Трудный возраст века - Игорь Александрович Караулов
В православии нынче есть разные люди – и темные, и фанатичные, и просто не очень умные, – но как только случается какая-то громкая ультраправославная акция против культуры, за ней обязательно стоит одна и та же публика. В Петербурге это мифические казаки, а в Москве – Дмитрий Цорионов-Энтео.
По Сети сейчас гуляет фотография, на которой в одном ряду сидят бывшая пуська Самуцевич, Дмитрий Энтео, идейный вдохновитель Pussy Riot Верзилов и не нуждающийся в представлении Марат Гельман.
Так что недалеки от истины те, кто утверждает, что Энтео – такой же перформансист-постмодернист, как и те, кому он якобы противостоит. На самом деле все еще проще и смешнее: это вообще одна шайка-лейка. Балаганный конфликт Бима и Бома, глядя на который лучше на всякий случай держаться за кошелек.
Кстати, о кошельке: после нападения Энтео на выставку в Манеже цена на работы Вадима Сидура, как говорят, выросла на 20-30 %. Вот вам и «православный ИГИЛ».
Акция на Лахтинской тоже похожа на провокацию, цель которой – поставить множество разумных и взрослых людей в такое положение, когда они вынуждены вступаться за права Сатаны. А там, глядишь, и пошире окошечко Овертона откроем.
Это не значит, что заслуженного черта не нужно восстанавливать. Он обязательно должен вернуться на свое место. Пусть смотрит своими грустными глазами на торжество Ксении Петербуржской и знает: никогда больше здесь не победит темная сторона.
«Известия», 28.08.2015
Неоднозначный бард
Прижизненные амбиции Владимира Высоцкого как поэта в той относительно узкой и все более сужающейся области, которая называется собственно поэзией, известны. Теперь кажется странным, что народный любимец на полном серьезе мечтал издать сборник стихов, хотел быть членом Союза писателей и обижался, что серьезные, статусные поэты, наподобие Евтушенко, никак не хотели брать его в свою песочницу.
Доживи Высоцкий до наших дней, он увидел бы, насколько реальными и в то же время иллюзорными были его мечты. Стихотворную книжку может издать каждый, союзы писателей превратились в ничтожество, и никто туда особо не рвется. Наконец, поэтам с гитарой нынче дают поэтические премии наравне с просто поэтами – как это было в прошлом году с Юлием Кимом.
С другой стороны, Высоцкий не оказал явного влияния на пути развития русской поэзии.
Если брать его современников, то не только Иосиф Бродский, но и, допустим, Борис Слуцкий оказались более плодотворной точкой отсчета для новых поэтов. (Характерная полемика звучит в стихах Бориса Рыжего: где у Высоцкого «профиль Сталина», там у Рыжего – «Профиль Слуцкого наколот на седеющей груди».)
И в то же время, если говорить о воздействии на общество в целом, Владимир Высоцкий остается одним из главных людей, определивших русский, советский двадцатый век. Огромность его влияния, так сказать, «по модулю» бесспорна, а вот было ли оно положительным или отрицательным – об этом, возможно, будут спорить еще долго.
В случае Высоцкого природный гений удачно совпал с социально-экономическими условиями для его проявления. Распространение магнитофона среди советских людей означало в 1960-х годах не меньшую революцию, чем в наше время появление социальных сетей.
Эра бардов была эрой магнитофонов. Хриплый голос Высоцкого как нельзя лучше гармонировал с хрипом писаной-переписанной ленты.
Музыка не только стала «несущей частотой» для стихов, помогающей публике воспринять стихи и заглаживающей их неровности. Взяв в руки гитару, поющие поэты нащупали и некую брешь в системе идеологического контроля.
Советская власть крайне трепетно относилась к печатному тексту и к своей монополии на печать. Изготовление самиздата было как минимум поводом для обыска. А вот пленки с песнями можно было переписывать друг у друга невозбранно. Больше того, можно было и концерты устраивать в каких-нибудь НИИ, зарабатывая хорошие и, разумеется, никак не учитываемые государством деньги.
Экономическое положение Владимира Высоцкого в тогдашнем обществе крайне важно для понимания его взгляда на мир и его целевой аудитории. Регулярные гастроли по стране с неофициальными концертами фактически делали его теневым предпринимателем, частью параллельной экономики, экономики цеховиков и фарцовщиков, воров в законе, завмагов и товароведов.
Вспомним фильм «Иван Васильевич меняет профессию», где песня Высоцкого звучит из магнитофона, украденного из квартиры Шпака – стоматолога, явно имеющего левые доходы. Не забудем, что магнитофоны поначалу были доступны не всем, и в первую очередь они оказывались отнюдь не в руках скромных бюджетников.
Разумеется, интеллигентный изобретатель Шурик тоже мог слушать и ценить Высоцкого. В моем детстве, в последние годы жизни барда, его записи звучали как в «приличных» семьях», с иконами по стенам и альбомом Босха на книжной полке, так и в семьях совсем простых.
Слушали Высоцкого все, но почему-то Гайдай со своей социальной зоркостью указал нам именно на Шпака. И ведь пел Высоцкий не о шпаках. Пел о шахтерах, спортсменах, альпинистах, солдатах. О сильных людях – за что и был ими любим.
Возможно, дело в том, что весь этот песенный альпинизм был не более чем метафорой. Под любой «профессиональной» маской Высоцкий пел о себе – об индивидуалисте, одиноком волке, окруженном флажками. Ну так ведь и любого фарцовщика окружали флажки компетентных органов.
Его лирический герой – типичный субпассионарий, бесстрашный человек, готовый пожертвовать собой ради женщины, денег, чести – словом, ради чего-то сугубо своего, но вряд ли ради каких-то общих ценностей. Высоцкий был голосом целого слоя новых людей, жаждавших деятельности и, прямо скажем, наживы, который набухал под коркой внешнего советского благополучия.
Высоцкий не дожил всего семь или восемь лет до момента, когда этот слой начал просачиваться наружу. Вскоре бывшие антигерои советских детективов и комедий вышли в герои современности, образцы для подражания.
И хотя гимном «лихих 90-х» почему-то стала известная мелодия Морриконе, звучавшая из всех ларьков, истинным идеологом тех лет был Владимир Высоцкий.
Но в то же время именно Высоцкий произнес фразу «вор должен сидеть в тюрьме». Конечно, он сказал это как актер, а не как поэт, но разве кто-то смог бы сделать это убедительнее? Образ Жеглова – Высоцкого воплощал в себе русский ресентимент девяностых, надежды тех, кто был унижен диким капитализмом.
Стало быть, не все так однозначно с фигурой Высоцкого?
Вернее было бы сказать, что не все так однозначно с его героем. Обречен ли его герой – сильный, упорный, предприимчивый русский человек – на эгоизм и рвачество, как это случилось в девяностые? Или же в нем возобладает готовность служить общему делу?
Недавно появились сообщения о том, что Алексею Чалому, вождю «крымской весны», вручили премию имени Высоцкого «Своя колея». Мне кажется, это не только личный успех для самого Алексея Михайловича, но и новый
