Наоми Кляйн - Доктрина шока. Становление капитализма катастроф
За годы, прошедшие после соглашений Осло, Израиль умело использовал возможности для развития торговли и достиг удивительных успехов. Во второй половине 1990‑х годов израильские компании взяли глобальную экономику приступом, особенно это касается фирм, занимающихся телекоммуникацией и веб технологиями, которые сделали Тель Авив и Хайфу как бы ближневосточной Силиконовой долиной. В разгар бума вокруг информационных технологий 15 процентов валового внутреннего продукта Израиля и половину экспорта из страны составляла высокотехнологичная продукция. Как писал журнал Business Week, это сделало экономику Израиля «самой технологически ориентированной в мире», где доля высокотехнологичной продукции вдвое больше, чем в Соединенных Штатах [1161].
И опять же новые переселенцы сыграли решительную роль в этом экономическом скачке. Среди сотен тысяч евреев, переселившихся в Израиль в 1990‑х из бывшего СССР, сюда прибыли ученые, квалификация которых была выше, чем у выпускников ведущих технических учебных заведений Израиля за 80 лет существования последних. Многие из этих ученых работали на холодную войну, и они, по словам одного израильского экономиста, «стали ракетным топливом для технологического прорыва в Израиле». Говоря о годах, последовавших за рукопожатием около Белого дома, Шломо Бен Ами называл их «одной из самых головокружительных эпох экономического роста и создания новых рынков за всю историю Израиля»[1162].
Предполагалось, что открытие рынков обернется выгодой для обеих сторон конфликта, однако, за исключением коррумпированной элиты из окружения Арафата, палестинцам откровенно не давали доступа к участию в экономическом буме после Осло. Главным препятствием к этому послужило «закрытие» их территорий, эти мероприятия, введенные в 1993 году, неизменно продолжали осуществлять на протяжении последовавших 14 лет. По словам Сары Рой, гарвардского эксперта по Ближнему Востоку, когда в 1993 году границы внезапно закрыли, это обернулось катастрофой для экономики палестинцев. В интервью она прокомментировала это событие такими словами: «Закрытие границ было самой дискредитирующей особенностью экономики в период действия соглашений Осло и далее, и эта мера нанесла непоправимый ущерб и без того слабой экономике».
Рабочие не могли попасть на место работы, торговцы — продавать свои товары, фермеры — добраться до собственных полей. В 1993 году на оккупированных территориях уровень валового национального продукта на душу населения упал примерно на 30 процентов, к следующему году уровень бедности среди палестинцев подскочил до 33 процентов. К 1996 году, говорит Рой, собравшая множество документов относительно экономических последствий «закрытия», «66 процентов работоспособных палестинцев были либо безработными, либо имели крайне мало работы»[1163]. Для палестинцев это был не «мир рынков», о котором мечтали в Осло, но упразднение рынков, сокращение рабочих мест и ограничение свободы и — что самое страшное, по мере роста израильских поселений — потеря земли. Именно это положение превратило оккупированные территории в очаги пламени, когда Ариэль Шарон в сентябре 2000 года посетил в Иерусалиме место, которое мусульмане называют Харам аль Шариф, а евреи — Храмовой горой, что спровоцировало вторую интифаду.
Как обычно утверждают в израильской и международной прессе, мирный процесс провалился из–за того, что в июле 2000 года палестинцы в Кемп Дэвиде отвергли щедрое предложение Эхуда Барака и Арафат не пошел навстречу Израилю, а это доказывало, что он никогда искренне не стремился установить мирные отношения. После этого события и второй интифады израильтяне потеряли веру в переговоры, выбрали Ариэля Шарона и начали строить так называемый барьер безопасности, который палестинцы называют «стеной апартеида», — систему бетонных стен и металлических ограждений, выступающих за «зеленую зону» 1967 года на палестинские территории, которая позволяет присоединить большие участки земли с еврейскими поселениями к Израилю, в том числе районы, включающие до 30 процентов водных источников [1164].
