Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #9
- До коммунизма! - хихикнул Аркаша.
- Чья бы корова, Аркаша, мычала, твоя бы молчала. - Так мыслитель вразумил Аркашу за давешнюю хлеборезку. Поворочавшись, мыслитель сообщил: - До коммунизма - это я раньше лежал. Еще до открытия закона.
- Какого?
- О времени. Заметь - ты летишь в самолете - одно время, едешь в поезде - другое, бежишь - третье. Когда переходишь на шаг - четвертое, так? Остановился - опять иное время. Можно и постоять. Присел - совсем красота. Ну а уж если лег, да вытянулся, да ещё и уснул, тут вообще вечность над тобой просвистывает. Вопрос - загадка: когда время идет быстрее? В двух случаях - в скорости и в неподвижности. Но скорость - это суета и издевательство над организмом. Счастья же нет, но есть покой, я и задумал уйти в обитель дальнюю.
- В монастырь?
- Сюда! Приполз и залег. Лежу - время ощущаю как шум колес. Все люди - колёса. Катятся по жизни. Но колёса, в основном, малого размера. Надо быть большим колесом, значительным. Пока оно один раз повернётся, маленьким надо крутиться раз двадцать. А дорога пройдена одна и та же. А я вообще не кручусь, только повёртываюсь.
Иван Иванович и в самом деле повернулся на бок, достал с пола очередную бутыль и к ней прильнул. На половине отдохнул, поотрыгивался и опять возлег.
- Теперь о деле. Арканзас, унеси свои уши в коридор. А лучше озаботься моим организмом. У меня ночь впереди.
Аркаша поглядел на меня. Я понял и выдал некую сумму. Аркаша хлопнул в ладоши и ушел. Иван Иваныч сделал богатырский заглот желтой жидкости. Отдышался.
ОН МЕНЯ ВОСПИТЫВАЕТ
- Ты с ними для начала дал промашку. Завоевал уважение, но временное. А надо так: работаешь - вечером налью. Сам хочешь выпить - пей, но без них. И без Аркаши. Нужна дистанция огромного размера. Приходи сюда. Они зауженные специалисты. Каждый вёл одно направление. А я обобщал и на стол ему. Потом я тебе от него (он почему-то показал рукой вниз), от него кой-что передам.
- То есть от того, который умер?
- Ну да. Ты ж на замену прислан.
- Кому?
- Тому, который умер.
- Ты меня за кого принимаешь? Иван! То, что за дурака, ясно. А ещё за кого?
- Мою приставку к имени не присваиваивай. Ты же не Иван, Иван-то я. Иоанн, который слезает с печки и после ряда подвигов, сражения со Змей-Горынычем становится царём. Или вариант: возвращается к своей сохе, в моём варианте к дивану. Так что Иван-дурак - это я. Ты же - руководитель разработок рекомендаций. Страна ждет чёткой программы действий. Назначь им умственные нормы выработки, а сам ко мне. - Иван Иванович пошевелился. - Этих штукарей, которые у тебя, пора встряхнуть. Их дело было - восславить новые пути, по которым пошла демократическая Россия, и выявить те, по которым не надо ходить. Они исследовали, но не угодили по выводам. То есть подвергли сомнениям вообще всю систему демократии. И боюсь, что приговорены. Их надо попробовать спасти. Реанимировать, проветрить и сажать за разработку путей движения, по которым (он нажал) надо ходить. Может, и заказчики начнут что-то соображать. Ты же понимаешь, что все эти саммитские уверения в многополярности и многовектор-
ности мира, - это всё для идиотов. Мы в России. Ты займешься конкретикой. Я твоя правая рука. Я не какой-нибудь Лев Толстой, чтоб по двенадцать раз переписывать, с одного раза делаю, с полпинка всё понимаю.
- Иван Иваныч, у меня ощущение, что я в театре абсурда, - сказал я. Он ещё раз пошевелился.
- Так ведь и в театре можно всерьёз умереть.
Я решил: все они тут сдвинутые, лучше мне быть подальше от них и не пытаться их переделать. Безполезно. А этот лежачий мыслитель ещё вроде в шутку угрожает. Я объявил, что пойду займусь самыми земными делами. Например, разборкой того, откуда дрова, лопата, вёдра, санки.
- Не торопись, - остановил он меня. - Не уйдут они от суда людского. Поговорим. У нас не только ночь, но и вечность в запасе. Обломов одного Штольца перележал, а я не меньше, чем пятерых.
- Но ведь Штольц пережил Обломова.
- Так это ж в книжке. А в жизни? Меня они не пересилят.
- И как ты свой закон о времени открыл?
- Осознанно. Сидел в непогоду в аэропорту и, когда докатился до разгадывания кроссвордов, понял: ниже падать некуда. Согласен? Тратить природный ум, помноженный на образование, разгадкой ответа на вопрос: какое женское имя имеет река, текущая по Сибири, - значит, делаться идиотом. Напомню, сидел в аэропорту. За прозрачной стеной садятся и взлетают самолеты. Глянешь в другую сторону - платформа, подходят поезда, в третью - на площади автобусы и такси. Плюс общее пешее движение людей и чемоданов. А пока я гляжу на все эти виды движений, движется и время. Так? Я встал, походил, посидел и приступил к раздумьям. Вот тогда и открыл.
