Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты.
Кира. Ты увезешь меня отсюда?
Румата. Обязательно.
Кира. И я все буду знать?
Румата. Конечно, маленькая. Я увезу тебя в чудесный город Ленинград…
Кира. Ле-нин-град…
Румата. Я сам поведу корабль. А ты будешь сидеть рядом, и я буду все тебе объяснять. И ты будешь…
В залу входит черный монах в рясе с надвинутым капюшоном. Румата вскакивает, хватает шпагу.
Румата. Стой, сукин сын!
Монах. Осторожно с железом, благородный дон Румата. Это опять я.
Румата. Арата? Вы?
Арата. Я. У меня срочное дело.
Румата нерешительно поворачивается к Кире.
Ничего. Девушка нам не помешает. А может быть, и поможет.
Румата. Садитесь, благородный Арата.
Они садятся. Кира на диване во все глаза разглядывает их.
Арата. Вы знаете, что творится в стране?
Румата. (мрачно). Представляю…
Арата. Такого даже я никогда не видел. Трупы, трупы, трупы… людишек режут, распинают и жгут прямо на улицах…
(Пауза.) Дон Румата, почему вы не хотите помочь мне?
Румата. Одну минутку. Прошу прощения, но я хотел бы знать, как вы проникли в дом.
Арата. Это неважно. Никто, кроме меня, не знает этой дороги. Не уклоняйтесь, дон Румата. Почему вы не хотите дать мне вашу силу?
Румата. (устало). Не будем говорить об этом.
Арата. Нет, мы будем говорить об этом! Я не звал вас. Я никогда никому не молился. Вы пришли ко мне сами. Или бог просто решил позабавиться?
Румата. Вы не поймете меня. Я вам двадцать раз пытался объяснить, что я не бог — вы так и не поверили. И вы не поймете, почему я не могу помочь вам оружием…
Арата. У вас есть молнии?
Румата. Я не могу дать вам молнии.
Арата. Я хочу знать: почему?
Румата. Я повторяю: вы не поймете.
Арата. А вы попытайтесь объяснить.
Румата. Что вы собираетесь делать с молниями?
Арата. Я выжгу черную и золоченую сволочь, как клопов, всех до одного, весь их проклятый род до двенадцатого потомка. Я сотру с лица земли их монастыри и крепости. Я сожгу их армии и всех, кто будет защищать и поддерживать их. Можете не беспокоиться — ваши молнии будут служить только добру, и когда на земле останутся только освобожденные рабы и воцарится мир, я верну вам ваши молнии и никогда больше не попрошу их…
Румата. Нет. Я не дам вам молний. Это было бы ошибкой. Я приведу вам только один довод. Он ничтожен по сравнению с главным, но зато вы поймете его. Вы живучи, славный Арата, но вы тоже смертны; и если вы погибнете и молнии перейдут в другие руки, уже не такие чистые, как ваши, тогда… мне страшно подумать, чем это может кончиться…
Пауза.
Арата. Вам не следовало спускаться с неба. Возвращайтесь к себе. Вы только вредите нам.
Румата. (мягко). Это не так. Во всяком случае, мы никому не вредим.
Арата. Нет, вы вредите. Вы внушаете беспочвенные надежды…
Румата. Кому?
Арата. Мне. Вы ослабили мою волю, дон Румата. Раньше я надеялся только на себя, а вы сделали так, что теперь я чувствую вашу силу за своей спиной. Раньше я вел каждый бой так, словно это мой последний бой, а теперь я заметил, что берегу себя для других боев, которые будут решающими, потому что вы примете в них участие…
Румата. Славный Арата, на моей родине борцы за свободу шли в бой с песней… «Никто не даст нам избавления, ни бог, ни царь и ни герой…»
Арата. Ага! Они понимали толк в борьбе! Нет, дон Румата, уходите отсюда, вернитесь к себе на небо и никогда больше не приходите… Или без оглядки переходите к нам, обнажите ваш меч и встаньте плечом к плечу с нами! (Помолчав, тихо.) В нашем деле не может быть друзей наполовину. Друг наполовину — это всегда наполовину враг.
Кира (вскакивает). Вы не смеете с ним так разговаривать! Он добрый, он сильный! Он сильнее всех на свете! Что мы ему? Муравьи! Один муравейник воюет с другим муравейником… И вы хотите, чтобы он разорил один муравейник во славу другого?
Арата (сурово). Мы не муравьи, девушка. Мы — люди. (Поднимается.) Прощайте, дон Румата.
Он идет к выходу и вдруг останавливается, прислушиваясь, повернув лицо к окнам. Румата тоже поднимает голову. Явственно слышится цокот множества копыт. Грубые голоса:
— Здесь, что ли?
— Вроде здесь…
— Сто-ой!
Кира (прижимает кулаки к груди). Это за мной… Я так и знала!
В дверь ударяют кулаки. Грубый голос:
— Во имя господа! Открывай, девка! Взломаем — хуже будет!
Румата подскакивает к окну, распахивает створку.
Румата. Эй, вы! Вам что — жить надоело?
