Анатолий Вишневский - Время демографических перемен. Избранные статьи
Важно не только провести перепись, но и довести ее результаты до потребителей (исследователей, государственных чиновников), а также до широкой общественности. Здесь существует и обратная связь: чем больше общество знает о результатах переписей населения и их использовании, тем более заинтересованно оно относится к их проведению и тем более успешно проходят переписи. История переписей – это также и история публикации их итогов.
История отечественных переписей свидетельствует скорее о недооценке, а часто и прямом игнорировании этих соображений. Самой большой полнотой публикаций результатов отличалась перепись 1926 г. Она прошла в декабре 1926 г., а уже в 1927 г. было опубликовано несколько выпусков ее предварительных итогов. В течение 1928–1931 гг. было опубликовано 56 томов окончательных результатов. Результаты «вредительской» переписи 1937 г., естественно, не публиковались. После проведения переписи 1939 г. ограничились несколькими газетными публикациями (правда, в этом случае отсутствие публикаций объясняют начавшейся войной). После проведения переписи населения 1959 г. в течение четырех лет было опубликовано 17 томов. Перепись 1970 г. завершилась публикацией семи томов. Но самой «непубликабельной» стала перепись 1979 г., через пять (!) лет после которой был издан всего один куцый том, не содержавший даже возрастных распределений[337]. Результаты переписи населения 1989 г. должны были быть изданы с гораздо большей полнотой, и была проделана большая работа по подготовке многотомного издания, но она осталась незавершенной из-за распада СССР. И только результаты переписи 2002 г. были полноценно изданы в 14 томах, ожидается и подробная публикация результатов переписи 2010 г., причем в обоих случаях добавляется доступность результатов переписи не только в печатных изданиях, но и в Интернете.
Таким образом, недоступность или неполная доступность результатов переписи, тормозившие демографический анализ и демографические исследования в России на протяжении всего XX в., уходят в прошлое. Однако радоваться этому рано. Пока в России преодолевали, и то, как мы видели, не всегда успешно, нелепые ограничения на получение и использование стандартной статистической информации о населении, мировая практика работы со статистическими данными, получив мощный импульс от стремительного развития электронно-вычислительной техники, сделала новый шаг. Сейчас во всем мире при анализе социально-демографических процессов все чаще обращаются к информационным массивам нового типа, основанным на деперсонализированных индивидуальных данных о населении, совершенствуются методы создания и обработки таких массивов. Это необыкновенно расширяет возможности использования переписных данных, равно как и данных, получаемых из других источников, их комбинирования, создает как бы некое многомерное информационное пространство, внутри которого резко повышается возможность исследования самых разных сочетаний характеристик и признаков, а значит, и намного более углубленного анализа изучаемых процессов. При этом анонимность используемых данных надежно защищена, ее охране обычно уделяется особое внимание. Россия же пока занимает выжидательную позицию, что на деле оборачивается еще одним ее отставанием от мирового уровня.
* * *Каждой стране хочется гордиться своей историей, и у каждой страны для этого бывают основания. Но если искать в истории только основания для гордости, то сама история начинает напоминать прогулку по паркету, чего как раз никогда не бывает, а достойная гордость превращается в банальную бахвалу.
История российских переписей населения – отнюдь не история непрерывных побед. В ней было слишком много запаздываний, срывов, неудач и недоделок, они нуждаются в очень серьезном осмыслении. В этом осмыслении должны, конечно, принять участие эксперты, специалисты – статистики, социологи, демографы, этнологи и т. д. Но их усилий недостаточно. Нужно, чтобы все общество почувствовало, осознало потребность в «зеркале» переписи, чтобы оно само позаботилось о надежности и беспристрастности этого «зеркала». Не берусь предсказывать будущее, но если говорить о крайних вариантах, то их, как мне представляется, может быть только два. Либо в обществе существует стремление, заинтересованность периодически взглянуть на свой коллективный портрет, подвести – с максимально возможной на данный момент точностью – промежуточные итоги своего развития и, осмыслив их, двинуться дальше. Либо такой заинтересованности нет – но в этом случае нет и самого общества.
В жизни редко реализуются крайние варианты, более вероятны промежуточные сценарии. Но важно, к какой из крайностей осуществившийся сценарий ближе.
Судьба одного демографа: портрет на фоне эпохи[338]
<..> Михаил Вениаминович Курман прожил 75 лет, из них 18,5 – четверть жизни – с клеймом государственного преступника, «врага народа». По обычным человеческим меркам судьба автора воспоминаний необыкновенна – что-то вроде графа Монте-Кристо, чудом возвратившегося из небытия. По советским же меркам 30‑50‑х годов XX в. – обычная, рядовая судьба, которую разделили миллионы.
