Наталия Нарочницкая - Россия и русские в мировой истории
Чечня стала опорным пунктом геополитической дуги нестабильности между христианским и исламским миром, хотя первопричиной мятежа был властно-экономический мафиозный, а не религиозный аспект и ничто не угрожало «всекавказским» характером сопротивления при своевременном подавлении. Проблема Чечни с самого начала была проблемой национально-государственной воли. Именно ее отсутствие, а не военная бесперспективность мешало безоговорочно утвердить суверенитет и территориальную целостность России, когда это еще не было сопряжено с тяжелыми потерями и полномасштабной войной. Раз за разом именно ее провал сдавал достигнутые позиции и обессмысливал жертвы, понесенные солдатами, проливавшими кровь за неделимость Отечества, но ошельмованными антиармейской пропагандой, немыслимой ни в одной стране со здоровым национальным духом.
В правовом государстве национальность преступников не должна иметь значения. Случись уголовный мятеж в Рязанской области или в Якутии, его следовало бы подавить с одинаковой жесткостью, что и сделали бы США, стерев с лица земли уголовный очаг с «применением всей мощи государства, включая военную», как выразился Дж. Буш о событиях в Лос-Анджелесе. Но в Чечне проявилась порочность национально-территориального устройства многонационального государства, что позволяет объявлять чеченских бандитов «национально-освободительным движением», обличать «тюрьму народов» и упорно скрывать впечатляющие документальные данные о массовом дезертирстве, бандповстанческом движении чеченцев и ингушей и его связях с германскими диверсантами в годы войны[510]. Правозащитники из Совета Европы нимало не смущены впечатляющей уголовной анкетой чеченских сепаратистов начиная с дудаевского периода, изгнанием ограбленных и подвергшихся насилиям 400 тыс. русских, выездом из Чечни не менее половины самих чеченцев и судьбой исконных казачьих земель.
В течение нескольких драматических эпизодов бандиты вместо кары добивались права обсуждать целостность России и диктовать, где ей размещать свои вооруженных силы, а переговоры (необходимые лишь по вопросам прекращения военных действий и военнопленных, что возможно только с позиции силы) служили механизмом реабилитации уголовных элементов в правомочную и равноправную юридическую сторону. Подобное отсутствие воли было сигналом и для других процессов на западных границах России и ее традиционного ареала влияния — такая Россия не могла воспрепятствовать продвижению НАТО на Восток, Кавказская война XIX века завершилась победой законной российской власти. Война эта началась не в связи с установление российского суверенитета над этим регионом, что произошло знам чительно раньше и в основном с добровольного согласия, а в связи с действиями российских властей, вступивших в конфликт, среди прочего, с интересами северокавказских владетелей, связанных с работорговлей в Персии и Турции, за которой последовал самь длительный мирный и конструктивный период в жизни этого всег бурлившего региона. Но война продемонстрировала не только силу русского оружия, хотя горцы прошлого века были достойными противниками, доказали свою личную храбрость и вошли впечатляющими образами в русскую литературу. Опыт имама Шамиля, пащ следователя накшбендийского братства, жестоко расправлявшегося с нежелавшими выступать с ним заодно, показал невозможность объединить раздираемые междоусобицами общины даже под знаменем ислама. Химера устойчивой «горской федерации», которая бьв успешно выстояла в центре геополитического соперничества против «покушающихся врагов», так же мало соответствует кавказской дейа ствительности сегодня, как и 100–200 лет назад. Эта идея Павла щ не жаждавшего присоединять Кавказ, лишь отразила непонимание геополитической ситуации и его политическое и юридическое докт ринерство[511].
В результате к концу 90-х годов произошло возвращение Кавказа в орбиту геополитических планов мировых сил и как другой аспект — в орбиту исламской параполитики, не всегда контролируемой на уровне правительств. Об этом говорили участие в чеченских бандах афганских моджахедов, граждан Пакистана, Иордании, Турции и Ирана, истерия, которую периодически поднимали экстремисты в некоторых исламских государствах. Весьма красноречивый проявлением вписанности Кавказа в параисламскую геополитику были попытки легализовать тайную передачу финансов и оружиД помощью на «восстановление» Чечни после первой кампании из Саудовской Аравии, в частности через благотворительный фонд, в котором участвовал миллиардер Кашогги, имя которого стало известным в связи с делом «Ирангейт».
