Владимир Казарезов - Самые знаменитые реформаторы России
Однако для большей объективности сошлемся на официальный документ — докладную записку Комиссии Политбюро по реабилитации жертв политических репрессий, возглавляемой тогдашним секретарем ЦК А.Н. Яковлевым.
«Н.С. Хрущев, работая в 1936–1937 годах первым секретарем МК и МГК ВКП(б), а с 1938 года — первым секретарем ЦК КП(б)У, лично давал согласие на аресты значительного числа партийных и советских работников. В архиве КГБ хранятся документальные материалы, свидетельствующие о причастности Хрущева к проведению массовых репрессий в Москве, Московской области и на Украине в предвоенные годы. Он, в частности, сам направлял документы с предложениями об арестах руководящих работников Моссовета, Московского обкома партии. Всего за 1936–1937 годы органами НКВД Москвы и Московской области было репрессировано 55 тысяч 741 человек.
С января 1938 года Хрущев возглавлял партийную организацию Украины. В 1938 году на Украине было арестовано 106 тысяч 119 человек. Репрессии не прекратились и в последующие годы. В 1939 году было арестовано около 12 тысяч человек, а в 1940 году — около 50 тысяч человек. Всего за 1938–1940 годы на Украине было арестовано 167 тысяч 465 человек.
Усиление репрессий в 1938 году на Украине НКВД объясняло тем, что в связи с приездом Хрущева особо возросла контрреволюционная активность правотроцкистского подполья. Лично Хрущевым были санкционированы репрессии в отношении нескольких сот человек, которые подозревались в организации против него террористического акта.
Летом 1938 года с санкции Хрущева была арестована большая группа руководящих работников партийных, советских, хозяйственных органов, и в их числе заместители председателя Совнаркома УССР, наркомы, заместители наркомов, секретари областных комитетов партии. Все они были осуждены к высшей мере наказания и длительным срокам заключения. По спискам, направленным НКВД СССР в Политбюро только за 1938 год, было дано согласие на репрессии 2140 человек из числа республиканского партийного и советского актива».
Сейчас трудно объяснить все побудительные мотивы, давшие Хрущеву мужество осудить то, в чем он сам активно участвовал. Тем более что большинство, перед кем он выступал, было против осуждения Сталина. Хрущев очень рисковал, решаясь на это, не только положением, карьерой, но и самой жизнью. И это ему делает честь, как мужественному человеку.
Со съезда, осудившего Сталина, началась новая эпоха в жизни государства. Значение развенчания культа личности Сталина для развития нашего общества, кажется, по-настоящему недооценено и до сих пор. Ведь тогда впервые была взята под сомнение непогрешимость считавшегося единственно верным учения Маркса и Ленина, допускалось, что партия может делать ошибки. И вообще люди почувствовали, что они что-то значат в этом мире, что могут мыслить самостоятельно, и если их мнение не совпадает с официальной точкой зрения, то это вовсе не значит, что они враги, идиоты и что их нужно и можно уничтожать. До свободы слова, совести и снятия цензуры было еще далеко, зато от самоцензуры многие стали освобождаться. А это уже немало.
Но надо было быть большим провидцем, чтобы представить хотя бы приблизительно, что последует после развенчания Сталина. Поэт сказал, что не дано нам предугадать, «чем слово наше отзовется». А оно отозвалось быстро и непредсказуемо. Творческая интеллигенция восприняла XX съезд партии как начало духовного раскрепощения и откликнулась целым потоком талантливых произведений — в прозе, поэзии, живописи, музыке. И конечно же этот поток выплеснулся за границы единственно верного учения. А тут — советчики, натравливавшие простодушного Хрущева на художников в Манеже, на писателей и поэтов — Пастернака, Слуцкого, Евтушенко, Вознесенского, Алигер и многих других.
И Хрущев бросился на борьбу с теми, кого сам же и спровоцировал, вызвав творческий подъем критикой культа личности.
Приведем некоторые высказывания, выражающие суть взглядов Хрущева на искусство:
«…Было бы хорошо, если бы каждый наш писатель, деятель искусства исходил из понимания, что его деятельность должна укреплять, а не ослаблять позиции коммунизма… и тогда общественности не будет необходимости с критикой идейно незрелых произведений».
«…Среди отдельных работников кинематографии имеются, как говорят, некоторые заскоки, неправильные взгляды на роль кино. В частности, это относится к такому известному и опытному режиссеру, как М. Ромм. Будем надеяться, что он одумается и укрепится на верных позициях».