Шум мгновенно стихает. Негромкие голоса:
— И ведь всегда они в канцелярии напутают. Хозяин-то дома, никуда не уехал…
— А нам что за дело?
— А то дело, что он на мечах первый в мире.
— Эх, а сказали, что уехал и до утра не вернется…
— Испугались?
— Мы-то не испугались, а только про него ничего не велено, не пришлось бы убить…
— Свяжем! Покалечим и свяжем! Эй, кто там с мушкетами?
— Как бы он нас не покалечил…
— Ничего не покалечит. Всем известно: у него обет такой — не убивать.
Румата (страшным голосом). Перебью как собак!
Кира подбегает к нему, прижимается к его плечу. Скрипучий голос:
— Ломай, братья! Во имя господа! Тащи бревно, тараном ее!
Румата. (Кире). Ну что ты, маленькая? Испугалась? Неужели этой швали испугалась? (Отходит от окна, берет шпагу.)
Сейчас я их…
Арата. Может быть, проще уйти? Я знаю потайной ход…
Румата. Уйти?.. (Колеблется, оглядывается на Киру.) Мне это как-то… Послушайте, славный Арата. Возьмите девушку и уходите. Спрячьте ее где-нибудь. А я…
Окна озаряются тремя багровыми вспышками, гремят три мушкетных выстрела.
Кира у окна медленно сползает на пол, цепляясь за портьеру.
Румата. Кира!
Подбегает к ней, подхватывает на руки, переносит на диван.
Кира (слабым голосом). Вот… больше не боюсь… хорошо…
Румата. (шепотом). Кира… Кира… Маленькая…
Пауза.
Румата выпрямляется, некоторое время стоит, шатаясь.
Затем кулаком, в котором зажата рукоять шпаги, проводит себя по глазам. Смотрит на шпагу, выходит на середину залы.
Румата. Ладно. Все. Конец.
Арата. Надо уходить, благородный дон Румата.
Румата. Уходить? Мне? (Трясет головой.) Я, видите ли, буду драться. А вы уходите, славный Арата. Это будет мой бой.
Арата. Ваш? Как бы не так! (Извлекает из-под рясы короткий широкий меч.) Нет, дон Румата. Нет, человек с далекой звезды! Это будет НАШ бой. Вероятно, последний, но НАШ!
Они стоят плечом к плечу и слушают, как трещит и ломается под ударами входная дверь. Сцена погружается в темноту.
ЭПИЛОГВнутренность Пьяной Берлоги. На скамье у стола, упершись локтями в столешницу и прикрыв ладонями глаза, сидит Будах.
На другой скамье сидит дон Кондор — шпага меж раздвинутых колен, ладони скрещены на рукояти. Рядом неизвестный в широкополой шляпе с пером, закутанный в плащ. Посередине помещения стоит Пилот в серебристом комбинезоне и пилотском шлеме.
Пилот (негромко). Они произвели целое побоище. Изрубили весь отряд и вырвались на улицу. Тут на них навалилось сразу человек пятьдесят, пеших и конных. Они не остановились. Они шли по трупам, с ног до головы в своей и чужой крови. Первым пал Арата. Его изрешетили пулями. Максим дошел до дворцовой площади. И там, перед самым входом во дворец… (Замолкает.)
Кондор (глухо). Понятно. Тело?
Пилот (разводит руками, вздыхает). Мы прибыли слишком поздно.
Пауза.
Будах. Он был прав. Величина постоянная. Три целых четырнадцать сотых…
Кондор. Что — три и четырнадцать?
Будах. Отношение длины окружности к радиусу… (Опускает ладони на столешницу, поднимает голову, обводит всех взглядом.) Да не в этом дело! Я не знаю, кто вы — боги или дьяволы. Но он не был ни богом, ни дьяволом. Он был одним из нас. Он был добрый и умный, он умел драться и веселиться, и он погиб за нас и как один из нас. И он любил стихи… Он очень любил мои стихи… Особенно вот эти… (Встает.)
Теперь не уходят из жизни.Теперь из жизни уводят.И если кто-нибудь даже.Захочет, чтоб было иначе.Бессильный и неумелый.Опустит слабые руки.Не зная, где сердце спрута.И есть ли у спрута сердце…
Но я всегда подозревал… (достает платок, сморкается) что сам-то… сам-то он знал, где у спрута… сердце… (Падает на скамью, плачет.)
Кондор. Да, он знал. И мы знаем… Ну что ж, начнем все сначала. (Встает.) Павел Сергеевич!
Неизвестный в плаще тоже встает. Плащ распахивается, под ним — кольчуга и перевязь с мечом.
Неизвестный. Слушаю вас, Александр Васильевич.
Кондор. Итак, с этой минуты вы начинаете свое существование как барон Пампа дон Бау. Но прежде чем пожелать вам успеха и попрощаться с вами, вспомним заповедь, вырезанную на мраморе в актовом зале нашего Института.
«Пампа дон Бау». «Выполняя задание, вы будете при оружии для поднятия авторитета. Но пускать его в ход вам не разрешается ни при каких обстоятельствах…»