- Послушай, - спросил я. - Где они берут деньги на пьянку? Ну ладно, я приехал, попоил два дня, а как без меня?
- Ну-у, - протянул Иван Иваныч, - мало ли. Вначале-то их поили. Аркашка самогон таскал. А как впились, то и сами стали соображать. А на что новые русские и банкиры жиреют, бизнесмены пузырятся? Это всё происходит за счёт расходования остатков социализма. Их до коммунизма не пропить. Одного железа на колонну танков, только не ленись таскать. Проводов, меди всякой, алюминия. Да тут пить и пить. Твоя задача - иностранцев не подпустить, от концессий отбиться, инвестиции отвергнуть, ВТО и МВФ кукиш показать. И избавиться от страха, что ТНК всесильны…
- А это что?
- За незнание хвалю. Это транснациональные кампании. Это о них говорил ихний Маркс в "Капитале": ради прибыли мать родную голой по миру пустят. А нам прибыли не надо, нам радость нужна. Как говорили: большое счастье жить при коммунизме, но выше счастье - созидать его.
Говоря всё это, Иван Иваныч нагнулся, поставил на пол-литровую кружку, потом тонкой струйкой сверху, не промахиваясь, с заметным удовольствием стал лить в нее пиво, вспенивая над кружкой белый сугроб, потом, опять же не спеша, вознес кружку на стол и, опять подождав, стал из нее отглатывать. После каждого глотка прислушивался к себе. Каждый раз оставался доволен:
- Сейчас тебе умное скажу.
- Ты вроде пока глупого не говорил.
- На лесть не клюю. Запомни: река времени течет по миру. И плывут в ней народы и государства. А мы на берегу. Куда спешить? Сдали цветной металл - и неделя радости. Может, ещё до льна доберемся. Тут, за лесом, сараи. Каждый до крыши забит льном. Уже протрёпанным. То есть не истрёпанным. То есть золотое валютное сырье. Можно всех европейских идиоток одеть в наши льняные ткани. Ты по-ихнему рубишь? Надо будет договориться без посредников. Да мало ли найдётся дел. Нам же счета в банках не держать, это же косвенный грех - жить на проценты. Мы живем напрямую. А возьмём наше национальное богатство - лес. Сажали в пионерах в пятидесятые-шестидесятые. Пришла пора урожая.
- Ты давно здесь лежишь?
- Относительно чего?
- Времени.
- Времени какого?
- Как какого? Обычного.
- Обычного, то года три, а Божеского, может, и секунды не пролежал. Ты мне вот что разверни в виде тезисов. Что такое демократия для России?
- Это свиное рыло, которое залезло в русский огород, жрёт в нем и гадит на него. Ещё развернуть?
- Сделай одолжение.
- Это троянский конь, введённый в Россию.
- А что в нём?
- Ненависть к русским.
- Ладно-ть, - одобрительно выразился Иван Иваныч. - Проверку ты считай что прошел. Тобе пакет. Он достал из-под изголовья листок бумаги. - Прочти сейчас при мне.
В записке, написанной от руки, значилось:
"Итог один - хозяева от нас ждали не тех выводов, которые я им представил. Они недовольны мною (не тех набрал), дни мои сочтены, меня отсюда не выпустят. Все наши выводы по всем направлениям едины в главном: без Бога всё обречено, без Него - гибель. Желудок не заменит сердце, наука не спасёт душу. А что они хотели? Без Бога пробовали жить обезьяны, большевики, коммунисты, пробуют демократы, всё без толку…".
- Запись не кончена и не очень понятна, - сказал я.
- Дай сюда, - Иван Иваныч взял записку, даже встал, и сжег её на пламени свечи. - Что тебе в ней непонятного?
Он качнулся туловищем ко мне, как бы готовясь говорить, но вернулся Аркаша. При нем Иван Иванович сменил тему разговора. Продолжал только непрерывно всасывать в себя содержимое ёмкостей. Мы поговорили о погоде (что-то стала часто меняться, да и что от неё ждать, если люди все извертелись: в погоде, что в народе, что теперешнее глобальное потепление не только от выбросов заводов и фабрик, но и от всякой похабщины в телеящике), о ценах на мировую нефть (зря америкашки думают, что вывели Ирак из оборота), о балете (а всё-таки, как ни надрывалась Плисецкая, а до Улановой ей ни доантрашить, ни дофуэтить), о Шаляпине (обидно, что частушки не любил, они же в тридцатые, сороковые и так дальше были почти единственной народной гласностью, не понял этого Феодор Иоаннович, вятский уроженец), ещё о том поалялякали, что выражение "прошёл огонь и воду и медные трубы" не имеет отношения к людям, а только к изготовлению самогона - тут сильно оживился Аркаша, ещё о чем-то, и встреча закончилась.
