатать... Он, видите ли, на мою заметку о его свече разобиделся... За незнанием автора заметки, бранит Вас... Авось, суну куда-нибудь... Время еще не ушло... Я с учено-литературно-возвышенной точки зрения хватил. Высоким слогом и с широковещательной тенденцией... и в то же время весьма искренно.
Сажусь писать заметки. Какова судьба моего "Трагика"? Неплохой рассказ вышел бы, если бы не рамки... Пришлось сузить даже самую суть и соль... А можно было бы и целую повесть написать на эту тему. За сим с почтением имею честь быть А. Чехов.
48. Н. А. ЛЕЙКИНУ
6 августа 1883 г. Москва.
6/VIII
Многоуважаемый
Николай Александрович!
Пишу Вам, хотя Вы, по словам Пальмина, и в Гельсингфорсе.
Посылаю и заметки, и рассказы. Один рассказ ("Дочь Альбиона") длинен. Короче сделать никак не мог. Если не сгодится, то благоволите прислать его мне обратно.
Рисунки в последнем номере восхитительны. И подписи недурны. Вообще "Осколки" идут впереди всех наших юмористических журналов.
В Москве они нравятся публике. Жаль, что лучшее постигает Ваше "увы и ах"! По передовым рисункам видно, какую войну Вы ведете с цензурой. Не подгуливай Ваши передовицы, прелесть был бы журнал. В предпоследнем номере подгуляла и серединка: французская карикатура, ранее Вас похищенная "Будильником", и ноты. Ноты не весьма блестящие... Впрочем, это неважно. К Вам мало-помалу перетащатся все работники... и скоро и в тексте не будет грешков, которые приходится делать очень часто по необходимости. Если Вам удастся сгруппировать вокруг себя все ныне разбросанные силенки, то Россия будет иметь очень сносный юмористический журнал. А силенки есть, и хороший редактор может употребить их отечеству на пользу... В "Будильнике" и многих других попадаются иногда прекрасные вещички, - значит, есть где-то кто-то... Всех бы их собрать в одну кучу. Где куча, там и выбор возможен.
Простите за помарки. Ужасный я неряха! Если моя рекомендация что-нибудь да значит, то рекомендую ради упомянутого выбора: Евгения Вернера, молодого и маленького поэта и прозаика. Стихи его мне не особенно нравятся, но зато рассказики бывают весьма неплохие. Изредка, впрочем. Работает в "Будильнике" и еще кое-где под псевдонимом "Веди". Молод и подает надежды. Кажется, его стишки были уже в "Осколках". Если примете его радушно, то с усердием поработает и лучшее Вам пришлет. Природу любит расписывать, но это со временем пройдет. Выровняется со временем... Мой московский конкурент.
В. Д. Сушков из Казани - тоже маленький, хотя и артиллерийский штабс-капитан и разных орденов кавалер. Мой приятель. Состоит адъютантом при бригадном генерале. Пишет стихи и прозу. Либерален и, что весьма важно, умен. Работал у Вас под псевдонимом "Егоза". Большой почитатель "Осколок" и работает в них с наслаждением. Пишет пустячки, но, не окаченный холодным ответом почтового ящика, согретый радушным приемом, может дело сделать. Во время оно работал в "Стрекозе". Знаменит тем, что из-за него одну газету прикрыли. Малый славный и писака небесполезный. Человек, о котором нельзя судить по 2-3 присылам. Немножко сердится на Вашу
контору, или, вернее, находится в неведении относительно стоимости своих произведений, так как счета при гонораре не получил. После лагерей будет писать к Вам. Пока только за неимением места ограничиваюсь двумя. А за сим остаюсь Ваш слуга
А. Чехов.
49. Н. А. ЛЕЙКИНУ
11 августа 1883 г. Москва.
Уважаемый
Николай Александрович!
Получил Ваше письмо и прочел его брату-художнику. Рисунок у него готов, но на кальке. Торшона в Москве нигде нет. Как быть? Брат повергнут в печаль. Рисунок превосходный, стихи цензурны, и страничка "Осколков" удалась бы как нельзя лучше, но увы! Мы (т. е. я и брат) порешили прибегнуть к Вашей любезности. Если у Вас найдется свободная минутка, то сделайте милость, распорядитесь о высылке по моему адресу и в мой счет двух-трех листов торшона (рудометовского?). Прошу Вас и сам браню себя во все лопатки! Вам, занятому человеку, не до торшона. Но Вы поручите кому-нибудь. Спасибо Вам будет великое и от меня, и от брата, и от поэта.
В Питере у меня много приятелей, праздношатающихся и не праздношатающихся. Мог бы я к ним обратиться, но не знаю их дачных адресов. Приходится отнимать у Вас время.
Недавно послал Вам пакет.
Занят я ужасно. Музы мои плачут, видя меня равнодушным. До половины сентября придется для литературы уворовывать время.
Кстати посылаю Вам рассказ Агафопода Единицына. Еще раз простите за беспокойство. Авось, и мне удастся когда-либо услужить Вам - этим только и утешаю себя, беспокоя Вас.
Брат-художник живет вкупе с братом-литератором. Адрес общий.
Кланяюсь Вам и остаюсь всегда готовым к услугам, уважающий
А. Чехов.
В "Новостях дня", разумеется, не работаю. Агафопод Единицын собирается прислать Вам штук 5 рассказов. Просит не судить по посылаемому о его литераторских способностях.
Видел Е. Вернера, поругал его за то, что он по малолетству работает чёрт знает где, и внушил ему, что он погибнет и станет пьяницей, если будет сотрудничать в московских изданиях. Поверил. Он пришлет Вам, а Вы поглядите. Думаю, что сгодится... Малый с огоньком, а главное, начинающий... Жаль будет, если завязнет в лапах московских целовальников.
50. Н. А. ЛЕЙКИНУ
Между 21 и 24 августа 1883 г. Москва.
Многоуважаемый
Николай Александрович!
Настоящий присыл принадлежит к неудачным. Заметки бледны, а рассказ не отшлифован и больно мелок. Есть темы получше, и написал бы побольше и получил, но судьба на этот раз против меня! Пишу при самых гнусных условиях. Передо мной моя не литературная работа, хлопающая немилосердно по совести, в соседней комнате кричит детиныш приехавшего погостить родича, в другой комнате отец читает матери вслух "Запечатленного ангела"... Кто-то завел шкатулку, и я слышу "Елену Прекрасную"... Хочется удрать на дачу, но уже час ночи... Для пишущего человека гнусней этой обстановки и придумать трудно что-либо другое. Постель моя занята приехавшим сродственником, который то и дело подходит ко мне и заводит речь о медицине. "У дочки, должно быть, резь в животе - оттого и кричит"... Я имею большое несчастье быть медиком, и нет того индивидуя, который не считал бы нужным "потолковать" со мной о медицине. Кому надоело толковать про медицину, тот заводит речь про литературу...
