История дьявола - Жеральд Мессадье

принят декрет Геласия[760], например, Евангелие от Иоанна включало чисто гностические сентенции. Именно на его страницах можно прочитать такие слова Иисуса: «Я не буду с вами больше говорить, ибо приближается повелитель этого мира». Это означало, что Иисус признавал верховенство Сатаны над нашим миром и все, что утверждали гностики, было правдой! Как известно, Евангелие от Иоанна едва ли избежало цензуры папы Геласия.

Так, наиболее известный и, безусловно, самый типичный из гностиков философ-еретик Маркион[761] выдвинул во II веке идею о том, что истинного воплощения Иисуса в земном существе вовсе не было, и, следовательно, он не был распят на кресте и не принял мученическую смерть, а вместо него казнили кого-то другого. На страницах нашей книги невозможно изложить основополагающие принципы гностицизма ввиду их сложности и большого числа вариантов, предлагаемых разными философами. Среди авторов можно назвать таких теологов, как Карпократ, Василид, Валентин. Каждый из них имел свою философскую школу, и чтобы привести перечень основанных гностиками сект и перечислить выдвинутые ими идеи и теории, не хватило бы и целой энциклопедии. Однако мы все же должны обратить внимание на один неопровержимый факт: очень скоро последователи Павла усмотрели в гностицизме еще более опасного врага, чем «язычество», ибо он зародился в том же чреве, что и христианство.

И эта опасность представлялась особенно серьезной еще и потому, что сам основатель церкви Павел дал возможность гностикам усомниться в его учении. Не сам ли Павел признал за Всевышним «оплошность», состоявшую в том, что Бог послал на землю Иисуса, придав ему облик грешного человека? Другими словами, на Иисуса легло пятно! Иисус стал жертвой Сатаны! Прощай, концепция незапятнанного Создателя! Теперь уже не до его божественной сущности! Можно представить, какое негодование охватило Климента Александрийского, когда Василид выдвинул эту идею. Однако в текстах Павла гностики смогли найти другую брешь: ибо именно Павел обрек плоть на вечное проклятье своим заявлением: «Ни кровь, ни плоть не унаследуют царство небесное».

Вплоть до V века гностики не давали спокойно спать отцам церкви: если бы они приняли концепцию дьявола гностиков, то обрекли бы себя на вечную головную боль, а понятия греха и искупления не стоили бы и медного гроша. Большое число проповедников гностического толка, претендовавших на роль мессии, во главе с Симоном Магом[762], которого посетил Иисус в Самарии, вывели наконец из терпения отцов раннехристианской церкви. Противоядие против учения гностиков было тем более необходимо, что те же люди, которых отцы церкви считали своими союзниками, как, например, заклятый враг Рима, мятежный предводитель второго антиримского восстания Симон Бар-Кохба[763], поначалу благоволивший к христианам, а затем объявивший себя истинным мессией, подвергал христиан в Палестине зверским пыткам до тех пор, пока они не отрекались от своей веры и не проклинали Иисуса. И даже ученики Иоанна Крестителя, объявившие о пришествии Иисуса, признали себя злейшими врагами христианства. И гонители христианства оказались живучими! Последователи Симона выступали со своими проповедями еще в III веке, а последователи Иоанна Крестителя «дожили» до начала XX века.

Борьба велась с переменным успехом, и мы многого бы не узнали, если бы не такие отцы церкви, как Иреней, Ипполит или Эпифаний, которых не раз пытались сломить, предавая анафеме и запрещая христианам слушать проповеди или читать их труды. Следует отметить, что за время борьбы против такой «чумы», какую являл собой для христианства гностицизм, были вписаны многие страницы в религиозные книги по всей империи от Александрии до Эфеса и израсходовано немало риторического пафоса. И продолжавшаяся на протяжении пяти веков борьба закончилась победой, ибо гностицизм в конце концов почил в бозе и едва ли не был забыт навсегда, если бы случайно в Египте в 1945 году не была обнаружена библиотека, насчитывавшая шестьдесят уцелевших от цензуры трактатов гностиков. По значению эта находка не уступает открытию еврейских рукописей Мертвого моря.

«Если гностицизм и взял верх, — справедливо заметил Марсель Симон[764], — то это произошло из-за своеобразия христианства, ослабленного синкретизмом». Для раннехристианской церкви оказался неблагоприятным тот факт, что гностики ничем не рисковали: их никогда не подвергали гонениям, ибо они были слишком близки к имперским религиям. У них были все шансы победить.

Однако недаром гностиков прозвали чумой! Впрочем, расколы и ереси возникали на протяжении всей истории христианства. Первый глубокий раскол в христианском мире произошел по вине Антиохийской школы, основанной священником из Александрии Арием, вступившим в конфликт со своим епископом по поводу божественной сущности Христа. Высланный из Александрии, Арий распространял по всему Средиземноморскому бассейну идеи, крамольные для так называемых правоверных христиан. Арий проповедовал, что, согласно Ветхому завету, было время, когда Иисуса не было; Христос пришел после Отца, создавшего его из ничего; если Иисус и был Богом, то только второстепенным. Сын был единственным творением Отца, и «все остальное было непосредственно сотворено Сыном по воле Отца»[765]. Таким образом, рушилась вся христианская теология, прошедшая тернистый путь от древних ортодоксальных христианских верований. И, помимо всего прочего, почти исчезло понятие дьявола, поскольку последний был, как и все небесные создания, творением Иисуса.

Можно представить, какое возмущение поднялось среди отцов церкви. Сам Константин руководил созванным в 325 году вселенским собором в Никее (к которому, надо заметить, западные христиане не проявили должного интереса, ибо им давно уже надоели распри в восточной и прежде всего в византийской церкви). И, по всей вероятности, Византию волновала не столько новая концепция дьявола, сколько новое толкование Иисуса, как известно, отодвинутого Арием на второй план. И всякий раз, когда возникали споры вокруг происхождения Иисуса, тут же пересматривалась позиция дьявола.

В те времена возникли и распространились другие еретические течения, такие, как, например, монархический адоптационизм, выдвигавший идею о том, что Христос не всегда располагал прерогативами божества, а был возведен в ранг Бога за свои заслуги посредством особого рода приобщения к Отцу. Основателем этой доктрины в Риме стал некий Феодот Византийский, прозванный «кожевником»[766]. Он утверждал, ссылаясь на евангельские тексты, и в частности, на Евангелие от Матфея, что Иисус начал творить свои чудеса лишь после «усыновления»: «Да будет прощение тому, кто злословит о человеческом сыне, но не простится тому, кто хулит Святого духа» (XII; 32). В Евангелии от Иоанна говорится также: «И вы решили меня убить, меня, человека, который глаголет истину» (VIII; 40). Оказавшись довольно живучей, эта ересь нашла последователя Феодота Византийского в лице