Обезьяний ящик - Василий Пригодич
Смерть золотой нитью прошивает ВСЕ произведения Акунина, якобы принадлежащие к жанру полудетской, развлекательной беллетристики. Гусь-буковские книгочеи со мной согласятся (или не согласятся; без разницы). Помнит ли читатель, что перу создателя Фандорина-Пелагии принадлежит великолепное фундаментальное (жутковатое) исследование: Григорий Чхартишвили. Писатель и самоубийство. М., 2000. 576 С. Тираж 10 100 экземпляров.
Мировидение-миропонимание Акунина-Чхартишвили определить-понять-уловить чрезвычайно затруднительно. Однако попробуем: неимоверно (безмерно, непомерно) добрый апологет-критик Западного Мира, увы, внехристианин, надхристианин, подхристианин с мощными дзенскими обертонами-лейтмотивами. Неуклюже, но в «тему». Ох, не прост, не прост наш автор, отказывающийся от звания ПИСАТЕЛЯ, заявляющий, что он «массовик-затейник» (С. 5). Литературный двуликий Янус (Акунин-Чхартишвили) с висельническим юморком именует себя ТАТОФИЛОМ «любителем кладбищ» – «оказывается существует на свете такое экзотическое хобби» (С. 6), но ни в коем случае «некрофилом».
Дернем леопарда за х…вост. О чем книга? Да, так, кладбищенские описания (Чхартишвили) и кладбищенские рассказики (Акунин). Беллетристика, блин, «развлекуха», правда, от нее трансцендентным морозцем потягивает, да инфернальной серой попахивает. Бывает.
Объясняю для «непродвинутых» (в Гусь-Буке их почти нет). Автор-эссеист под своим подлинным именем «шастает» по кладбищам (Старое Донское, Хайгейтское, Пер-Лашез, Иностранное кладбище в Иокогаме, нью-йоркский погост Грин-Вуд, город мертвых на Масленичной горе в Иерусалиме), резонерствует, печалится, фотографирует, медитирует и разрешается резиньяциями. Вторая ипостась сочинителя (Борис Акунин) пописывает-записывает кладбищенские историйки. Однако какие резиньяции и какие рассказики: мощные, ладные, складные, обращенные к уму и сердцу читателя. Читатель, хватит дупу чесать, дуй в книжный магазин, купи эту книгу, не пожалеешь: качество гарантирую. Господам марксистам-троцкистам-коммунистам Чхартишвили-Акунина читать не советую: Карл Маркс в посмертной роли вампира-вурдалака-упыря – это для них непереносимо: в корчах падучей забьются.
Читатель, помнишь ли Ты, что ранняя редакция романа «Доктор Живаго» имела название «Смерти нет»? Так вот, если одолеешь книгу Акунина, поймешь (или подтвердишь свое видение-понимание), что ЕЁ, действительно, нет и не будет. Здесь я совсем не имею в виду христианскую «жизнь вечную» (это предмет веры, а не словесных ратоборствований). Приведу два чеканных афоризма: «Всё, что когда-то было, и все, кто когда-то жил, остаются навсегда» (С. 6); «Рождение и смерть – это не стены, а двери».
В конце книги писатель формулирует задачу мирового людского сообщества: «Главная мечта человечества – избавиться от страха смерти, а вместе с ним и от всех прочих страхов. Это означает не вообще уничтожить смерть, а исключить смерть неожиданную, непредсказуемую и преждевременную… Когда смерть перестанет внушать страх и восприниматься как зло, можно будет считать, что человечество свой путь благополучно завершило и вернулось в Эдем» (С. 226). Тривиальная, казалось бы, мысль, а вся книга – развернутый комментарий к ней. Ох, и хочется же обильно и сверхобильно цитировать книгу, а нельзя, ибо не дело: надо свои скудоумные мыслишки выуживать из канавы.
Эх, о каких «ушедших» повествует Чхартишвили, посетивший «дорогие могилы» (Достоевский): Салтычиха, Карл-Хейнрих (!!!) Маркс, Абеляр и Элоиза, Бальзак, Жерар де Нерваль, Альфред де Мюссе, Оскар Уайльд, Аполлинер, Модильяни, Айседора Дункан, Махно, Джим Моррисон и прочая, и прочая, и прочая. И фото, и фото, и фото могил и надгробий… Кладбищенские рассказы Акунина превосходны, кстати, в одном из них появляется небезызвестный коллежский асессор (чиновник восьмого класса в «Табели о рангах») Эраст Фандорин. Действие рассказа происходит на «иностранном» кладбище в Иокогаме.