Арафат, без сомнения, ожидал более выгодного предложения, чем те, что он услышал в Кемп Дэвиде или Табе в январе 2001 года, но предложения Израиля действительно не были адекватны ситуации. Израильтяне постоянно повторяют, что это — беспрецедентно щедрые уступки, однако в Кемп Дэвиде ничего не говорилось о палестинцах, вынужденных покинуть свои дома и земли при создании государства Израиль в 1948 году, и палестинцам не давали права на самоопределение хотя бы в самых скромных масштабах. В 2006 году Шломо Бен Ами, главный представитель израильского правительства на переговорах в Кем Дэвиде и Табе, вопреки мнению своей партии признал, что «Кемп Дэвид вовсе не был упущенной прекрасной возможностью для палестинцев, и будь я сам палестинцем, я бы также отверг прозвучавшее там предложение»[1165].
Есть и другие факторы, заставившие Тель Авив после 2001 года отказаться от серьезных переговоров о мире, не менее весомые, чем подозрительное упрямство Арафата или стремление Шарона создать «великий Израиль». Один из них связан с расцветом израильской технологической экономики. В начале 1990‑х экономическая элита Израиля стремилась к миру ради процветания, но после Осло ей удалось создать процветание иного рода, куда менее зависящее от мира, чем думали раньше. Когда Израиль занял свою нишу в глобальной экономике, оказалось, что он торгует информационными технологиями, а это значило, что для роста важнее посылать программы и микрочипы в Лос Анджелес и Лондон, чем грузовые суда — в Бейрут и Дамаск. Для успеха в сфере технологий Израилю не требовалось дружбы с соседними арабскими государствами или прекращения оккупации территорий. Однако подъем экономики высоких технологий был только первым этапом в судьбоносной экономической трансформации Израиля. Второй этап наступил после краха доткомов в 2000 году, когда ведущим израильским компаниям пришлось думать о новой нише на глобальном рынке.
Поскольку экономика Израиля по удельному весу в ней технологий стояла на первом месте в мире, крах информационного рынка ударил по этой стране сильнее всего. Все немедленно начало приходить в упадок, и в июне 2001 года аналитики предсказывали, что около 300 израильских фирм, работающих в сфере высоких технологий, должны обанкротиться, после чего последует увольнение десятков тысяч работников. Заголовок в тель авивской деловой газете Globes утверждал, что 2002 год — это «наихудший год для израильской экономики после 1953 года»[1166].
Как отмечает газета, единственной причиной, почему ситуация не ухудшилась до предела, было то, что израильское правительство в ответ быстро увеличило военные расходы на 10,7 процента, отчасти за счет сокращения социальных программ. Правительство также стремилось помочь технологической индустрии переключиться с информационных технологий и коммуникаций на безопасность и наблюдение. В тот период вооруженные силы Израиля играли роль инкубатора для бизнеса. Молодые израильские солдаты экспериментировали с устройствами для связи или наблюдения, проходя обязательную службу, а затем, после демобилизации, создавали на основе своего опыта бизнес планы. Появилась масса новых проектов, таких как разработка систем поиска уличающей информации в базе данных, создание сети камер наблюдения или всестороннее исследование психологических особенностей террористов [1167]. И когда после 11 сентября для такой продукции молниеносно появился рынок, израильское государство открыто поддерживало новое направление национальной экономики: на смену буму информационных технологий должен прийти бум национальной безопасности. Это было идеальным сочетанием боевого духа партии «Ликуд» и радикальной приверженности экономике чикагской школы, и такое сочетание воплощали в себе министр финансов Шарона Беньямин Нетаньяху и новый шеф израильского центрального банка Стенли Фишер, который ранее как представитель МВФ руководил экспериментами по шоковой терапии в России и Азии.
К 2003 году положение экономики в Израиле удивительным образом поправилось, а в 2004 году страна производила впечатление чуда: после глубокого упадка она просто опережала любую другую западную страну. И во многом этот рост объясняется тем, что Израиль своевременно начал позиционировать себя как ярмарку технологий безопасности. Правительства всего мира внезапно почувствовали острую необходимость обзавестись орудиями охоты на террористов, а также изучить практические навыки разведывательной работы в арабском мире. Израиль под руководством партии «Ликуд» представлял себя мировому сообществу как выставочный образец передового государства национальной безопасности, которое обрело бесценный опыт за те десятилетия, когда ему приходилось бороться с арабами и отражать угрозы со стороны мусульманского мира. Обращаясь к Северной Америке и Европе, Израиль откровенно заявлял: война против террора, которая у вас только что началась, нам знакома с самого рождения. Наши фирмы, занимающиеся высокими технологиями, и частные разведывательные компании покажут вам, как это делается.
