Газета Завтра Газета - Газета Завтра 903 (10 2011)
А на самом деле, о чём оба европейца ведать не ведают, 14 апреля 1945 года в "Красной звезде" была напечатана статья Эренбурга "Хватит!" В ней действительно были неприемлемые утверждения о Германии тех дней: "Все бегут, все мечутся, все топчут друг друга, некому капитулировать. Германии нет: есть колоссальная шайка" и т.п. Ближайшее время показало, что, по крайней мере, нашлось, кому капитулировать. Позицию в этом вопросе ещё 23 февраля 1942 года, а не после войны, как уверял Федя-писатель, выразил Сталин, человек русской культуры: "Было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством. Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остаются". Принимая во внимание большую популярность писателя, обретенную во время войны, "Правда" 14 апреля выступила со статьёй "Товарищ Эренбург упрощает". В своих воспоминаниях писатель попытался отвергнуть критику.
Но Ерофеев уверяет, что всю эту чушь он взял не у Бурлацкого, что это ему рассказал родной папочка, что именно он бегал от премьера Молотова к Эренбургу и обратно. Ну, пожалел бы отца, не втягивал бы его в свои вонючие проделки...
ЕСЛИ ПАРЕНЬ так дремуч в делах литературных, писательских, то что уж говорить о его познаниях в событиях хотя бы военных. Полюбуйтесь: "В ресторане "Арагви" в кризисные дни 1941 года шли переговоры между представлениями(?) Советского правительства и болгарским посольством. Готовился второй Брестский мир. Мы готовы были отдать немцам Белоруссию и Украину. Но Гитлер хотел большего — Россию по Волгу, включая Москву" и т.д. Это что такое? Опять, говорит, так мне папулечка рассказывал. Вранье! Об этом "втором Брестском мире" кто только ни писал, начиная с Э.Радзинского ("Сталин", 1997, с.507) и кончая В.Карповым ("Генералиссимус", 2002, с.11-14), только в последнем случае хлопоты о "Бресте" происходят не в октябре 41-го и не в "Арагви", а в феврале 42-го в Мценске. Карпов даже приводит документы, которые спокойные люди называют филькиной грамотой. А ведь ещё до всех этих писаний в 1996 году были напечатаны воспоминания генерала П.Судоплатова, который и встречался в "Арагви" с болгарским послом, нашим агентом, "с целью забросить дезинформацию противнику и выиграть время для концентрации сил и мобилизации резервов". А сотрудник немецкого МИДа Ботман вел подобные беседы с Бережковым, первым секретарём нашего посольства в Берлине. На самом же деле никто не собирался отдавать немцам Белоруссию и Украину. Для Сталина и всех советских руководителей, писал Судоплатов, "любая форма мирного соглашения с немцами была неприемлема. Как опытные политики и руководители великой державы, они нередко использовали в своих целях поступавшие к ним разведанные для зондажных акций, а также для шантажа конкурентов и даже союзников" ("Разведка и Кремль", с.174). Это естественно, так поступают во всем мире, кроме нынешней России, где знают только один род политики — лакейство.
Как видим, Ерофеев, опять выставляя своего отца идиотом, сам и на сей раз предстал в образе невежественного охвостья Радзинского и других.
До какой степени человек замшел в своей дурости и до чего ему не жалко батю родимого, видно хотя бы из такого эпизода. "Больше всего, говорит, отец любил вспоминать обед в Кремлёвском дворце. Он сидит рядом со Сталиным и переводит беседу с главным гостем". Кто это? Военная тайна. "Вождь в парадном кремового цвета (Ах!) мундире генералиссимуса..." Такого мундира: ни кремового, ни розового, ни голубого, — не существовало, Сталин носил такой же мундир, как все маршалы. "Подают индейку. У официанта, поливающего блюдо соусом из-за плеча Сталина..." Умник кремовый, да кто ж так делает — из-за плеча? На дипломатических обедах не бывал, что ли?.. В Кремле, надо полагать, официанты были опытные, умелые, говорят, там отец Путина служил.
Но что дальше? О!.. "У официанта рука дрогнула, и капли соуса упали на кремовый мундир генералиссимуса. Стол замирает. Берия выходит из-за стола..."
Зачем? Да с явным намерением тут же пристрелить официанта. И сынок перебивает отца:
"— Расстреляли?
— Не знаю,— пожал плечами отец".
Но сынок-то знает, уверен: кокнули бедолагу. Опять оба — в образе идиотов. Если кому известен пример большего тупоумия, прошу сообщить.
Но не только о живодёрстве тирана повествует писатель. Он старательно воспроизводит и замусоленную байку о том, как знаменитый полярник Папанин пригласил Сталина на только что построенную богатую дачу, а тот поднял тост за новый детский сад. Это опять из Радзинского.
