Наоми Кляйн - Доктрина шока. Становление капитализма катастроф
Эту же загадочную тенденцию отражает экономический показатель под названием «индекс оружие икра». Он высчитывается по соотношению доходов от продаж реактивных истребителей (оружие) к доходам от продаж частных самолетов, так называемых executive gets («икра»). В течение 17 лет можно было наблюдать одну закономерность: когда шла оживленная торговля истребителями, продажа роскошных реактивных самолетов уменьшалась, и наоборот. Разумеется, какая то группа людей постоянно богатела от продажи оружия, но их экономическое значение было относительно малым. И все разделяли одну простую истину, что бурный экономический рост несовместим с насилием и нестабильностью.
Но эта истина уже не подтверждалась. С 2003 года, год спустя после вторжения в Ирак, высчитывая «индекс оружие икра», можно было заметить, что быстро и одновременно подскочили продажи как истребителей, так и роскошных самолетов. Это значило, что в мире растет насилие, а одновременно накапливаются огромные доходы [1145].
Стремительный экономический рост Китая и Индии сыграл свою роль в повышении спроса на предметы роскоши, но не меньшую роль тут сыграло и расширение узкого военно промышленного комплекса до масштабного комплекса капитализма катастроф. И сегодня всеобщая нестабильность выгодна не только горстке торговцев оружием; она приносит неизмеримую прибыль всему сектору высоких технологий, сектору капитального строительства, частным медицинским компаниям, которые лечат раненых солдат, индустрии нефти и газа — и, разумеется, оборонным подрядчикам.
Объем доходов тут достаточно велик, чтобы породить экономический бум. Компания Lockheed Martin, бывший вице президент которой возглавил комиссию, активно призывавшую начать войну с Ираком, только в 2005 году получила 25 миллиардов долларов из денег американских налогоплательщиков. По замечанию конгрессмена от демократов Генри Уэксмена, эта сумма «превышает стоимость валового внутреннего продукта 103 стран, включая Исландию, Иорданию и Коста Рику… и это больше, чем сумма бюджетов Министерства торговли, Министерства внутренних дел, Управления малого бизнеса и всей ветви законодательной власти правительства». Сама по себе Lockheed стала новым рынком. Она и другие подобные компании (стоимость акций которых выросла втрое с 2000 по 2005 год) спасли фондовый рынок от затяжного кризиса после 11 сентября. Стоимость обычных акций упала, однако общий оборонный индекс — «показатель стоимости акций компаний, работающих в сфере обороны, национальной безопасности и авиакосмической промышленности» — повышался с каждым годом, в 2001–2006 годы в среднем на 15 процентов, превышая в 7,5 раза средние показатели роста компаний из списка Standard & Poor's 500 за тот же период [1146].
Ситуация «давосской дилеммы» углубилась еще сильнее благодаря созданию крайне прибыльной модели приватизированной реконструкции, созданной в Ираке. Акции капитального строительства, которым занимаются крупные инженерные фирмы, получающие после войны или стихийного бедствия лакомые контракты без конкурса, поднялись в цене на 250 процентов в 2001–2007 годы. Восстановление сегодня стало таким большим бизнесом, что за каждым новым разрушением следует горячая компания первичного размещения акций: 30 миллиардов долларов на реконструкцию Ирака, 13 миллиардов — на восстановление стран, пострадавших от цунами, 100 миллиардов — на Новый Орлеан и побережье Мексиканского залива, 7,6 миллиарда — на Ливан [1147].
Террористические акты, которые раньше вызывали кризисы на бирже, теперь вызывают оживление рынка. После 11 сентября 2001 года индекс Доу Джонса упал на 685 пунктов, как только открылись торги. Однако 7 июля 2005 года, когда в лондонском общественном транспорте четыре взрыва убили десятки и ранили сотни людей, ситуация была совершенно иной: цена американских акций на момент закрытия торгов повысилась по сравнению с предыдущим днем — индекс Nasdaq вырос на семь пунктов. В августе того же года, в день, когда английскими стражами порядка было арестовано 24 подозреваемых в подготовке теракта — взрыва самолетов, летящих в США, — при закрытии биржи индекс Nasdaq повысился на 11,4 пункта, во многом благодаря росту стоимости акций компаний, работающих в сфере национальной безопасности.
