Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6532 ( № 46 2015)

Красников Геннадий

Теги: Геннадий Красников

* * *

Знающим откроется и думающим,

знание незнающих спасёт, –

прошлое когда-то было будущим

и о будущем ему известно всё.

Знающего мучает и думающего:

на часах Земли – который час?

Много ли ещё осталось будущего,

не исчерпан ли его запас?

И зачем – пока мы тупо тренькаем

на одной струне который век –

Моцарту заказывает Реквием

чёрный человек?

* * *

В холодных окнах января

деревья стынут нереальные –

насквозь прозрачные, хрустальные

при свете звёзд и фонаря...

Задень их только, только тронь, –

и зазвенят они, расколются,

и пробежит с бенгальской скоростью

по жилам ледяным огонь.

Вокруг такая тишина,

такая тишина вселенская,

как будто бы всего телесного

на миг природа лишена...

Сегодня волею Творца

Рахманинову одному дозволено

кристальною и колокольною

тревожить музыкой сердца...

Аккордов чудных череда –

как откровение союзника, –

что эта ночь и эта музыка

не повторятся никогда!..

Кантата

Вовеки, Родина, пребудь!..

Благословен твой крестный путь!

Живых и мёртвых помнит он –

что не распалась связь времён,

что не распалась связь имён,

чтоб не распалась связь знамён.

Вовеки, Родина, пребудь!

Как Божий дар – храни свой путь!

Седым преданьем убелён,

святым крещеньем окрылён,

он ратной славой озарён,

он русской кровью обагрён.

Вовеки, Родина, пребудь!

И да хранит тебя твой путь!

В студёных зимах закалён,

грозой весенней напоён,

простой молитвой исцелён, –

он в будущее устремлён…

Вовеки, Родина, пребудь!

Благословен твой крестный путь!

Живых и мёртвых помнит он –

чтоб не распалась связь времён,

чтоб не распалась связь имён,

чтоб не распалась связь знамён.

* * *

Из окна сумасшедших палат

наблюдаем луны циферблат.

Цифер, брат, на луне – ни одной,

циферблатец-то, видно, блатной?

Нет ни стрелок, ни чисел на нём,

и к тому же он прячется днём!

Это что же подсунули нам –

не часы, а светящийся хлам!

Как на это спокойно глядеть?

Это ж можно с катушек слететь!

Санитар проболтался – кретин:

стрелки врач на луне запретил,

ну а цифры, наоборот, –

растащил сумасшедший народ.

И теперь ни часов, ни минут, –

пусть, собаки, хоть стрелки вернут!..

Или мы объявляем войну,

или нам поменяют луну!

А иначе в окошко видна –

непонятная вечность одна…

То ли свет от неё, то ли муть,

ни уйти от неё, ни уснуть…

Из соседней палаты Вильям

обратился к врачам и друзьям.

Мир с театром сравнил сгоряча

и Макбетом назвал главврача.

А по мне – мышеловка весь мир,

и в окне не луна, брат, а сыр!..

Этюд

В вагоне вечерней электрички, 

забившись в угол,

беззвучно-горько плакала 

пьяная бомжиха без возраста,

которую торопливо-брезгливо 

обходили утомлённые

за день пассажиры…

И вдруг я, потрясённый, увидел,

как из её глаз

по обветренным, несвежим щекам

катились

кристально чистые слёзы,

озаряя своим неземным сиянием

и этот одинокий,

всеми обойдённый угол вагона,

и всю равнодушную,

летаргически-сонную

массу пассажиров

спешащей на закат электрички.

Романс из юности

Тихо листва легла,

словно пасьянс осенний,

дождь шелестит едва,

словно сеанс последний.

Снегом листвы пасьянс

к вечеру припорошен,

был у нас в жизни шанс,

был да остался в прошлом!

Сколько мне у окна

ждать тебя на смех людям,

знаешь, у нас «кина»

больше с тобой не будет!..

Спет городской романс,

голос в слезу сорвался,

был у нас в жизни шанс,

но – дуракам достался!

Памятники

1.