Устал я строчить о высоком. Вильнем хвостом (на сей раз направо). Был у меня в 1970-е годочки, как теперь пишут, высокодуховные и высокоморальные, товарищ Лев Р. Левушка был единственным на всю совдепию светским специалистом по церковной музыке, заведовал фонограммархивом Института истории религии и атеизма. Институт размещался в Казанском соборе, а фонограммархив – в отдельном помещении на улице Плеханова (в девичестве – Казанской). Человек он был чудесный, ласковый, добрый, бесподобно играл на гармошке и пел «Лазаря». И вот как-то к ученым-безбожникам нагрянула ученая-синтоистка, барышня, изучавшая (ее тему работы я хорошо помню) церковные элементы в музыке Чайковского (плюс литургические произведения композитора, которые тогда были запрещены; Яков Рубенчик подтвердит). Натурально, японка хорошо говорила по-русски (ноблесс оближ – историк русской музыки).
И приключился у них скоротечный роман, как «Солнечный удар» (Бунин). Любая связь с иностранцами тогда не приветствовалась, мягко говоря; по себе знаю. Двое суток они (по понятным причинам) не вылезали из фонограммархива. Потом Лева поехал провожать ее в аэропорт. Там они поцеловались на прощанье (они не думали, что навсегда), барышня протянула ему визитную карточку и сказала: «Будешь в Иокогаме – позвони». Никогда Лева не побывал в Иокогаме, а японку в Россию больше не пустили (видимо, кто-то «стуканул»). Сейчас о таких прелестях пожухлых Софии Власьевны и Цецилии Карловны никто и не знает, а кто знал – забыл, а зря. Вернемся к нашим покойникам.
Чхартишвили, японист, выдающийся переводчик японской литературы (кто читал Мисиму в его переложении, никогда не забудет) – человек непомерной, но отнюдь (избави Бог) не кичливой культуры. Акунин живет в культуре, как во вселенской «коммуналке» со скандальными насельниками, тараканами, вонючими носками, кривоногими детьми, тошнотворными борщами и – одновременно – в раю с ангелами бестелесными в их сложной иерархии.
Эх, написать бы о том, какая у нас с Хозяином Птичника затеялась занятная переписка по поводу маркиза де Ривайля, выпустившего под псевдонимом Алан Кардек тома: «Книга духов» и «Книга медиумов» – священное писание спиритов-медиумистов (почувствуйте разницу). Кстати, великий химик А.М.Бутлеров (1828-1886) издал громадный том «Труды по медиумизму» (год издания забыл, об этом, увы, в газете не прочитаешь)
Не всем, однако, это интересно. Все же скажу пару фраз. Я читал эти книги с выписками в конце 1960-х годочков в «спецхране» (!!!) Публичной библиотеки (кто сейчас помнит отделы специального хранения в больших библиотеках), когда усиленно занимался изучением оккультных проделок В.Я.Брюсова–А.Л.Миропольского (наст. фам. А.А.Ланг, символист второй руки, но маг – первого ранга). В.П.Лебедев любезно сообщил мне в письме, что писал о Кардеке в своей книге «Научные принципы и околонаучные мифы» (М., 1980). Ну, ладно, мне и Редактору такое чтение было нужно по «делу», а Бакунину-Чхартишвили к чему ЭТО… Бог весть.
Пора закругляться, т.е. и честь знать. Приоткрою занавеску исповедальни. Читатель, эта заметка, как и все прочие мои статейки (в отличие от «ученых» опусов), написана в один присест, в состоянии специфического транса, набело; шесть с половиной часов я не вставал из-за машины бесовской, не пил, не ел, даже пИсать не ходил. Как составитель рифмованных текстов осмелюсь сказать – сие нечто вроде вдохновения (впрочем, это слово слишком захватано жирными пальцами разных бесстыжих краснобаев).
Читатель, когда прочитаешь «Кладбищенские истории», на Тебя сойдет великий