Даже если взять намного более узкий круг людей – профессиональную среду, к которой принадлежал Курман, демографов, – и здесь нет ничего необычного. Их почти всех уничтожили или «изолировали», а их и было не так-то много. Демография – не генетика, академическая отрасль со сложившимися традициями, институтами, блестящими, известными всему миру именами. Чтобы извести все это, понадобились крупные провокации, громкие спектакли, мощное идеологическое давление. Мастера политической интриги сталинской школы гордились своей работой, сами искали аудитории – тут и не захочешь, а узнаешь.
Ничего подобного не было с демографией. Ее упразднили походя, между делом, никто того и не заметил. Два маленьких института, несколько десятков не очень известных, а то и вовсе неизвестных специалистов на всю страну… Да с этим расправиться – раз плюнуть! Наверное, сотруднику «органов» надо было быть полуопальным, чтобы получить такое малоответственное поручение.
Пожалуй, первой жертвой стал Владимир Владиславович Паевский (1893–1934), центральная фигура ленинградского Демографического института. Он умер от сердечного приступа в машине у подъезда собственного дома через несколько часов после того, как общее собрание Академии наук СССР проштамповало решение Президиума Академии о ликвидации института. Видно, принял такой пустяк слишком близко к сердцу. Паевскому был 41 год, и – шутка в духе черного советского юмора – он мог бы спокойно жить еще три года.
Через три года все равно, скорее всего, пропал бы. В 1937 г. в мясорубку репрессий стала затягиваться чуть ли не вся корпорация демографов – и именитые, и безвестные. Олимпий Аристархович Квиткин (1874–1937? 1939?), Андрей Николаевич Гиршфельд (1881–?), Михаил Васильевич Птуха (1884–1961), Арсений Петрович Хоменко (1891–1939), Василий Федорович Резников (1892–?), Болеслав Яковлевич Смулевич (1894–1981), Илья Исаакович Вейцблит (1895–?), Юрий Авксентьевич Корчак-Чепурковский (1896–1967), Михаил Николаевич Трацевский (1897–1979), Аркадий Михайлович Мерков (1899–1971), Михаил Вениаминович Курман (1905–1980), Лазарь Соломонович Брандгендлер (1908–1942) – имена всех репрессированных демографов еще даже не собраны, но ясно, что буквально единицы не попали под нож «органов».
Судьба этих единиц тоже была не слишком благостной. Демография почти перестала существовать, уцелевшие демографы – писать и публиковаться. Б. Ц. Урланис, например, преподавал статистику в Московском университете – до тех пор пока газета «Московский университет» (14 марта 1949 г.) не написала: «На экономическом факультете долгое время подвизался оголтелый космополит, апологет и проповедник англо-американского империализма профессор Урланис». А через месяц последовал приказ:
Москва, 16/IV 1949 г.
Отчислить из Московского университета профессора кафедры учета и статистики Экономического факультета Урланиса Бориса Цезаревича с 14 апреля 1949 года за низкое идейно-политическое содержание лекций, выразившееся в восхвалении буржуазного статистического учета и принижении деятельности советской статистической науки.
Профессор Урланис аполитичен и совершенно не владеет марксистской методологией. За грубые ошибки в преподавании статистики проф. Урланис в 1948 г. был выведен из состава Ученого Совета.
Основание: Решение Ученого Совета факультета и Университета.
Проректор Московского университета Г. Д. Вовченко.
Да что Урланис. В. Н. Старовский с 1940 г. был главным статистиком страны, начальником ЦСУ СССР. Он пришел на этот пост после того, как были последовательно расстреляны три его предшественника – В. В. Осинский, И. А. Краваль и И. Д. Верменичев, – всем им по долгу службы приходилось заниматься и демографическими вопросами, так что их тоже можно включить в демографический мартиролог. Уж кажется, не было человека провереннее, чем Старовский, а и он чем-то не угодил – впрочем, может, просто решили припугнуть. В 1952 г. ЦК ВКП(б) вынес решение поставить перед ВАК СССР вопрос о лишении его ученой степени доктора наук. Но, в конце концов, обошлось, Старовский еще много лет оставался на своем посту, он пересидел на нем не только Сталина, но и Хрущева. Все же тот, кто знает, что такое идеологические проработки и «оргвыводы» тех лет, едва ли захотел бы оказаться тогда на его месте, равно как на месте Урланиса или тоже жестко критиковавшегося А. Я. Боярского. Но все-таки они остались на свободе, со своими семьями, продолжали работать. С арестованными было не так.