Кибиров пишет для Гандлевского,

Гандлевский пишет для Кибирова,

и оба пишут для Кенжеева,

для Бунимовича, Иртеньева,

для Рубинштейна, Кублановского,

а те – по кругу! – для Гандлевского,

само собою – для Кибирова

(Кибирова, а не Киркорова!),

для Бунимовича и далее –

и далее (см. по списку)...

И эти все нерукотворные –

главою непокорной памятники

вознесены (прости им, Господи!) –

превыше Бродского столпа.

2.

Нет слуху на Руси и нет ажиотажа,

как будто прикусил

всяк сущий свой язык,

лишь гордый внук славян

так их назвал, что даже

не может повторить

и друг степей калмык!..

Нет, эти не помрут!..

Они в заветной лире,

как в мавзолее вождь, –

живее всех живых,

и славны будут всласть,

доколь в подлунном мире

жив будет хоть один из них.

Маргиналии

Незнаменитым быть тоскливо,

не поднимает это ввысь,

приходится хранить архивы,

над рукописями трястись.

Подлец, кто посетил сей мир

в его минуты роковые,

его не звали всеблагие,

а он припёрся к ним на пир!..

…Звезда пленительного счастья –

всех одурачила она,

и на обломках прежней власти

одних Чубайсов имена!..

Поэты – траурные клячи!

Не вам сей мир принадлежит,

от вашей истины ходячей

его давно уже тошнит.

Пришли, прошли, не оглянулись,

чтоб воду в ступе не толочь,

шумел камыш, деревья гнулись

и день и ночь, и день и ночь...

* * *

Всё врут календари –

доверия к ним нет,

и зеркала, увы,

испортилися тоже,

одни про возраст нам

несут какой-то бред,

другие вместо лиц –

показывают рожи.

Я дни календарей

назад перелистал –

и всё, что позабыл,

вернулось ярко, звонко,

и там, на дне зеркал –

не старческий оскал,

а солнца первый луч

и чистый взгляд ребёнка.

* * *

Такая убываемая,

как свет в окне,

о жизнь незабываемая, –

тревожно мне…

То лёд, то жар в груди моей,

от них – беда,

пути неисповедимые

ведут – куда?..

Что точно гарантируется

в последний час –

душа катапультируется

одна, без нас…

Невиданная, неведанная,

одна, тайком, –

узнать бы только – в небе она

грустит о ком?..

* * *

Вл. Коробкову

Рассвет всё тот же и закат,

всё тот же иней в ноябре,

но что-то всё-таки не так,

и ходики идут не в такт,

и новый шрам в календаре.

С уходом драгоценных, тех,

кто дорог был и был любим,

уже не будет прежним смех

без них, и листопад, и снег,

весь мир становится другим.

Ушли они, и мы живём,

как будто сразу в двух мирах,

как будто сразу в двух морях

одновременно мы плывём,

болтаясь в двух календарях…

Прощаясь, мы простили всех,

лишь не простили мы себя,

зачем без них нам этот снег,

и листопад, и грех, и смех!..

Но тайна велика сия!..

* * *

Листья тихо облетают

в парках и садах,

лица грустно исчезают

в тёмных зеркалах.

Ветер листья набивает

в золотой возок,

время лица забывает,

как в часах песок.

Листья-лица, листья-лица,

огоньки в золе,

ничего не повторится

с нами на земле…

* * *

Дорогу мне

перелетел кузнечик,

и – в городе –

напомнил вдруг о том,

что где-то есть река,

трава и детство.

Событие бытия

Событие бытия

Литература / Библиосфера / Эпоха

Фото: Борис ДМИТРИЕВ

Теги: литературный процесс , литературоведение

120 лет исполнилось со дня рождения Михаила Бахтина (1895–1975) – русского философа, культуролога, создателя новой теории европейского романа, в том числе концепции полифонизма в литературном произведении. И, кстати, интересное совпадение – 120-­летие совпало с 50-­летием с момента первого издания в 1965 году книги «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса».

Было время бесспорного поклонения идеям Бахтина, время увлечения его теориями смеховой культуры и карнавализации, которые на свой лад использовал всеядный постмодернизм, сделав иронию смыслообразующим стержнем своих произведений, а хаос – концептуальным новшеством, коему всё же не удалось скрыть рахитичности сюжетной мускулатуры и душевной анемии.