Пульс Хибин. Сборник - Борис Николаевич Никольский
— Электровозы-то чем помешают? Пусть потихоньку вывозят уже подготовленную руду. Комбинат на это пойдет.
— Помешают в первую очередь тем, что, простите за азбучность, один провод, питающий электровоз, висит на столбах, а второй провод — рельсы, земля. И, значит, когда ходят поезда, в ней неизбежно возникают блуждающие токи значительной величины. И что же? Вместо природных феноменов их-то мы и будем фиксировать? Поверьте, у нас уже есть такой опыт.
— Хорошо, — сказал Дмитрий Степанович, — Это я беру на себя. Сегодня четверг. Гарантирую, что в субботу и воскресенье на руднике не будет работ. Устраивает? — он еще раз обнял меня. — Поверь, мы все сделаем, чтобы перед тобой оправдаться...
15
На рассвете в субботу Кучумов, старший охотовед областной инспекции и я уехали на аэродром. Погода хмурилась, вылета нам не давали. Кучумов со мною не разговаривал, старший охотовед тоже. Косо поглядывали на меня. Из обрывков фраз, которыми они обменивались между собой, я понял, что об источнике им все же кое-что известно, но никакие целебные его свойства ими не признаются. Главный довод: откуда об этом могут узнавать животные?
Там же, на аэродроме, мы ночевали. И одну ночь, и вторую. Горы все сильнее заваливало снегом, видимости не было. Только в понедельник утром удалось вылететь.
В кабинете самолета мы разместились у иллюминаторов. Перед каждым из нас лежал планшет. Местоположение всего живого, что удастся заметить внизу, следовало на нем отмечать и точно записывать время, когда это наблюдение сделано.
Картина, которая открывалась сверху, была захватывающе красочна. Среди желто-багряной тайги бело-серыми непривычно плоскими островами расстилались массивы горной тундры. Их контуры казались мне знакомы и не знакомы и лежали перед глазами как на ладони. Самолет ходил челноком. Я всматривался, делал отметки, все шло вроде бы хорошо, но когда после приземления мы сверили записи, случилось нечто ужасное: оказалось, что все мои наблюдения ни с чьими ни разу не совпадают!
И никто из нас троих не отметил следов, которые вели бы к ущелью.
У посадочной полосы стоял Дмитрий Степанович.
— Сколько часов вы провели в воздухе? — обратился он к командиру самолета.
— Четыре, — ответил тот.
— Каждый час стоит пятьсот двадцать рублей, — бросил Дмитрий Степанович и быстро пошел от нас.
Я догнал его:
— Что сказали ученые? Уже есть результат?
— Есть, — ответил он не останавливаясь. — Однако не тот, которого мы все ждали.
— Но ведь можно совсем по-другому испытать эту воду — на какой-то ране, царапине.
— Делали. Пустая затея.
«Уеду, — как заклинание твердил я, глядя в его удаляющуюся спину. — Уеду...»
Эти слова я повторял про себя и сидя в машине, которая увозила нас с аэродрома, и потом, когда уже шел по городу. Как бы отбивался ими от своих недавних радостных мыслей. Заглушал, гнал их от себя резкими взмахами рук.
«Уеду... уеду...»
Но прежде мне надо было повидаться с одним человеком. Не поговорив с ним, я не мог ничего решить.
16
Я шел по городу, и встречные, как обычно, приветствовали меня. Кто-то мне жал руку, приглашал в гости, улыбался. Но сегодня я ни на одно из этих приветствий ответить не мог. Не было сил. Мускулы моего лица окаменели.
В таком состоянии скованности я сел в отходящий от управления горного комбината автобус и вышел из него у нижнего входа в рудник. Меня и здесь встретили улыбками. Начальник смены самолично дал мне коричневую пластмассовую каску, по боковому тоннелю проводил на рудничный двор. Я видел, что он горд возможностью оказать гостеприимство такому прославленному человеку.
На рудничном дворе, в этой искусственной пещере в недрах гор, такой громадной, что в ней свободно вмещался целый железнодорожный состав, шла работа. Электровозы медленно проводили вагоны под люками бункеров, и всего двое рабочих, стоя у рычагов, грузили руду. С грохотом заполнялись пятидесятитонные коробки думпкаров. Десять минут — состав!
Начальник смены принялся объяснять:
— Двое суток стояли... В ущелье проводили какие-то съемки. А склоны там — и близко не подходи. Лавины!.. Со стороны города охрану выставили: мало ли дурней! А ученые — народ бесстрашный. У самого подножья, по боковинке, протянули провода, поставили приборы, сейсмозаряды взрывали. Уж и не знаю, что они там могли искать? Ущелье-то геологами исхожено тысячу раз... Теперь нам наверстывай, давай гони план...
Он проводил меня до клетьевого подъема, и я взлетел в его кабине на четыреста метров. Здесь начиналась штольня. Я нажал кнопку сигнала. Металлическая дверь отворилась. За порогом продолжался все тот же широкий полукруглый гранитный свод, ярко освещенный лампами дневного света. Вдоль стен распластались ряды цветов: алые розы, нарциссы, тюльпаны, гиацинты, гвоздики... Их были тысячи. Многоярусной лентой они уходили куда-то вглубь, скрываясь за поворотом этого подземного коридора.
Девушка в белом халате что-то делала у одной из цветочных гряд. Я подошел. Она обернулась. Из-под голубой косынки сверкнули глаза.
— Ты? Я так рада! Вчера заходила, соседи говорят: «Улетел». А ты уже здесь.
— Был облет заповедника, — ответил я. — Сам-то он занял четыре часа, но долго пришлось ждать погоды. В горах валит снег.
Она прижалась щекой к рукаву моей куртки.
— А у нас круглый год лето. И только подумай: над нами с тобой сейчас сотни метров камня, льда...
Я так и не смог сказать, что уеду. Глядел на ряды цветов, на гранитные своды, на ртутные сияющие лампы, на трубы, которые подводят растениям тепло, воздух, воду, и повторял:
— Да-а, у тебя тут прекрасно...
Потом она подвела меня к стеклянной стене. За нею тоннель расширялся и делался выше. В прошлом была здесь машинная камера. Теперь стояли деревья с глянцевыми листьями и крупными кремовыми цветами. И пчелы — да, пчелы! — вились над ними. Я смотрел на это, но перед моими глазами все же была совсем другая картина. Та, что предстала с самолета: снежный простор горной тундры и на нем ни единого звериного следа, который бы вел к ущелью.
— Ты знаешь? — как будто издалека слышал я ее голос. — Когда рудник закроется, нам отдадут все штольни. Это сотни километров горных выработок — узких, широких, и даже таких, что просторнее самых огромных дворцовых залов! Приспособить их для наших целей обходится в десять раз дешевле, чем строить