ЖЕНИЛСЯ ВИТЯ, оказывается, на полячке и часто бывал в Варшаве. Однажды на своей советской "восьмерке" с советскими номерами застрял там в пробке. И вот что дальше: "Невероятно элегантный в твидовой тройке господин, каких по определению (по какому определению? — В.Б. ) не рождает Россия, проходя по тротуару мимо, плюнул мне на капот. Через минуту я нагнал его на машине и просигналил. Он оглянулся и, увидя меня, струсил...". Тут нормальный читатель ожидает, что Витюша, вскормленный на советской черной икре, сейчас выйдет из машины и если не залепит пощечину наглому ляху, то уж непременно врежет что-нибудь вроде "Ах, ты пся крев мать твою!.." Ведь это не случайно соус капнул! Но происходит нечто совсем иное: "Через открытое окно я показал ему высоко поднятый большой палец, поощряющий его отношение к Империи: по-моему, он охренел".
Ещё бы! Вот так и вся твоя Франция охренела, когда Ельцин и Черномырдин выплатили ей 600 миллионов столетних царских долгов; и Америка охренела, когда Путин по её просьбе сперва помог ей получить военные базы в Киргизии, а потом ликвидировал советские базы во Вьетнаме и на Кубе; поди, и Финляндия, и Польша охренели, когда Медведев вслед за Путиным положил нежные незабудки на могилку Маннергейма, а потом кровавую катынскую проделку Геббельса безо всякого раздумья и сопротивления свалил на родную страну. Гордись, Витюша! Стоишь в одном ряду с этими державными персонажами, которым вот уже двадцать лет плюют и не на капот, а на двуглавого орла, что они присобачили себе на чело.
"Поляки, — радуется твидовый писатель,— кажется, меня полюбили, искренне признаваясь мне, что я не похож на русского". Конечно, не похож, ничуть. А похож на Путина и Медведева — национальных кастратов, евнухов демократической модернизации. И опять: "Я не знаю, где моя настоящая родина. На карте её нет". И думает, что это кому-то интересно. Да черт с тобой, что не знаешь! Тем более, что мы-то давно знаем, где она, твоя родина. Да, на географической карте её нет, но на плане дома, где ты жил на улице Горького, её легко можно найти.
А о России этот самодельный лях пишет: "У неё нет выбора. Она приговорена или быть частью цивилизованного мира или вообще не быть". И потому, говорит, "дорогу из Парижа в Москву я воспринимал, как сибирскую ссылку боярыни Морозовой". Он без конца повторяет тупоумные гнусности, давно оглашенные другими. То, что сказал о России только что, мы слышали, например, от сукина сына Альфреда Коха, друга Чубайса, вскормленного той же сукой демократии. Но вот лях едет, едет и приехал. И что? "Родина пахнет жигулёвским пивом". А сам он, как признается позже, пахнет одеколоном и спермой. "Родина складывается из пустоты".Да, так думали твои ляхи, шведы, французы, англичане, американцы, немцы... И горько ошиблись.
Итак, лях уже в Москве. И чем занят? "Когда я, аспирант Института мировой литературы, познакомился с французскими дипломатами в их посольстве, мне так хотелось сказать им что-нибудь антисоветское, выдать все секреты..." Но никаких секретов не было, кроме одного: под видом аспиранта в посольство пришёл — бум! бум! — олух царя небесного. Ну, ещё секрет, как такого олуха приняли в ИМЛИ. Однако и этот секрет французов не интересовал. Но апсирант хаживал и в американское посольство и там "пытался внушить послу, что его русский шофер непременно служит в КГБ". Ну, какой право идеалист! Как будто посол сам не знал, что к чему. И не обязательно было шоферу служить в КГБ, но уж на беседы-то его, конечно, приглашали. А где иначе? А кто по-другому?
НЕНАВИСТЬЮ К СВОЕЙ СТРАНЕ и готовностью принимать от поляков плевки дело не ограничивается. "Что мне Чили? — восклицает твидовый.— Моя ненависть к системе достигла таких степеней, что Альенде в моих глазах был заранее объе..." Тут следует матерщина. Что ни говори, но, увы, это древняя часть родного языка, и обычно она западает людям за пазуху с детства. Но Ерофеев, выросший в мире мерседесов и черной икры, твидовых портков, банкетов и минетов, не мог там узнать её. Он признаётся: "Уже позже я учил мат, как иностранный язык". И выучил плохо, употребляет мат и близкие к нему слова неуклюже, неграмотно, комично, однако очень назойливо, ибо уверен, что это придаёт ему литературную и человеческую значительность. То же самое видим, например, у критика Бенедикта Сарнова, выросшего на пороге Елисеевского магазина и вспоенного томатным соком.