В Чечне на карту поставлены 200-летняя державная работа России на Юге, ее присутствие на Черном море, военно-стратегический баланс в Средиземноморье, судьба Крыма, Закавказья (прежде всего Армении и Грузии), будущее восточнохристианского мира, всех, кто тяготеет к России на Кавказе и за его хребтом. Симптомы — оживление поощряемой Стамбулом активности в моменты поражения» федеральных войск в Чечне: крымско-татарские демонстрации в Феодосии после позора в Буденновске, столкновения на Кипре после сдачи Грозного в августе 1995 года. Наконец, после добровольной бездумной и бессмысленной капитуляции России в Хасавюртовских соглашениях, как и следовало ожидать, начался новый акт драмы на православном пространстве — мятеж албанцев в Косово и полная дестабилизация в Дагестане, чуть не повторившем судьбу Чечни. Итак, военно-политическая ось США — Тель-Авив — Турция одним концом упирается в Балканы — Боснию, другим — в Кавказ.
Фундаменталистский ислам Ирана, несущий идею религиозного мессианизма и панисламизма, в последние годы стал куда более осторожен во внешних проявлениях своих глобальных устремлений. Он открыто не провозглашает задачу отрывать этнически близкие народы от других государств или в дальнейшей дезинтеграции территории России. В отношении России официальный Тегеран достаточно тактичен. Она в последнее десятилетие была нужна ему как противовес Америке, Израилю и Турции. Эта ветвь ислама предпочла бы временное сохранение России как носительницы альтернативной Западу цивилизации и противовеса мировому порядку под эгидой США. Но исламу как мировому явлению это нужно не для становления сильной, укорененной в своих национальных ценностях России. Такая Россия стала бы преградой для любого влияния — Запада либо Востока. Подлинное возрождение ее духовной и геополитической миссии в долгосрочном плане выгодно только ей самой, но ни либерально-националистическому тюркизму с его имперским пантуранизмом, ни шиитскому фундаментализму и неопанисламизму.
Тем временем Турция во многих аспектах уже далеко выходила за рамки отведенной ей «атлантической роли» (которую Запад опрометчиво и наивно мнил контролировать исключительно в своих интересах, не придав значения тому факту, что впервые за всю историю имеются все предпосылки для осознанного формирования геополитического исламского пояса «от Адриатики до Великой Китайской стены» — программной стратегии президента Боснии А. Изетбеговича из его известного манифеста — «Исламской декларации»[512]. Мусульманское государство в центре Европы, в Боснии, однозначно поддерживали вместе со своим заклятым врагом — США — «стражи исламской революции» и презираемая ими «декадентская» Турция, несмотря на холод между Стамбулом и Тегераном. В чеченских бандах воевали граждане и Турции, и Ирана. Евразийской идее Назарбаева сразу высказали поддержку и «либеральный» Стамбул, и ваххабитская Саудовская Аравия.
Что же за глобальные интересы лежали в основе вдруг так резко проявившейся борьбы либерализма и ислама, о которой твердили и на Западе, и на Востоке, а также популярные в России неоевразийцы? Почему вдруг обострилось это соперничество, и что вдруг стало его новым объектом? В основе обострения «мирового Восточного вопроса» лежат глобальные духовные, политические и эконот. мические интересы. Импульс к экспансионизму одних измеряется во многом провоцирующим вакуумом духовной, исторической и политической воли других. Все это и отсутствие национальных ориентиров в начале 90-х годов продемонстрировали Россия и русский народ — расчлененные, потерявшие духовную и политическую инициативу. Одна из причин обострения этого соперничества и его новый объект очевидны: толчок к противоборству дало разрушение исторической России, а предмет борьбы — не что иное, как сама Россия и поствизантийское пространство, сферы влияния и позиции на Балканах, в Средней Азии, их потенциал в направлении хода мировой истории. Забыв о необходимости соблюдать равновесие, США до такой степени увлеклись вытеснением России, используя против нее ислам, что сами оказались перед вызовом собственного детища — движения талибан, вышедшего из-под контроля.
