Андрей Буровский - Правда о допетровской Руси. «Золотой век» Русского государства
Но и это же совершенно ничтожная численность чиновников для управления таким большим государством! Во Франции с ее 20 миллионами населения в конце XVI века было не менее 30 тысяч чиновников только на службе короля. Примерно такое же число профессиональных юристов были «людьми свободных профессий», то есть кормились в режиме свободного рынка, но тоже были очень важным элементом системы управления страной. Даже если не прибавлять к этому числу еще преподавателей университетов, коммерсантов и священников, привлекаемых в роли консультантов, и так далее, получается: в Московии на душу населения приходилось в 10, даже в 15 раз меньше чиновников, чем во Франции!
Удивления достойно это чиновное малолюдство. Страна с населением, во всяком случае, более 12 миллионов человек управляется чуть более чем тысячей или от силы 3 тысячами чиновников!
Это могло быть только в одном случае — при широчайшем развитии местного самоуправления. Более широком, чем в Европе.
Житель Московии XVII века считал, что если чиновников мало — это к лучшему! Потому что общее мнение о «приказных крючках» было таково, что публика эта нечестная, вороватая, ведет себя «не по правилам», и вообще люди в приказах сидят нехорошие. Приказных обвиняли в покупке должностей; в небескорыстном отправлении суда, в предвзятом трактовании закона; в том, что они делились неправыми доходами с высшими, и высшие покрывали их. В обществе, где бескорыстие — величайшая ценность, один из краеугольных камней общинной морали, взяточничество и рвачество «приказных» возмущало людей чрезвычайно.
Допустим, далеко не во всех приказах продавались и покупались сами места. Скажем, в Разбойном приказе они очень даже продавались и покупались, но не в Посольском же! Были приказы, служба в которых требовала очень высокой квалификации и не всякому оказывалась по плечу. И даже в приказах «попроще» необходимы были качества, не очень распространенные, — хотя бы грамотность, умение вести письменное делопроизводство. Дьяки и подьячие входили в число самых образованных людей Московии.
Но независимо от их образования население Московии практически не верило в самую элементарную честность «приказных крючков», и в народном фольклоре образ дьяка — один из самых непривлекательных.
Скорее всего, «приказные» и впрямь были очень, очень небескорыстны — свидетельствует об этом не только народная молва, но и множество фактов, порой совершенно вопиющих.
Во время войны с Разиным посланцы «донского вора» покупали порох не где-нибудь, а в Москве, через дьяков Казанского и Разрядного приказов. Дьяков-изменников изобличили, били кнутом и сослали в Сибирь «навечно», однако каков сам поступок!
Известны случаи, когда подьячие приписывали помещику в два, в три раза больше земли, чем ему полагалось, а вот вооруженных людей выставлять он должен был прежнее количество. Стоила эта «услуга» немного — три рубля, пять рублей… Для помещика и учитывая масштаб дела — немного.
Интересны несколько челобитных, поданных царю в 1642 году, на Земском соборе, созванном по поводу взятия Азова казаками. Главный вопрос, который задавал царь, был: взять ему или не взять под державную руку Азов? В конечном счете служилые люди высказались за то, чтобы брать, а посадские и торговые «людишки» — что не брать. Характерно, что царь послушался посадских и торговых… включать Азов в свою державу он не стал и велел казакам отдать город.
Но в поданных царю документах речь шла о самых разных «неустройствах», и некоторые места в этих «скасках» звучат буквально устрашающе: «А твои государевы дьяки и подьячие пожалованы твоим государстким денежным жалованием и поместьями и вотчинами, и будучи беспрестанно у дел твоих государевых и обогатев многие богатством неправедным своим мздоимством, покупали многие вотчины и домы свои состроили многие, палаты каменные такие. Что неудобь-сказуемые, при прежних государях и у великородных людей таких домов не бывало»
Или: «А разорены мы, холопы твои, пуще турских и крымских бусурманов московскою волокитою и от неправди от неправедных судов».
Случалось даже, что челобитчик обращался к царю с просьбой судить его «по справедливости», как видно, уже не полагаясь на справедливость приказного суда, но продолжая верить в праведность царского слова.
Даже сама перспектива суда, тяжбы вызывает крик души у челобитчика о том, что противник «хочет изволочить меня московскою волокитою».
