Живой Журнал. Публикации 2016, январь-июнь - Владимир Сергеевич Березин
На стенах чернели прямоугольники от каких-то исчезнувших фотографий, вот уже десять лет прошло, а их контуры не сравнялись со стенами.
Гольденмауэр занял гостевую комнату с роскошной кроватью, застеленную рваным бельём.
— Мне сказали, что у вас есть машинка…
Казимир вынес ему короб и убедился, что пишущая машинка в исправном состоянии, и действительно, с русским шрифтом. Могла быть с каким угодно — кто-то ему рассказывал, что нашёл где-то в Польше пишущую машинку и решил переставить на ней литеры. Но оказалось, что пишущая машинка имела не просто латинские литеры. На ней печатали справа налево — на иврите. И переделать её не было никакой возможности.
Куда сгинули её хозяева, никто, конечно, не знал. Куда вообще сгинуло всё — время просто заблудилось в чаще, как в этой Пуще.
— А откуда у вас советская машинка?
Лесник сказал, что писатели приезжали, забыли.
— Почему писатели?
Лесник непонимающе посмотрел на него.
— Пан, кто же знает, отчего становятся писателями?
— Да я не об этом. Из Минска?
— Нет, из Москвы. Я думал, что они напишут, попросят выслать, вещь-то дорогая.
Но они не написали.
Наверное, писатели в Москве богаты.
Внизу играло радио — большая немецкая радиола. Настроено оно было на Варшаву, и Леонид Абрамович заснул под печальные польские песни. Потрескивал и шипел эфир, да и в песнях было полно шипящих.
Утром радио молчало. Лесник объяснил, что электричество тут дают с перебоями: если оборвётся провод, так чинят неделю. Если бы офицеры не приезжали охотиться, то и вовсе бы не чинили. А он проживёт и так. Да и зачем днём электричество — днём и так светло.
Леонид Абрамович тщательно и аккуратно оделся, разметил по военной карте маршрут и двинулся в путь.
Он искал не только место для биостанции, но оценивал и взвешивал Пущу, постепенно понимая, что оценить её невозможно.
Пуща была огромна.
Это был отдельный мир — что-то из высшей математики, что ему читали в сельскохозяйственной академии. Курс был рудиментарным, но что-то Леонид Абрамович помнил до сих пор.
Однажды, где-то вдалеке, треснула ветка, и Леониду Абрамовичу почудилось, что он слышит разговор.
Он тут же спрятался — отошёл в сторону от тропы и стал за дерево. Звуки не повторялись. Что-то заухало, затрещало в ветвях в отдалении, дунуло ветром.
Ничего.
Но Леонид Абрамович был готов поклясться, что слышал людей. Можно было списать это на галлюцинации, но ещё не раз ему казалось, что кто-то идёт по лесу — по-хозяйски, но укромно, двигаясь по своим делам. Это были люди — неслышные и невидные под пологом леса, как жучок-типограф под корой.
Вернувшись, он спросил об этом лесника.
— А что там за люди в Пуще?
— Да кто знает, шановный пан… Жиды… То есть — явреи.
— Почему — «явреи»?
— Так как явреев гонять начали, некоторые сюда побежали. Кто из городских да образованных был, те сразу перемёрли, а кто из простых был — ушли дальше в болота. Их ведь ловить — себе дороже. Там, поди, и живут.
— Да ты ловил, что ли, дедушка?
Казимир Янович насупился вдруг и больше не отвечал.
А пока они жили параллельными жизнями, почти не соприкасаясь.
Леонид Абрамович возвращался в домик лесника всё позже, а когда зарядили дожди, стучал на машинке.
Однажды к ним в домик заехал фельдшер.
Казимир Янович, судя по всему, его очень уважал. Фельдшер сидел в огромном кресле, положив ноги на скамеечку. Прямо на ней сохли носки.
— Нашли что-нибудь интересное?
Гольденмауэр рассказал, что немецкого тура так и не увидел.
Он много слышал про след странного эксперимента по возвращению древнего животного — впрочем, говорят, это была обманка. Внешне это был тур, а внутри — обычная корова.
Фельдшер в ответ заметил, что теперь наука делает чудеса, и радиация может создавать много новых причудливых существ. Здесь во время войны был один русский из Берлина, вот и Казимир Янович подтвердит, он на этой теме специализировался.
Рептилий разводил при помощи атома.
— А вы тут были, что ли?
— Не я, а Казимир Янович. Я в другом месте был.
— Да где же?
— Я на Колыме был, пятнадцать лет подряд. КРТД, хотя вам это ничего не скажет. Я ведь — троцкист, Леонид Абрамович.
— В смысле — по ложному обвинению…
— Ну, отчего же ложному. Троцкист, да. Настоящий, лжи тут нет, и тут я согласен с Особым совещанием. Помните Особое совещание — «ОСО — два руля, одно колесо». Да только дело это прошлое, скучное — одно слово, я тут недавно. Теперь ко мне претензий не имеется, о чём располагаю справкой.
Но про корову эту в виде тура, я как раз там слышал.
Я ведь с разными людьми сидел, и кабы не медицинский навык, давно истлел бы с ними. Знаете, есть такая теория — ничего не исчезает, всё как-то остаётся. А ведь на земле каждый день умирает какой-то вид, ну, конечно, не коровы эти, а мошки. Кто мошек пожалеет? Никто. Но вдруг природа их всех откладывает в какой-то карман — на всякий случай, для будущего. И, придёт час, они понадобятся и прорастут. А пока они сидят в своём кармане, ждут нужного часа, скребутся и выглядывают.
Про немецкие коровы — правда.
Человек же вечно норовит изобрести что-то, да только в итоге изобретает что-то другое. Поплывёт в Индию, откроет Америку. Решит облатки лекарственные делать, военные газы изобретёт. Так и тут — хотели тура, а вышло чёрт те что. Вы сходите, сходите к селекционной станции, далековато отсюда, но за день управитесь.
Леонид Абрамович только покачал головой.
Он вышел на следующее утро — на рассвете, в сером и холодном растворе лесного воздуха. Он действительно шёл долго, полдня, пока, наконец, не достиг точки, которая была помечена на карте — (разв.)
Развалины были налицо, хоть и выглядели не развалинами, а недостроенными домами.
Леонид Абрамович с опаской подошёл к этому сооружению.
Оно напоминало ему бронеколпаки военного времени. Он видел их много — на финской границе. Взорванные в сороковом, наскоро переделанные год спустя, они и после войны хранили былое величие.
Но тут замысел был очевидно мирный.
У здания была устроена площадка, явно для стоянки и разворота автомобилей — видимо, хозяева рассчитывали на гостей.
Дорога, когда-то основательная, была занесена палой листвой и уходила куда-то вдаль.
То, что он принял за долговременные