«Мы все-таки, видимо, виноваты в том, что вовремя не заметили некоторых явлений в искусстве и не приняли необходимых мер, чтобы предотвратить распространение таких явлений».
При всей разноплановости этих высказываний суть в них одна — приемлемо только то искусство, которое работает на коммунизм, в случае появления иного, так называемых заскоков, будут приниматься необходимые меры.
Хрущев не рядился ни в какие демократические одежды, оставаясь ортодоксальным марксистом-ленинцем. Однажды он сказал Илье Эренбургу, чтобы ни у кого не оставалось иллюзий: «В вопросах искусства я сталинист». Многие писатели, художники, скульпторы, музыканты испытали на себе карающую десницу Никиты Сергеевича. Повторимся — он спровоцировал гражданскую активность интеллигенции, а потом, вместо того, чтобы опереться на нее, стал с нею бороться. Андрей Вознесенский, лично пострадавший в марте 1963 г. от Хрущева, не затаил на него обиду. Поэт сказал, что «его доклад на XX съезде — акт безоглядного риска и чести». Но половинчатость, противоречивость Хрущева заключалась в том, что, опять же по Вознесенскому: «Он не решился на гласность, он разрешал критиковать Сталина только себе и лишь в кругу высшей партийной элиты, не доверяя демократии».
А элита, то бишь партийно-государственная бюрократия, его и подвела. Основная ее масса, не принявшая критику Сталина, не хотела перемен вообще, тем более — демократических.
Но экзальтированные надежды на лучшую жизнь, на право выражать свое отношение к происходящему, а не только одобрять спускаемые с партийного олимпа исторические решения, стали формироваться в простом народе. А все та же управляющая элита оказалась к этому совершенно не готова. Произошедшие в ряде мест выступления рабочих, вылившиеся в беспорядки, как раз и свидетельствовали о возросшей активности людей, недовольных своим положением и неспособностью руководства адекватно на них реагировать. Много лет замалчивалась произошедшая в июне 1962 г. в Новочеркасске трагедия, когда десятки бастующих погибли в ходе волнений, а многие были расстреляны уже по приговору суда. В констатирующей части приговора было записано: «В период с 1 по 3 июня 1962 г. в городе Новочеркасске Ростовской области уголовными элементами были спровоцированы массовые беспорядки, сопровождавшиеся бандитскими нападениями на помещения заводоуправления Новочеркасского электровозостроительного завода, городского комитета КПСС, горисполкома, городского отдела милиции, погромами в этих помещениях, избиениями лиц, противодействовавших преступникам, работников милиции и других. Организаторы и наиболее активные участники массовых беспорядков и бандитских нападений, состоявшие в большинстве своем из лиц, ранее судимых за различные уголовные преступления… пытаясь привлечь возможно большее число соучастников, вызвать замешательство среди местного населения и дезорганизовать работу промышленных предприятий, размещенных в городе Новочеркасске, совершили ряд особо общественно опасных провокационных преступных действий». И далее рассказывается судебная версия событий.
В этой преамбуле приговора правдой является только то, что действительно были беспорядки, сопровождавшиеся погромами служебных помещений. Но никаких организаторов не было, и тем более уголовные элементы ничего не организовывали. Была мирная демонстрация рабочих, требовавших от руководителей завода и города объяснить, почему повысились цены на продовольственные товары, и отвечать на другие житейские вопросы.
Один из осужденных рассказывал, что поводом для возмущения рабочих в стальцехе стали хамские слова директора завода, посоветовавшего: «Не хватает денег на мясо и колбасу, ешьте пирожки с ливером». Среди лозунгов бастующих были: «Дайте мяса, масла», «Нам нужны квартиры», «Хрущева на мясо».
Народ собрался на площади перед заводом, ждали, что прибудет кто-нибудь из городских или областных руководителей, вступит в переговоры, выслушает бастующих. Вечером с балкона здания пытался выступить Первый секретарь обкома Басов, но его слушать не стали. А уголовники, подстрекавшие к погромам, действительно были, но не они определяли настроения людей. Все раскручивалось стихийно. Вечером в город вошли танки. Из Москвы прилетели А.И. Микоян и Ф.Р. Козлов, секретарь ЦК. Утром толпа рабочих, с портретами Ленина, знаменами, транспарантами направилась к горкому партии — встретиться с начальством, высказать свои требования, получить ответы.