Но много ли мог даже царь в этих условиях? Даже если бы он захотел помочь верному холопу, что реально он мог сделать, если донос на человека уже поступил в приказ или если судебное дело уже заведено? Как разобраться в деле, которым уже занимаются специалисты, хорошо знающие, что «закон как дышло, куда повернул, так и вышло»?
Московские приказы оказывались завалены бесконечным количеством судебных и административных дел. Даже воеводы на местах боялись сделать «оплошку» (ошибку), неправильно понять волю царя и тоже вовсе не прочь были послать лишние запросы по поводу всякой мелочи: «и о том великий Государь что укажет?».
Разумеется, царь и Боярская дума что-то указывали лишь по важнейшим, действительно значительным вопросам. Дела бесчисленных челобитчиков, воеводские «отписки», повседневную рутину управления, судебные дела — все это реально решалось в приказах, и решалось как раз дьяками и подьячими. Если даже аристократ-боярин и заведовал каким-то из приказов, как правило, он и ориентировался в делопроизводстве плохо, и особо не рвался себя утруждать. Всю повседневную работу все равно делали профессиональные чиновники, знатоки законов, указов, наказов-инструкций, канцелярских обычаев и традиций управленческой работы.
Разумеется, они превосходно умели и вовремя достать нужную бумагу или «положить ее под сукно». Выражение это уже было в те времена, и именно в этом, в современном значении. Бумаги путали, теряли, старались сплавить друг другу все «дела» непонятные, затруднительные или сулящие неприятности. Поскольку часто было непонятно, какой приказ должен заниматься тем или иным делом, «дела» кочевали из приказа в приказ, порой по нескольку раз.
Так что, если бы даже вельможный боярин или сам царь захотели бы вмешаться в приказные дела, еще совершенно неизвестно, что бы из этого получилось. А челобитчик, скорее всего, оказался бы в еще худшем положении, когда воистину «жалует царь, да не жалует псарь». Ведь «псари»-дьяки имели бы возможность «достойно» отомстить тому, кто посмел шагнуть через их головы.
Еще одна особенность приказной системы — практически вся она сосредоточивалась в Москве. То есть у наместников на местах, конечно же, были свои канцелярии, свои чиновники. Иногда их тоже называли приказами. Но эти приказы, «на местах», подчинялись местным властям, а те, которые в Москве, — центральным, Боярской думе и царю.
Кстати, опять черта широкого народного самоуправления: на местах управляли сами собой.
При Алексее Михайловиче особое значение играл Приказ тайных дел, который царь создал в 1654-м и который не пережил создателя. Этот загадочный приказ считали и зародышем тайной полиции, и чем-то вроде русского варианта инквизиции, но, скорее всего, верна более общая версия: был это «орган секретного надзора и управления, с помощью которого царь собирал нужные ему сведения, наблюдал за жизнью страны (в том числе и других приказов), брал под личный контроль дела, которые казались ему особенно важными».
То есть Алексей Михайлович создал, по существу, некий первобытный вариант «личной Его Императорского Величества канцелярии», которая появится у царей XIX века. Лично вникнуть абсолютно во все дела государства он не мог — система управления для этого уже чересчур усложнилась. Но контролировать эту систему через собственный бюрократический аппарат царь еще мог…
«А устроен тот приказ при нынешнем царе для того, чтобы его царская мысль и дела исполнялись все по его хотению, а бояре б и думные люди ни о чем не уедали», — писал Григорий Котошихин.
Многие дела Приказа тайных дел мы уже не узнаем никогда, потому что приказы отдавались устно, и даже отписки подьячих делались в такой форме: «Что по твоему, Государь, указу задано мне, холопу твоему, учинить, и то, Государь, учинено ж».
Другие же дела писались тайнописью. Еще в 1655 году царь из похода послал Артамону Матвееву (о нем впереди) «тайнописную азбуку», чтобы «держать ее скрытно для тайных дел».
И даже если о чем-то писалось открыто, как Григорию Ромодановскому, то делалась такая приписка: «Прочетши, пришли назад с тем же, запечатав сей лист».
В Приказ тайных дел брались молодые, хорошо образованные подьячие из Приказа Большого дворца. Для них даже работала своеобразная школа при Спасском монастыре; эту школу окончил и молодой подьячий Семен Медведев. Позже он пострижется под именем Сильвестра и уже как монах прославится своей ученостью.