Сюда же надо отнести неимоверные доходы нефтяных компаний. В 2006 году только ExxonMobil получила прибыль в 40 миллиардов долларов — мировой рекорд из всех зарегистрированных случаев в истории, и от нее не так уж сильно отставали конкурирующие компании, такие как Chevron[1148]. Подобно корпорациям, связанным с обороной и занимающимся капитальным строительством и национальной безопасностью, в нефтяном секторе положение улучшается с каждой очередной войной, после каждого теракта или разрушительного урагана. Нефтяные компании не только пожинают плоды от временного повышения цен при нестабильности в важнейших нефтеносных регионах, эта индустрия постоянно извлекает из катастроф долговременные выгоды. Например, благодаря усилиям нефтяных компаний значительная доля денег, отпущенных на восстановление Афганистана, пошла на строительство дорогой инфраструктуры дорог для нового трубопровода (тогда как многие другие проекты реконструкции были приостановлены), в Ираке, охваченном огнем, был принят новый закон о нефти, а ураган «Катрина» позволил протолкнуть проект открытия новых нефтеперерабатывающих заводов на территории США впервые после 70‑х. Нефтегазовая промышленность неразрывно связана с экономикой катастроф — одновременно она является и важнейшей причиной многих бедствий, и бизнесом, позволяющим получать от этого доходы, — а потому вполне заслужила звание почетного члена в составе комплекса капитализма катастроф.
Никаких теорий заговоров
Недавний поток катастроф обернулся такими баснословными доходами, что многие люди по всему миру пришли к убеждению, что богатые и сильные мира сего сознательно готовят эти бедствия, чтобы их использовать. В июле 2006 года опрос жителей США показал: треть из них думает, что правительство приложило руку к терактам 11 сентября или не пыталось их предотвратить, «потому что желало вовлечь Соединенные Штаты в войну на Ближнем Востоке». И подобные подозрения сопровождали большинство катастроф последних лет. После урагана «Катрина» среди обитателей временных приютов ходили слухи, что плотины вовсе не прорвала вода — их нарочно разрушили, чтобы «уничтожить в городе районы чернокожих, сохранив районы белых», как говорил лидер «Нации ислама» Луис Фаррахан [1149]. В Шри Ланке мне доводилось слышать, что цунами произошло из–за подводного взрыва, и это сделали США в намерении ввести войска в Южную Азию и установить полный контроль над экономикой региона.
Истина же, с одной стороны, не столь неприглядна, но с другой — внушает еще большие опасения. Экономическая система, нуждающаяся в постоянном росте, которая при этом отказывается предпринимать какие либо серьезные меры по охране среды, сама по себе порождает постоянные катастрофы: военные, экологические или финансовые. Жадность относительно легкой и быстрой добычи при помощи чистых спекуляций с инвестициями превратила фондовый рынок, валютный рынок и рынок недвижимости в машину по созданию кризисов, как то продемонстрировали кризис песо в Мексике или крах рынка доткомов. Наша всеобщая зависимость от грязных невозобновляемых источников энергии готовит новые чрезвычайные ситуации: природные бедствия (по сравнению с 1975 годом их количество возросло на 430 процентов) и войны за контроль над дефицитными ресурсами (и не только войны в Ираке и Афганистане, но и не такие яркие конфликты в Нигерии, Колумбии и Судане), что в свою очередь порождает ответные удары террористов (как показало одно исследование 2007 года, количество терактов с начала войны в Ираке выросло в семь раз)[1150].
Обусловленные ростом температуры, как климатической так и политической, будущие катастрофы возникают отнюдь не под покровом заговоров. Все свидетельствует о том, что достаточно сохранять нынешний курс, и бедствия станут все более частым явлением. Поэтому разумнее думать, что порождением катастроф занимается невидимая сила рынка — они исходят именно оттуда.
Хотя комплекс капитализма катастроф намеренно не планирует катастрофы, которые его кормят (Ирак тут, возможно, является весьма значимым исключением), все говорит о том, что его отдельные механизмы изо всех сил работают над тем, чтобы сохранить нынешнее катастрофическое положение. Крупные нефтяные компании уже много лет финансируют группы людей, которые отрицают проблему изменения климата; за последнее десятилетие ExxonMobil потратила на эти цели примерно 16 миллионов долларов. Это явление всем известно, однако связь между подрядчиками при катастрофах и создателями общественного мнения для многих остается не столь очевидной. Некоторые влиятельные мозговые центры Вашингтона, например Институт государственной политики и Центр политической безопасности, щедро финансируют производители оружия и оборонные подрядчики, которые получают огромные доходы благодаря тому, что интеллектуалы из этих заведений непрерывно представляют публике мир как мрачное и порочное место, где все проблемы решаются исключительно с помощью силы. Сектор национальной безопасности все теснее соединяется с медиа корпорациями, последствия этого союза могут напомнить антиутопию Оруэлла. В 2004 году монстр цифровых коммуникаций LexisNexis заплатил 775 миллионов долларов компании Seisint, занимающейся обработкой информации, которая тесно сотрудничает со службами федерального уровня и штатов в вопросах слежки. В том же году General Electric, владелец канала NBC, приобрела In Vision, крупного производителя современных устройств для поиска взрывчатых веществ, которые применяют в аэропортах и других общественных местах. InVision получила колоссальную сумму в 15 миллиардов долларов от Министерства национальной безопасности в. виде контрактов с 2001 по 2006 год, что превосходит объем контрактов с другими компаниями [1151].
